Разумеется, она вызывала особенный интерес. Кто она, спрашивали любопытные. Преступница? Или сбежавшая принцесса? А может, колдунья? Кто же она такая, эта женщина, если ее необходимо связывать даже в окружении такого числа вооруженных мужчин?

Кайла не обращала внимания на все эти разговоры. Она и в самом деле была похожа на принцессу – с таким пренебрежением и высокомерным презрением реагировала она на все оскорбительные вопросы. Роланд с радостью избавил бы ее от этого, если бы только смог. Его солдаты не отвечали на вопросы крестьян, они лишь на мгновение придерживали лошадей, чтобы уверить местных жителей, что им нечего опасаться их вооруженного отряда.

Леди Кайла вновь погрузилась в молчание. Она не произнесла ни одного слова, даже простого «да» или «нет», с того самого вечера, когда они разговаривали у нее в палатке. Она не проявляла ни страха, ни нервозности, по мере того как они приближались к конечной цели их путешествия. Просто держала себя с такой холодной отчужденностью, которая могла обескуражить любого мужчину, кроме разве только самого настойчивого. Роланд просто не знал, что с ней делать.

По мере того как они приближались к Лондону, земли все больше приобретали цивилизованный облик. Все чаще на склонах холмов встречались стада белых овечек, все больше на их дороге попадалось возделанных полей. Да и деревни встречались все чаще, и все больше на их пути попадалось людей, работающих на полях, занимающихся с животными, любопытных, глазеющих, задающих вопросы…

Он почувствовал ее смятение раньше, чем увидел его явные признаки, когда они только подъезжали к очередной, ничем не приметной маленькой деревушке. Но неожиданно появившийся лихорадочный румянец на ее щеках еще больше оттенил бледность ее кожи. И впервые за все время их путешествия Кайла утратила свою королевскую осанку, как-то вся сжалась, словно стараясь сделаться невидимой.

Он не сразу понял, в чем причина столь резкой перемены, пока не увидел, как вокруг собираются крестьяне. Конечно, такое бывало и раньше, но эти люди называли Кайлу по имени, их голоса звучали громче обычного, они выражали изумление слишком явно. Толпа росла, люди все подходили и подходили, собираясь отовсюду. И тогда Роланд увидел вдалеке великолепное здание из розового камня, в рамке из зелени. Мирная картина, говорящая о покое и счастливой, беспечной жизни… Кайла тоже взглянула в ту сторону всего один раз, а затем снова опустила голову, закрывая лицо завесой из волос.

О чем только он думал, везя ее мимо Роузмида? Как он мог подвергнуть ее этому испытанию, заставить пережить весь этот стыд? Но он даже не подозревал, что они проезжали так близко от ее родового поместья. Он никогда раньше не был здесь и, уж конечно, никогда не сделал бы этого намеренно. Он уже повернулся к своим людям, чтобы отдать приказ проехать это место побыстрее, как вдруг какая-то молодая женщина, не более пятнадцати лет от роду, выбежала из толпы. Она бросилась прямо наперерез колонне солдат, бесстрашно пробираясь между лошадьми, пока не подошла к Кайле.

– Миледи! – крикнула девушка и побежала рядом с всадницей, дергая Кайлу за юбку, чтобы привлечь ее внимание. Она сунула ей в руку потрепанный букетик маргариток. – Мы все на вашей стороне, миледи! – крикнула девушка дерзко под одобрительный хор селян, столпившихся по обе стороны дороги.

Кайла, казалось, совершенно не знала, что ей делать. Она машинально взяла букет и в растерянности посмотрела на девушку, бегущую рядом с ее лошадью.

– Мы все за вас, миледи, – повторила та, а затем оттянула назад, чтобы не попасть под ноги лошади, идущей следом. И потом она еще долго стояла на обочине, провожая процессию глазами.

