— «Ты сплела заклятье» — пели они.

— «Ты приворожила папридоя силой огненной стихии, силой любви, о глупое и невежественное дитя клана. Ты заставила зверя страдать по тебе и мучиться от неразделенного чувства.

— «Ты вплела в наговор силу воздуха» — мерцали прозрачные огоньки. — «И стала нужна ему как воздух. — И как вода» — подхватили сапфировые. — Ибо стал томиться жаждой по тебе, о жестокая девчонка не ведающая что натворила!

— «И силою земли сделала ты наговор вечным, пока шумит лес и зеленеет трава» — осуждающе тянули земляные стихии.

Оглушенная Нинка зажала уши руками. Этого просто не может. Ведь папридой не человек, так не бывает. Или бывает?

Девочка вспомнила все несуразности поведения зверя. Они вполне объяснялись внезапно вспыхнувшей под действием наговора любовью. Ой, что же она наделала. Великий Дух! Что же теперь ей делать? И она задала этот вопрос стихийчикам.

— «Пойти утопиться!» — насмешливо фыркнул ближайший к ней огонек. — А следом за тобой утопится и бедный глупый папридой. И не будет ни каких проблем.

— «А может быть, можно ее расколдовать?» — Нинка опять некстати вспомнила, что ее папридой девочка, Ама. — «Ну в смысле снять приворот?».

— «Такие привороты вечны, дитя» — грустно промолвил крупный зеленый дух земли. — «Они не подвластны действию времени, их нельзя разрушить или снять. Только смерть разлучает связанных ими людей. Прости в твоем случае, человека и зверя.

— «Но я помню, нам рассказывали старшие» — не унималась Нинка — В том клане, который потом весь вымер, Фарси и Марги. Там девочка была, Гризельда; она полюбила мальчика, очень полюбила. Она думала, что навсегда, только она почему-то ему не нравилась. И эта Гризельда так страдала, а потом решила его приворожить. Все у нее получилось, и тот парень, он стал ходить за ней как привязанный. В глаза смотрел, за руку держал, слова всякие хорошие говорил про любовь. Ходил день, два, и три. Сначала Гризельда жутко счастливая была, а потом стало это ее доставать. А тут другой мальчик на нее заглядываться стал. Ну вроде понравилась она ему, сама по себе без приворота. Первому мальчику, приколдованному, это совсем не понравилось. Он сначала ничего, терпел, а потом взял палку и тому по голове, и убил.

— «Старшие поведали вам эту историю, чтобы вы никогда в жизни не пользовались приворотами» — встрял въедливый оранжевый дух огня. — и никогда не ломали жизнь, как свою, так и других. А ты после этого взяла и обрушила любовное колдовство на несчастное животное!

— «Но там дальше говорилось, что вроде можно снять приворот!» — пыталась защититься девочка. — «Ведь когда убийцу хотели изгнать, Мария, ворожея клана, не позволила. Она сказала, что его надо не судить, а лечить. Да я помню, кажется это называется отворот.

— «Как у тебя все легко и просто: полюбила — разлюбила, приворот — отворот» — духи были возмущены. Их огонечки засверкали нестерпимо ярко. — А ты знаешь, что Ама, твой папридой….

Но тут гигантский зверь проснулся, затряс усами и оглушительно чихнул. Стихийчиков разбросало в разные стороны. Пока папридой потягивался и почесывался, Нинка внимательно его разглядывала.

Округлый живот, как пушистый шар на длинных пушистых лапах. И какая-то по детски смешная мохнатая голова, и забавный хвост прутиком. Почему-то девочка думала, что у самки папридоя как и у всякого зверя женского пола, должно быть вымя, но у Амы в самом верху живота выглядывали два соска, совсем похожие на человеческие.

— «Доброе утро!» — прозвучало в голове у девочки. Лучистые глаза Амы искательно заглянули в ее лицо. Нинка попыталась улыбнуться в ответ. Ей придется рассказать Аме все. Рассказать и попросить прощения. Но слова не получались. В голове не рождались нужные мыслеобразы.

— «Что случилось? — ты чем — то не довольна?» — просигналила Ама. Видимо поток эмоций, нахлынувших на девочку, задевал папридоя и без мысленной речи. Тут Нинка решилась. Она объяснит зверю все, но потом; потом, когда все исправит. Она должна ее расколдовать, и тогда она попросит у Амы прощение.

— «Я хочу показать тебе одно место» — послала Нинка папридою слова мысленной речью. — «Тебе там понравится!».

