Хор из гимназистов пел хорошо, и потому церковь посещалась первогильдейным купечеством, чиновниками и помещичьими семьями. Простого народу бывало немного, тем более, что обедню здесь служили, сообразно с желаниями директора, позже, чем в других церквах.

Передонов стал на привычное свое место. Певчие отсюда все были ему видны. Щуря глаза, он смотрел на них, и думалось, что они стоят беспорядочно, и что он подтянул бы их, если бы он был инспектором. Вот смуглый Крамаренко, маленький, тоненький, вертлявый, все оборачивается то туда, то сюда, шепчет что-то, улыбается, — и никто его не уймет. Безобразие, — думал Передонов, — эти певчие всегда негодяи; у него звонкий, чистый дискант, — так уж он думает, что и в церкви можно шептать и улыбаться. И хмурился Передонов. Рядом с ним стоял пришедший попозже инспектор народных училищ Сергей Потапович Богданов, старик с коричневым глупым лицом, на котором постоянно было такое выражение, как будто он хочет объяснить кому-то что-то такое, чего еще и сам никак не может понять. Никого так легко нельзя было удивить или испугать, как Богданова: чуть услышит что-нибудь новое или тревожное, — и уже лоб его наморщивается от внутреннего болезненного усилия, и изо рта вылетают беспорядочные, смятенные восклицания.

Передонов наклонился к нему, и сказал шепотом:

— У вас учительница в красной рубашке ходит, босошлепом.

Богданов испугался. Белая еретица его трусливо затряслась на подбородке.

— Что, что вы говорите! — сипло зашептал он, — кто, кто такая?

— Да вот горластая-то, толстуха-то эта, как ее, не знаю, — шептал Передонов.

— Горластая, горластая, — растерянно припоминал Богданов, — это Скобочкина, да?

— Ну, да, — подтвердил Передонов.

— А, как же, как же так! — восклицал шепотом Богданов. — Скобочкина в красной рубашке, а! Да вы сами видели?

— Видел, — да она, говорят, и в школе так щеголяет, совсем босая.

— А, скажите! Надо, надо узнать! Так нельзя, нельзя. Уволить за это следует, уволить, — лепетал Богданов.

Обедня кончилась. Выходили из церкви. Передонов сказал Крамаренку:

— Ты, черныш-огарыш, зачем в церкви улыбаешься? вот погоди, ужо отцу скажу.

Передонов говорил иногда «ты» гимназистам не из дворян; дворянам же он всегда говорил «вы».

Крамаренко посмотрел на Передонова с удивлением, и молча пробежал мимо. Он принадлежал к числу тех гимназистов, которые находили Передонова грубым, глупым и несправедливым, и за то ненавидели и презирали его. Таких было большинство. Передонов думал, что это те, кого директор подговаривает против него.

К Передонову подошел, — уже за оградой, — Володин с радостным хихиканьем, — лицо, как у именинника, блаженное, — котелок на затылке.

— Знаешь, что я тебе скажу, Ардальон Борисыч, — зашептал он радостно, — я уговорил Черепнина, и он на днях вымажет Марте дегтем ворота.

Передонов помолчал, соображая что-то, и вдруг угрюмо захохотал. Володин так же быстро перестал осклабляться, принял скрытный вид, поправил котелок, и, поглядывая на небо, сказал:

— Не очень-то мне дома сидеть можно, — сказал Передонов, — у меня нынче дела, надо в город ходить.

Володин сделал понимающее лицо, хотя, конечно, не знал, какие это нашлись вдруг у Передонова дела. А Передонов думал, что ему необходимо будет сделать несколько визитов. Вчерашняя случайная встреча с жандармским офицером навела его на мысль, которая показалась ему весьма дельною: обойти всех значительных в городе лиц, и уверить их в своей благонадежности. Если это удастся, тогда, в случае чего, у Передонова найдутся заступники в городе, которые засвидетельствуют его правильный образ мыслей.

— Куда же вы, Ардальон Борисыч, — спросил Володин, видя, что Передонов сворачивает с того пути, по которому всегда возвращался, — вы разве не домой?

— Нет, я домой, — ответил Передонов, — только я нынче боюсь по той улице ходить.

— Почему же?

— Там дурману много растет, и запах тяжелый; это на меня сильно действует, одурманивает. У меня нынче нервы слабы. Всё неприятности.