Роланд смертельно устал. И чем ближе они подъезжали к Лондону, тем сильнее усталость давала о себе знать. При ближайшем рассмотрении то же самое можно было сказать и о леди Кайле. Она и так была слишком худа вначале их путешествия, и теперь, несмотря на все его отчаянные попытки заставить ее есть, девушка таяла с каждым днем. Ее глаза ввалились и горели каким-то лихорадочным блеском, руки стали тонкими, почти прозрачными и напоминали цыплячьи лапки. Без всякого сомнения, она была настоящим бойцом, но беспокойство и отчаяние сломили ее, и теперь Роланда угнетало то, что он ничего не мог с этим поделать. То, что им пришлось проехать мимо Роузмида, никак не могло улучшить ее состояние духа. На самом деле все оказалось даже хуже, чем он мог предположить. Все это время она держала себя почти с королевским величием, но теперь в ней что-то надломилось, и на ее бесстрастном лице нет-нет, да и проскальзывало выражение невыносимого страдания. И сейчас это страдание особенно было заметно в том, как судорожно она стискивала уже увядшие маргаритки, храбро сражаясь с болью и отчаянием.

Пытаясь справиться со слабостью, появлением которой он был полностью обязан Кайле, Роланд старался думать о своем поместье Лорей, о том, что делают сейчас его люди, засевают ли они сейчас свои поля, проветривают ли и высушивают покои замка после сырого зимнего холода, смолят ли рыболовные суда теперь, когда погода наконец наладилась. И что поделывают сейчас Мэдок и Сина, должно быть, опять бранятся, а Харрик, наверное, как всегда, всех успокаивает. И Элисия… Интересно, какая она сейчас, доросла ему хотя бы до пояса?

Но сквозь все эти мысли неотвязно пробивались воспоминания совсем недавние, о том самом дне, когда Кайла свалилась на него с дерева, о голодной страсти их поцелуя, о ее мольбе отпустить ее и о его незамедлительном, почти инстинктивном отказе. Сейчас его начали грызть сомнения, и не только в справедливости своего решения, но в его истинной причине.

И в самом деле, кому было бы плохо, если бы он отпустил ее? Она очень ясно показала ему, какая жалкая судьба ждет ее с тем клеймом, что теперь до конца жизни будет на ее имени. Она знала законы, по которым живет двор и высший свет, так же хорошо, как и он сам, а может быть, даже лучше. Так почему же он не позволил ей исчезнуть в тот туманный день навсегда из этой жизни? Почему не проявил милосердия и не предоставил ей эту последнюю возможность обрести свободу, о которой она так его молила?

Но затем он резко оборвал себя. Он был прав, глупо сомневаться в этом. Возможно, она и в самом деле была колдуньей, затуманившей его разум. Он должен был схватить ее. И, разумеется, он обязан передать ее королю. Это не только его долг, это еще и самое верное решение в данной ситуации. Он даже врага не мог бы оставить умирать в этих диких горах, одного, без помощи, без защиты. А Кайла не была его врагом, что бы она сама ни думала по этому поводу.

Если бы он освободил ее, она очень скоро погибла бы. Возможно, ее уже сейчас не было бы в живых. В этом он, по крайней мере, был уверен. И эта мысль вдруг показалась ему настолько ужасной и невыносимой, что он тут же постарался выкинуть ее из головы.

Эта изящная, полувоздушная женщина, обладающая несокрушимым духом, и все же такая слабая, совершенно очевидно, нуждалась в защите. Но кто мог бы стать ее защитником?

Через два дня после Роузмида они въехали в Лондон. После долгих месяцев, проведенных среди лесов и лугов, город показался им даже более мрачным, чем обычно, – серые каменные дома, грязь, множество людей. Тем не менее солдаты сразу воспрянули духом, их шутки стали не такими злыми, а веселая болтовня сразу приобрела легкие, радостные интонации.

Кайла, разумеется, продолжала хранить молчание, но Роланд заметил, как она судорожно сжала поводья. Через некоторое время она все же заговорила, не отрывая взгляда от черной как ночь гривы своего коня:

– Я слышала, в Тауэре очень темно.

Роланд нахмурился, пытаясь понять скрытый смысл ее слов.

– Да. В некоторых местах, – осторожно ответил он.

После этого наступила довольно длинная пауза, и он уже начал придумывать, что бы такое ему сказать, чтобы она вновь не погрузилась в себя, когда Кайла заговорила вновь:

– Я не люблю темноты. – Прежде чем он смог что-нибудь ответить на это, она продолжила более твердымголосом: – Я знаю, вы ничего мне не должны, лорд Стрэтмор, но я бы хотела попросить вас об одной любезности. Я прошу вас от имени моего отца. Он был хорошим человеком, и он очень хорошо отзывался о вас.