– Продолжай, пожалуйста, – справившись с минутной слабостью, попросил я. – Ты должна рассказать мне все.

– А ты не хочешь сам прочитать бумаги?

– Попозже, – покачал головой я.

– Эрон однажды увидел тебя в компании Вампира Лестата. Он определил этот случай словом, которое любил, но которым редко пользовался: «душераздирающий». – Язык у Меррик начал слегка заплетаться, но голос зазвучал еще более мелодично, и в нем появился намек на прежний новоорлеанский французский акцент. – Эрону поручили проследить, чтобы похороны прошли как полагается. И вот ночью, когда его пригласили на опознание старого тела Дэвида Тальбота, он заметил молодого человека и стоящего рядом с ним вампира. Эрон сразу обо всем догадался и впервые в жизни испугался за тебя.

– Что еще? – спросил я.

– Позже, – негромко продолжила Меррик, – когда ты бесследно исчез, Эрон был уверен, что Лестат насильственно изменил твою сущность. Только так и никак иначе мог он объяснить, почему ты разом порвал все связи с прошлым, хотя сведения от банков и агентов определенно подтверждали, что ты жив. Эрон отчаянно скучал и множество раз решительно заявлял о том, что ты не мог стать вампиром по собственному желанию. Все свое время в тот период он полностью посвящал изучению проблем, связанных с белой ветвью клана Мэйфейров – с Мэйфейрскими ведьмами, – и отчаянно нуждался в твоих советах.

Я долго не мог найти в себе силы, чтобы ответить. Я не плакал, потому что вампиры не плачут, а лишь отвел взгляд и принялся осматривать пустое кафе, но ничего не увидел, разве что размытые силуэты туристов, плотной толпой двигавшихся по Джексон-сквер. Я прекрасно знал, каково остаться одному в горестный миг – не важно, где и когда это случается. Теперь я был один.

Затем я мысленно вернулся к Эрону, другу, коллеге и напарнику, вспомнил все, что нам довелось пережить, и пред моим мысленным взором явственно предстал его образ: ясные голубые глаза, доброе лицо. Я увидел, как он в своем льняном полосатом костюме-тройке не спеша прогуливается по ярко освещенной Оушэн-драйв в Майами-Бич, резко выделяясь на фоне остальных людей, словно яркий узор на темной картине.

Меня захлестнула волна боли, но я не сопротивлялся и полностью отдался в ее власть. Убийство Эрона было связано с тайнами Мэйфейрских ведьм. И совершили его какие-то вероотступники из Таламаски. Вполне понятно, почему мой верный друг не предоставил ордену свой отчет обо мне: время было неспокойное. Доказательством тому служит и тот факт, что сам он в конце концов стал жертвой предательства со стороны ордена. А потому моя история в его невероятном архиве так и останется без финального аккорда.

– А еще что-нибудь там было? – спросил я наконец у Меррик.

– Нет. Больше ничего нового. Так, отдельные дополнения и нюансы. – Она снова глотнула из стакана. – К концу жизни Эрон был ужасно счастлив, знаешь ли.

– Расскажи.

– Я имею в виду Беатрис Мэйфейр. Он любил ее. Эрон никогда не предполагал, что будет счастлив в браке, но тем не менее это случилось. Она была красивая, общительная женщина, удивительным образом сочетавшая в своем характере черты троих или даже четверых разных людей. Эрон признался мне, что никогда прежде не испытывал такой радости, какую дарила ему Беатрис. И конечно же, она не была ведьмой.

– Очень рад это слышать, – откликнулся я дрогнувшим голосом. – Значит, Эрон стал, так сказать, одним из них.

– Да, – кивнула Меррик. – Во всех отношениях.

Она пожала плечами. Стакан в ее руке оставался пустым. Странно, но она не спешила наполнить его вновь. Почему? Возможно, хотела убедить меня в том, что давно уже перестала быть той великой любительницей выпить, какой слыла прежде.

– Но я ничего не знаю о тех белых Мэйфейрах, – наконец сказала она. – Эрон всегда ограждал меня от них. Моя работа последние два года была связана с вуду. Я часто ездила на Гаити и написала целые тома заметок и отчетов. Ты ведь знаешь, что мне, в числе немногих агентов ордена, дано разрешение от старшин изучать собственные сверхъестественные возможности и практиковать, как выражается теперь Верховный глава, «проклятую магию».

