Вот где надо копать, решил Филя. Тогда и заинтересованность «главного милиционера» Крохалева может стать понятной. И его родственников, взявших, словно в осаду, дом Краснова. Что-то слишком много совпадений получается. И даже самоубийство хозяина — на руку новому владельцу фабрики. А кто, кстати, он?..
Сергуня, знавший, казалось, все про «Универсал», тут спасовал. Только фамилию слышал — Сороковкин какой-то. Кажется, его ни разу и на предприятии не видели. А управляет сейчас всеми делами бывший помощник, или как бы заместитель Краснова, — Лешка Захариков, из местных. Сам собой ничего не представляет, единственный, кто остался на фабрике еще от прежнего владельца, от Горошенко. И у Краснова он потом тоже был на побегушках, — умел для гостей фабрики гостиничные номера обустроить по высшему разряду, обеспечить их хорошенькими официантками и горничными, еще, говорят, водку в застолье умело разливал, тосты всякие знал. Но, видать, и новому хозяину, Сороковину этому, он теперь тоже приглянулся, вот и назначили — временно, чтоб управлял. То есть, как управлял? Делал вид, что не позволяет растаскивать фабричное оборудование и другое имущество, которого у Краснова было много, и все — новейшее. На сторожей орет, а чего орать-то? Уже сколько вывезли да растащили по ночам, никто с уверенностью сказать не может.
Такая вот красивая «картинка» с новой фабричной властью «нарисовалась». Но — в общих чертах, без деталей.
А теперь — сама фабрика. Вера говорила о какой-то забастовке, которая, собственно, и заставила Краснова влезть в долг к ростовщику, чтобы выплатить рабочим зарплату, а затем даже продать и фабрику, чтобы возвратить долг. То есть, здесь что-то хорошо запутано. Но, как ни странно, Сергуня, работавший там, где слухи и скапливались, надо понимать, ни о какой забастовке и слыхом не слыхивал. Нет, была, конечно, однажды, в мае еще, задержка с зарплатой, это — да. Разговоры пошли, тоже было дело. Но люди понимали, могли и подождать, да и сезон летний, отпусков много. Там больше всех как раз Захариков тогда и беспокоился, предупреждал, чтоб подождали, бегал все, уверял, что скоро появятся деньги, а пока, мол, их нет. Но будут обязательно. А так ничего больше и не случилось.
Вот это обстоятельство уже вносило кое-какую ясность. Опять Захариков — министр всех правительств! Есть о чем думать…
И — совсем уже последняя новость. Твердо не знал Сергуня, но слышал от «достоверных людей», что в городе якобы снова открылась фирма — компания, которая объявила, что она сожалеет о банкротстве своих предшественников и даже собирается, если у нее дела пойдут удачно, вернуть постепенно долги тем инвесторам, чьи вклады сгорели при банкротстве «Меги», будь она неладна! Поэтому просят вкладчиков не уничтожать прежние договора, а представлять их для новой регистрации и дальнейших финансовых операций.
Так, может, и поэтому искала документы милиция, производившая обыск на фирме и в доме покойного? Знали, получается, о крупном вкладе, который «сгорел»? А почему знали? От кого, если соблюдается тайна вкладов? Так, кажется, сказано в том договоре, который пробежал глазами Агеев. Нет, братцы, не все тут просто. И интерес милиции — не случаен. Наверняка ведь уверены, что не выбросили родственники финансовый договор после смерти Краснова, и даже когда в городе было официально объявлено, что компания «Мега Инвест Групп» обанкротилась и прекратила свое существование.
А в общем, рассудил Филипп, ничего пока ровным счетом невозможно понять. Хотя предположений — выше крыши. Ясно лишь одно: надо брать, что называется, за подчеревок Лешку Захарикова и ростовщика Плюшкина — для начала. Всей правды они не выложат, разумеется, но если нажать легонько на чувствительное место, заговорят. Да что — заговорят? Завоют, заорут благим матом! Просто надо к делу подойти профессионально.