Володин опять придал своему лицу понимающее и сочувственное выражение.

По дороге Передонов сорвал несколько шишек от чертополохов, и сунул их в карман.

— Это для чего же вы собираете? — осклабясь, спросил Володин.

— Для кота, — хмуро ответил Передонов.

— Лепить в шкуру будете? — деловито осведомился Володин. — Да.

Володин захихикал.

— Вы без меня не начинайте, — сказал он, — занятно.

Передонов пригласил его зайти сейчас, но Володин сказал, что у него есть дело: он вдруг почувствовал, что как-то неприлично все не иметь дела; слова Передонова о своих делах подстрекали его, и он сообразил, что хорошо бы теперь самостоятельно зайти к барышне Адаменко, и сказать ей, что у него есть новые и очень изящные рисунки для рамочек, так не хочет ли она посмотреть. Кстати, думал Володин, барышня угостит его кофейком. Так Володин и сделал. И еще придумал одну замысловатую штуку: предложил барышне заниматься с ее братом ручным трудом. Барышня подумала, что Володин нуждается в заработке, и немедленно согласилась. Условились заниматься три раза в неделю по два часа за 30 рублей в месяц. Володин был в восторге, — и денежки, и возможность частых встреч с барышней.

Передонов вернулся домой, мрачный, как всегда. Варвара, бледная от бессонной ночи, заворчала:

— Мог бы вчера сказать, что не придешь.

Передонов, дразня ее, рассказал, что ездил к Марте. Варвара молчала. У нее в руках было княгинино письмо. Хоть и поддельное, а все-таки…

— Пока ты там вожжался с Марфушкой, здесь я без тебя ответ получила, от княгини.

— А ты разве ей писала? — спросил Передонов.

Лицо его оживилось отблеском тусклого ожидания.

— Ну вот, валяет Петрушку, — отвечала Варвара со смехом, — ведь сам же велел написать.

— Ну, что же она пишет? — спросил Передонов тревожно.

— Вот письмо, читай сам.

Варвара порылась в карманах, словно искала засунутое куда-то письмо, потом достала его, и подала Передонову. Он оставил еду, и с жадностью накинулся на письмо. Прочел — и обрадовался. Вот наконец ясное и положительное обещание. Никаких сомнений у него не явилось. Он наскоро кончил завтрак, и пошел показывать письмо знакомым и приятелям.

Угрюмо-одушевленный, он быстро вошел в Вершинский сад. Вершина, как почти всегда, стояла у калитки. Она обрадовалась: раньше его надо было заманивать, теперь сам зашел. Вершина подумала:

Вот что значит проехался-то с барышней, побыл с нею, — вот и прибежал. Уж не хочет ли он свататься? — тревожно и радостно думала она.

Передонов тотчас же разочаровал ее, — показал письмо.

— Вот вы всё сомневались, — сказал он, — а вот сама княгиня пишет. Вот почитайте, сами увидите.

Вершина недоверчиво посмотрела на него, быстро несколько раз пыхнула на него табачным дымом, криво усмехнулась, и спросила тихо и быстро:

— А где же конверт?

Передонов вдруг испугался. Он подумал, что Варвара могла и обмануть его письмом, — взяла да сама написала. Надо потребовать от нее конверт как можно скорее.

— Я не знаю, — сказал он, — надо спросить.

Он поспешно простился с Вершиной, и быстро пошел назад, к своему дому. Необходимо было как можно скорее удовлетвориться в происхождении этого письма, — внезапное сомнение так мучительно.

Вершина, стоя у калитки, смотрела за ним, криво улыбалась и торопливо дымила папироской, словно торопясь закончить к сроку заданный на сегодня урок.

С испуганным и отчаянным лицом Передонов прибежал домой, и крикнул еще в передней голосом, хриплым от волнения:

— Варвара, где конверт?

— Какой конверт? — спросила Варвара дрогнувшим голосом.

Она смотрела на Передонова нахально, но покраснела бы, если бы не была раскрашена.

— Конверт, от княгини, что письмо сегодня принесли, — объяснил Передонов, испуганно и злобно глядя на Варвару.

Варвара напряженно засмеялась.

— Вот, я сожгла, на что мне его, — сказала она. — Что же, собирать, что ли, конверты? Коллекцию составлять? Так ведь денег за конверты не платят. Это только за бутылки в кабаке деньги назад дают.