— Как кровь? Разве она уже не застыла, свежая, что ли?

— Да, доктор утверждает, что убийство произошло за час, не больше, до прибытия оперативно-следственной бригады. А возглавлял ее следователь Прыгин.

— Он что тут — един во всех лицах? Я утром был у него, впечатление умного не производит, скорее, хитрого прохвоста.

— Тогда слушай дальше. Игорь Федосович утверждает, что к моменту начала осмотра трупа охлаждение его только началось на открытых местах, а под одеждой тело еще сохраняло тепло. Это — раз… На трупе им были обнаружены гипостазы, то есть фактически была зафиксирована первая стадия трупных пятен. Это — два. Следовательно, человек был убит не позднее часа-полутора назад… И вот еще, простыня на постели была влажной от крови. Значит, говорит, и того меньше.

— Тогда и вы слушайте. Филипп говорит, что полковник вряд ли совершил бы сам такое преступление, не в его духе, но он вполне мог заставить это сделать того, кто был с ним рядом. Поэтому не теряй времени и бери в оборот Захарикова. Дай ему послушать его признательные показания, ну и… Ты сам знаешь, куда и как надо давить. Только сделай это срочно, пока он тоже не остыл. А я еду в архив прокуратуры, чтобы смотреть дело Краснова. Как только освобожусь — к вам.

— Я насчет Захарикова. Считаешь, действительно есть опасность?

— Филипп так считает.

— Спасибо, учту… Тогда я сейчас попробую достать этого помощничка… Слушай, а с Филей-то чего будет?

— Для этого мне нужны все документы по трупам, в смысле, заключения твоего медика, а потом ехать в Смоленск, в областную прокуратуру. Этот Прыгин реагировать не желает, он дело возбудил и не чешется. Ждет оперативную поддержку со стороны Крохалева или своего прокурора Ловкова, а тех нет на месте… Все тебе понятно? Кстати, Филиппа здесь никто так и не стал допрашивать, просто «поселили» и забыли. Так что и арест — тоже формальность, я думаю, полковник пытается отвлечь наше внимание, а сам хочет проверить, с какой угрозой мы здесь появились. Что же касается доставки Фили, то ему по дороге пару раз врезали по шее. Но — терпимо. То есть, беззаконие полное, а с какой стороны подходить, не знаю. Придется, наверное, действовать сверху, потому что другого закона здесь попросту не поймут.

— Может, Костю пора напрячь? Ты говори, не стесняйся.

— А что он? Прокурору этому, Сердюку, позвонит? А тот ответит: я еще не в курсе, обещаю разобраться. И станет разбираться. Ну, искать полковника Крохалева, чтобы задать ему вопрос. А того нет на месте, и вообще — неизвестно. Или районного прокурора, тоже отсутствующего в своем кабинете. Тогда Сердюк накинется — это, надо думать, если еще накинется! — на младшего советника юстиции Прыгина, а тот ответит простенько и со вкусом: работаем, случай нелегкий. Там же, в прокуратуре еще и шурин нашего Крохалева работает — в следственном управлении, чуть ли не начальником. Представляешь, сколько времени они будут решать проблему? Нет, нам только Крохалев нужен. Я после архива еще и к нему домой загляну, это чтобы ты был просто в курсе, если чего, какие вопросы и так далее.

Ладно, давай попытаемся, — засмеялся Турецкий. — А ты там не очень, будь с ним осторожен, неровен час, он и тебя к уголовничкам засадит, и что я тогда буду один тут делать? С двумя-то красивыми женщинами?..

— Да, не забудь, от Фили — персональный привет Кате. Он очень переживает за нее.

— Скажите, пожалуйста! Узник-то наш, а? Передам… А Косте я все-таки позвоню…

Звонок состоялся. Александр Борисович подробно проинформировал Константина Дмитриевича о проделанной работе и понесенных издержках. Словом, объяснил, какая «нелегкая» занесла «Глорию» вместе с Юркой Гордеевым в такую смоленскую глушь, где милиция в своем «беспределе» чувствует себя куда вольготнее, чем братва. Впрочем, одни не исключают других.