Филя вообще был сторонником жесткой оперативной тактики, когда размышлять особо некогда, а твой «клиент», ввиду отсутствия у него реальных возможностей ускользнуть от прямого и честного ответа, вынужден принимать кардинальный выбор: или — или. Причем желательно, чтоб и без долгих раздумий, поскольку потом свои жалобы относить ему будет некому. Не в смысле того, кому конкретно «сливать» свои слезы, а потому, что пострадавший, который, возможно, еще и мог бы пожаловаться, увы, будет уже не в состоянии лично это сделать. По разным причинам, но также и ввиду своего общего нездоровья. Такие вещи обычно воспринимаются быстро, если их в доходчивой форме доносить до «клиента»…
Когда Сергуня начал повторяться, — портвейн, даже и охлажденный, на вчерашние дрожжи действовал заметно, — Агеев понял, что рыбачок выложился полностью, до донышка. Ну, разве что еще с адресами указанных лиц поможет, на первый случай — Захарикова и Плюхина, так правильно звучит фамилия «старика-процентщика». А вот о Сороковкине придется спрашивать у Захарикова, которому может стать очень больно, если он забыл точный адрес своего очередного хозяина. В смысле, еще и в моральном отношении. Ведь физическая боль иной раз может оказаться куда слабее моральной, если «клиент» не подготовлен к последней всем ходом предыдущих событий в своей биографии…
Опохмелившийся Сергуня глубоко проникся заботами отдыхающего, про которого понял только одно, главное, и этого ему было достаточно: мужик «запал» на Морозиху, а теперь, попробовав Фроську на вкус, по-мужски, захотел еще и помочь ей с тем вкладом, который у нее, как и у многих в городе, «сгорел» вместе с «Мегой». Ну и чего, святое дело — и то, и, стало быть, другое. Тем более что и Сергуня, будучи мужиком совсем не старым, случалось, и сам охотно засматривался на пухленькие прелести быстрой на ногу хозяюшки, и она далеко не всегда отказывала ему в рюмочке, когда сосед, — все они тут соседи, — помогал по трезвому делу в нелегком ее и одиноком бабьем хозяйстве. А что орала, так на то она и баба, ей и не полагается иначе. Орать — они все орут…
А москвич-то ничего оказался, быстро сообразил, чего Сергуне, как обычно, с утречка не хватало, и «спонсировал» еще на бутылочку «красненького». Ну, а за такое дело и поговорить можно, отчего ж не поговорить? Опять же и о том, про что знал фабричный сторож, а все знания его как раз и ограничивались кругом, в середине которого были две его «подлые вражины» — Захариков с Плюшкиным. Да и вопросов-то оказалось немного. И, приняв стаканчик — для поправки пошатнувшегося здоровья, Сергуня весьма охотно, вместо посещения бесполезной, в общем-то, Кузовки, взялся проводить москвича сперва к дому Плюшкина, он поближе будет, на Островского, а после и на Трудовую, где в пятиэтажке проживал нынешний «командир производства», смех один, — суетливый и неприятный Лешка Захариков. Иначе его даже и на «Универсале» никто не звал, — Лешка, и все. Не вырос до Алексея. И не вырастит уже…
Свои размышления вслух Сергуня подкреплял неприглядными, с его точки зрения, примерами Лешкиной суеты: тот, будто нарочно, всегда панику разводил. Особенно когда эта история с деньгами началась. Будто специально кто-то его под руку толкал. Его даже «комиссаром паники» обозвали, но не прижилось, сложно для общего понимания, Лешка — вернее.
«А Сергуня-то у нас — философ, — в свою очередь, размышлял Филипп, пытаясь выловить из каши информации хоть что-нибудь полезное для себя. — Ишь как его разобрало! Пухленькие прелести… попробовал на вкус… Прямо, такое впечатление, что он у Фроси днюет и ночует. А она его разве что для блезира метлой гоняет. А может, у них и есть такие отношения? Он ей клиентуру поставляет, а она ему «отстегивает»… от своих «пухленьких», а? Надо бы проверить, слегка ревность, что ли, перед ней разыграть, но несильно, а то еще, бог весть, о чем подумает… А зачем это нужно?.. Нет, славная бабенка, славная… — И спохватился: — О чем думаю?»
Они подошли к улице Островского, где в третьем доме от перекрестка, прочном, кирпичном, с мансардой на втором этаже, проживал местный ростовщик. Неплохо устроился. Забор здесь был железный, зеленый снаружи и белый внутри, кованые ворота с калиткой. Небось, и собаку по ночам с цепи спускает. А как же иначе свои миллионы, которые он охотно в долг дает — под проценты, сохранить?