Я не знал об этом. Мне даже в голову не могло прийти, что она вновь обратилась к религии вуду, черной тенью окутывавшей все ее детство. В мое время Таламаска запрещала ведьмам прибегать к магии. И только моя вампирская сущность позволила снисходительно отнестись к такой мысли.

– Послушай, – сказала она, – не стоит переживать, это не важно, что ты не писал Эрону.

– Вот как? – резко спросил я шепотом и так же тихо пояснил: – Я просто не мог написать ему, не мог позвонить ему по телефону. А о том, чтобы повидаться с ним или хотя бы просто дать ему возможность увидеть меня, не могло быть и речи!

– И тебе понадобилось пять лет, – сказала она, – чтобы в конце концов прийти ко мне.

– Вот именно! – ответил я. – Пять! Или даже больше. Кто знает, как бы я поступил, будь Эрон жив? Но самое главное, Меррик, что Эрон был стар. И мог попросить меня дать ему вампирскую кровь. Когда ты стар, напуган, когда ты устал и болен, когда начал подозревать, что жизнь ничего не значит... В общем, именно в такие минуты начинаешь мечтать о сделке с вампиром, и тебе начинает казаться, что проклятие вампира не такое уж страшное, вовсе нет, тем более в обмен на бессмертие. В такие минуты начинаешь думать, что, будь у тебя хоть один шанс, ты мог бы стать главным свидетелем эволюции мира. Вот как легко облечь величием собственные эгоистические желания!

– И ты полагаешь, мне никогда не придут в голову такие мысли? – Она вскинула бровь, и огромные зеленые глаза полыхнули огнем.

– Ты молода и красива, сильна и телом, и душой, – сказал я. – В тебе с самого рождения воспитывали смелость. Ты никогда не знала поражений, и здоровье у тебя отменное.

Меня охватила дрожь. Я не мог больше этого вынести. Я мечтал о покое и душевной близости, но теперь, получив и то и другое, ужаснулся той цене, которую пришлось заплатить.

Насколько легче было проводить часы в компании Лестата, который не произносил ни слова, а лишь смирно лежал себе в полудреме и слушал музыку. Звуки ее пробудили Лестата от долгого сна и с тех пор неизменно приносили ему покой и утешение. Да, мне было неизмеримо легче находиться рядом с вампиром, лишенным каких-либо устремлений и желаний.

Равно как и бродить по городу вместе с Луи, моим очаровательным слабым спутником, и оттачивать мастерство «насыщения парой глотков» – таким образом, чтобы очередная жертва не испытала ничего, кроме легкого головокружения.

Или уединиться в стенах родного дома во Французском квартале и со скоростью, доступной лишь вампирам, прочитывать том за томом исследования по истории и искусству, над которыми я так медленно корпел, когда был смертным.

Меррик бросила на меня сочувственный взгляд и протянула руку, чтобы коснуться меня.

Но я отпрянул, хотя всей душой жаждал этого прикосновения.

– Не стоит отстраняться, друг мой, – сказала она.

Я смущенно промолчал.

– Итак, ты хочешь сказать, что ни ты, ни Луи де Пон-Дю-Лак не дадите мне свою кровь, даже если я буду умолять, и никогда подобная сделка между нами не будет заключена?

– Сделка... Никакой сделки быть не может, – прошептал я.

– И ты никогда не отнимешь у меня жизнь, – сделав очередной глоток, констатировала Меррик. – А именно в этом и состоит суть сделки, как я полагаю. Но ты не доставишь мне тех страданий, на которые обрекаешь других женщин, встречающихся на твоем пути.

Вопрос о тех, кто встречался на моем пути, был слишком болезненным, чтобы я мог найти подходящий ответ. В первый раз с начала нашей встречи я действительно попытался угадать ее мысли, но у меня ничего не вышло. А ведь как вампир я очень преуспел в этом деле. Луи не мог похвастаться такой способностью. Лестат же был среди нас мастером.

Меррик пила теперь не столь торопливо. По мере того как алкоголь постепенно растекался по жилам, глаза ее делались все более блестящими, выражение лица смягчалось, на щеках разгорался румянец, а кожа становилась все более гладкой и сияющей. Словом, выглядела она очаровательно.