Однако даже такие письма, как никакой другой жанр, раскрывают личность человека. Так, читая письма наркома обороны К. Ворошилова с его «думаеш», «знаеш» (без мягкого знака) или абсолютно безграмотные письма члена ЦКК, а с 1934 г. КПК М. Шкирятова с его «приедиш» и «соглосоват», физически ощущаешь страх при мысли оказаться полностью зависимым от этих людей, которые взяли на себя право переделывать жизнь огромной страны[825]36.
Сталин чаще всего писал Молотову и Кагановичу, который после назначения Молотова на пост Председателя СНК стал вторым секретарем ЦК. «От хозяина по-прежнему получаем регулярные и частые директивы, что и дает нам возможность не промаргивать, правда, фактически ему приходится работать, но ничего не сделаешь иначе», – писал Каганович Орджоникидзе в 1932 г.[826]37 «Сталин работает 24 часа в сутки», – говорили в то время в Москве. На недоуменный вопрос: «Как это возможно физически?» – отвечали: «Очень просто – восемь часов он работает под своим настоящим именем, а шестнадцать часов – под псевдонимами "Каганович" и "Молотов"»[827]38.
Однако ближе всего Сталину в 1930-е гг. был Молотов. Одно из свидетельств этому – письмо Сталина Молотову от 1 сентября 1933 г.: «Признаться, мне (и Ворошилову также) не понравилось, что ты уезжаешь на 1 1/2 месяца, а не на две недели, как было условлено, когда мы составляли план отпусков. Если бы я знал, что ты хочешь уехать на 1 1/2 месяца, я предложил бы друг[ой] план отпусков. Почему ты изменил план – не могу понять. Бегство от Серго? Разве трудно понять, что нельзя надолго оставлять ПБ и СНК на Куйбышева (он может запить) и Кагановича...»[828]39.
Для подготовки решений по ряду практических вопросов создавались специальные комиссии, которые формировались из членов Политбюро, привлекавших для работы других партийных, государственных или хозяйственных руководителей. Эти комиссии прорабатывали вопрос, а по результатам принималось решение, которое утверждалось на Политбюро. Такие комиссии создавались на различный срок – от суток до нескольких месяцев и даже лет. Приведем некоторые примеры. 13 мая 1929 г. Политбюро приняло решение: «Перейти на систему массового использования за плату труда уголовных арестантов, имеющих приговор не менее трех лет, в районе Ухты, Индиго и т.д.» Разработка этого вопроса была поручена специальной комиссии в составе Н.М. Янсона (нарком юстиции РСФСР), Г.Г. Ягоды (зам. председателя ОГПУ), Н.В. Крыленко (прокурор РСФСР), В.Н. Толмачева (нарком внутренних дел РСФСР) и Н.А. Угланова (нарком труда СССР). В итоге был подготовлен проект, в основу которого положен опыт организации и функционирования Соловецкого лагеря. 27 июня 1929 г. Политбюро утвердило предложение комиссии Янсона о создании массовых лагерей под управлением ОГПУ. Единственное уточнение гласило: «Именовать в дальнейшем концентрационные лагеря исправительно-трудовыми лагерями». 11 июля 1929 г. это решение было оформлено уже «в советском порядке» как постановление СНК СССР «Об использовании труда уголовно-заключенных», на основании которого были внесены изменения в уголовное законодательство и принято Положение об ИТЛ в апреле 1930 г.[829]40
15 января 1930 г. была образована специальная комиссия Политбюро по выработке практических мер в отношении кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации. В состав комиссии вошли: В.М. Молотов (председатель), А.А. Андреев, С.А. Бергавинов, И.М. Варейкис, Ф.И. Голощекин, Н.Н. Демченко, Е.Г. Евдокимов, М.Д. Карлсон, И.Д. Кабаков, М.И. Калманович, С.В. Косиор, Ф.Г. Леонов, М.И. Муранов, С.И. Сырцов, М.М. Хатаевич, Б.П. Шеболдаев, Р.И. Эйхе, Т.А. Юркин, Г.Г. Ягода, Я.Я. Яковлев, Я.Д. Янсон. 16 и 18 января дополнительно были включены К.Я. Бауман и Г.Н. Каминский, а 20 и 23 января – Н.М. Голодед, А.В. Одинцов и Н.М. Анцелович.