На сосновый бор, притулившийся между звонкой речкой и поганым болотом, девочка натолкнулась еще в детстве. Мелкий серо-желтый песок покрывал сизый ковер сухого ломкого мха. Коричнево-рыжие сосны как человечки склонялись одна к другой. Вроде бы все обыкновенное, но место было совершенно нездешним. Оно не принадлежало этому миру, как, впрочем, и никакому другому. Почему так, Нинка объяснить не могла, но чувствовала она это вполне определенно. Нездешние были покой и отрешенность, даже сам воздух. Сюда никогда не забредали звери и не залетали птицы. Но девочке было здесь хорошо. Поэтому она не поделилась своей находкой ни с кем из клана, но в каждую свободную минутку прибегала сюда посидеть под соснами и тоже стать чуть — чуть другой.

А потом, когда она стала постарше, здесь начали происходить странные вещи. Нинка не засыпала, но как-то отключившись от действительности наслаждалась проведенным здесь временем. И перед ней будто наяву появлялись разные картины. Большую часть их она не понимала, некоторые ее пугали. Но понемногу девочка поняла, что видит кусочки будущей жизни. Так происходило не всегда, но довольно часто.

Вот и теперь Нинка решила, что лучшего места для снятия приворота ей просто не найти. Сначала она попытается посмотреть вперед, в грядущее, а потом, может быть, попробует все исправить.

Нужно было сориентироваться куда идти.

— «Я сейчас полезу на дерево, — передала девочка Аме свои мысли». — Нужно узнать в какую сторону идти.

— «Зачем на дерево?» — удивилась папридой. Покажи, какое место. И в ответ на недоумение Нинки, попыталась объяснить: — Подумай о нем так, чтобы я увидела. Папридои знают…..места.

Девочке не пришлось напрягаться, знакомый образ сухого мха, теплого плотного смолистого воздуха возник в ее голове сам собой.

— «Знаю где, — мгновенно откликнулась Ама. — Туда надо идти? — И Нинка ощутила явную неохоту зверя.

— «Надо, обязательно надо», — ответила девочка и папридой не стала с ней дальше спорить.

Они отправились в путь и вскоре Нинка начала узнавать места, где они шли. До конечной цели их похода было не так уж и долго — к вечеру они должны добраться. Чтобы как-то развеселить загрустившую Аму, девочка попыталась развлечь ее разговором

— «Вы верите в Великого Духа? — спросила Нинка папридоя.

— «Мы знаем только Большого Деда, — тут же откликнулась Ама.

— «А кто это?»

— «Он пришел к папридоям, когда мы были еще зверями, — тут девочка ощутила, что папрдой улыбается. — Он дал нам мысли и научил нас думать.

— «Думать?» — переспросила Нинка.

— «Говорить из головы в голову» — уточнила Ама. — Мы не можем как вы. У нас другой рот, и то что внутри. Тут пушистый гигант наклонился и разинул пасть. За мощными зубами, способными перекусить бревно, развивался раздвоенный язык, переходящий в хрящеватое внутреннее горло.

— «Большой Дед сказал, что делать можно, а что нельзя, — продолжала папридойка. — а потом ушел. Но папридои знают — он видит.

— «А что нельзя делать?» — заинтересовалась Нинка.

— «Нельзя бить больных и маленьких» — важно пояснила Ама. — «Нельзя думать неправду…».

— «Чувствовалось что она выдает истины, которые затвердила еще в детстве».

Когда они пришли к сосновому бору уже стемнело. На небе вступила красная луна. Никогда еще Нинка не видела ее такой огромной. Папридойка настороженно озиралась.

— «Сейчас воды согрею» — просигналила ей Нинка. А ты пока отдохни. Но Ама и не подумала ложиться: напряженная, вытянувшаяся, она замерла как гигантская статуя.

Вода в самодельном котелке из коры железного дерева закипела очень быстро. Девочка протянула руки над паром, чтобы согреться. Невольно взгляд ее упал на бурлящую поверхность воды. Как много пузырей. Один большой все никак не лопался. Его поверхность ширилась, росла и скоро заняла весь котелок. И вдруг Нинка увидела в нем бегущих людей. Все ближе, ближе. Она уже узнает их лица: Гур, Василий, а вот и Мих. Рты раскрыты, они кричат; в руках копья. В воздух взлетают молнии. Девочка уже почти разглядела, в кого они целятся, но тут виденье исчезло. Теперь из котелка на нее смотрело черное страшное лицо из — под черного капюшона. Ведун! Стертые глазницы черепа сверлили тяжелым взглядом. Они искали ее, Нинку, она была в этом уверена. Девочка чувствовала, что у нее нет сил противится, она падает в эти черные злые водовороты чужой воли. А там, в них, поджидало то, что хуже смерти.