В комиссии таким образом были представлены секретари партийных комитетов зерновых регионов и части районов потребляющей полосы, а также руководители центральных учреждений и организаций, в том числе ОГПУ, Наркомата юстиции и др. 26 января подготовленный проект постановления ЦК был направлен в Политбюро, которое 30 января 1930 г. утвердило его как постановление ЦК «О мерах ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации», в тот же день оно было передано по телеграфу[830]41.
Постановлениями Политбюро от 20 февраля и 11 марта 1931 г. была создана комиссия для руководства работой «по выселению и расселению кулаков». В состав комиссии входили А.А. Андреев (председатель), Г.Г. Ягода и П.П. Постышев. 5 октября 1931 г. вместо А.А. Андреева председателем комиссии был назначен Я.Э. Рудзутак. Комиссия занималась вопросами, касающимися переселенцев: распределением их по районам и закреплением за определенными хозяйственными органами, надзором за устройством спецпереселенцев и использованием их труда[831]42.
Такие комиссии для решения конкретных вопросов действовали и в последующие годы, как, например, комиссия по детской беспризорности под председательством М.И. Калинина, созданная постановлением Политбюро от 27 декабря 1934 г.[832]43
В 1930-е гг. существовал также ряд постоянных комиссий, одной из которых являлась Комиссия Политбюро по полит[ическим] (судебным) делам. Положение о ней было утверждено Политбюро еще 23 сентября 1926 г. В Комиссию «должны были направляться местными советскими и партийными организациями обвинительные акты по всем тем делам, которым местные партийные организации придают общественно-политическое значение или считают необходимым слушать в порядке показательных процессов». Директивы судебным и следственным органам по этим делам могло давать только Политбюро[833]44. О.В. Хлевнюк отмечает, что эта Комиссия особенно активно действовала в 1937 – 1938 гг. – в среднем раз в месяц она представляла на утверждение Политбюро свои протоколы, которые пока никто не видел. Далее идут предположения о том, что, возможно, под протоколами подразумевались те 383 списка «на многие тысячи партийных, советских, комсомольских, военных и хозяйственных работников», которые, как говорил Хрущев на XX съезде КПСС, Ежов направлял на утверждение Сталину[834]45. Однако часто меняющийся состав этой комиссии во главе с Калининым (в разное время в ней были наряду с известными людьми – Ягодой, Ежовым, Вышинским – люди, малоизвестные и маловлиятельные – по очереди прокуроры СССР Акулов, Панкратьев, Бочков и др.) наводит на мысль о ее бутафорском характере в годы Большого террора.
Вызывает большие сомнения и уровень компетенции Комиссии обороны, которая являлась совместной Комиссией Политбюро и СНК. Эта комиссия была создана по решению Политбюро от 23 декабря 1930 г. вместо Распорядительных заседаний СТО СССР и Комиссии обороны Политбюро под председательством Рыкова, образованной в июле 1925 г, и упраздненной по предложению Сталина в апреле 1930 г. В состав новой Комиссии обороны входили Молотов, Сталин, Ворошилов, Куйбышев и Орджоникидзе. Затем были включены еще Каганович и Межлаук. Постановлением Политбюро от 27 апреля 1937 г. функции этой Комиссии были переданы Комитету Обороны СССР при СНК СССР в количестве семи человек: Молотов – председатель, Сталин, Каганович, Ворошилов, Чубарь, Рухимович, Межлаук; кандидаты – Гамарник, Микоян, Жданов, Ежов[835]46. В качестве основания для сомнений в реальной деятельности этого комитета является не столько факт, что такие его члены, как Чубарь, Рухимович, Межлаук, Гамарник, Ежов стали жертвами террора, сколько решение Политбюро от 18 ноября 1940 г., согласно которому нарком авиационной промышленности СССР А.И. Шахурин должен был ежедневно направлять шифровки с сообщениями директоров моторных и самолетных заводов о количестве принятых военпредами моторов (по каждому типу) и самолетов (по каждому типу самолета) только по двум адресам – Сталину и Молотову[836]47.