Костя посетовал, но больше по привычке, поскольку «Глория» была в немалой степени и его любимым детищем. А кто ж еще по собственной охоте станет помогать Генеральной прокуратуре, как говорится, «просто за так», иначе говоря, «за хорошие глазки», помогать распутывать срочные и сложные дела, требующие особой щепетильности и конспирации? Потом спросил все-таки сам, не дожидаясь просьбы, в чем нуждается Саня и его команда?

— В Сердюке, — простенько так ответил Турецкий.

— Всего-то? — фыркнул Меркулов. Как-никак заместитель генерального прокурора и обычный областной прокурор могли разговаривать на одном, понятном им двоим, языке. — И о чем я его должен предупредить?

И вот тут Александр Борисович, прекрасно понимая, что может вызвать справедливый гнев своего бывшего шефа, но все же друга — в настоящем, изложил свою точку зрения на те события, которые заставили и его, и его товарищей кинуться в эту глушь. На выручку справедливости. Ну, и еще двух очень симпатичных женщин. Зачем скрывать правду? Костя ж ведь обязательно узнает. А еще он высказал некоторые свои соображения по поводу того, как после разговора Меркулова с Сердюком станут стремительно развиваться события в районе. Точнее, в каком направлении.

Константин Дмитриевич выслушал и спросил:

— А что дает тебе уверенность говорить о том, что коррупция в самом деле пронизала там все сущее сверху донизу? Ты отдаешь отчет своим словам?

— Представь себе. Я бы очень хотел ошибиться, поверь мне, но боюсь, что мои надежды тщетны. Костя, они никого не боятся. И не потому, что не верят в преступность своих замыслов и дел, а в силу того, что повязаны между собой. Им некого бояться, понимаешь? Власти нет. Вернее, она есть, но помещается не на Советской площади, бывшей, разумеется, а теперь какого-то, не знаю, Маслякова… Но не нашего, московского весельчака, а своего, бывшего «стахановца», вероятно. Я и не пойду туда, мне хорошие люди отсоветовали: потеря времени, ловкая демонстрация занятости. А всем руководит полковник милиции. Не первый случай в моей жизни, Костя, тебе известно. Я и не таких «страшных зверей» выводил на чистую воду. Но — доколе ж, друг мой любезный?

— А ты помнишь, что протопоп Аввакум ответил своей жене, когда та возопила: «Доколе ж мучиться, отец?» Чего он ей ответил? Вот то-то и оно, что не помнишь, а туда же! «До самыя смерти нашей, матушка!» Вот так, Саня, не забывай, где живешь.

— Вот за этот совет особое спасибо, дружище, век не забуду. Но… вернемся к нашим баранам. Как тебе мое предложение? Дадим приятный шанс нашим коллегам из близлежащей «конторы» проявить сообразительность? Не все же нам одним хвалы принимать? Равнодушно, я имею в виду, как один поэт завещал. Пусть отличатся, а оборотней и на наш век хватит. Зато их премьер потом похвалит, молодцы, скажет, а мы отойдем в сторонку и тактично так усмехнемся. Нам ли заботиться о славе?

— Ишь, размечтался… — Меркулов вздохнул и потом сказал решительно: — Считай, уговорил. Но для беседы отправишься сам. Никаких адвокатов! Даже на пушечный выстрел запрети приближаться, понял?

— Так точно, ваша светлость.

— Что-то новенькое…

— Это — из уважения. Когда прикажешь трогаться в путь?

— Да хоть прямо сейчас, там же не близко?

— Костя, нам бы Филю. Для физической защиты, понимаешь?

— Понимаю, — Меркулов, конечно же, понимал, зачем им нужен Агеев, но испытывал неудобство: не привык он давить на областные прокуратуры. Однако и Саня был прав. Взбешенный волк может перерезать все стадо. — Ладно, попробую пока вызволить под подписку о невыезде, сойдет?

— Вполне. А дальше — дело техники, сами справимся, беспокоить не будем. Так я выезжаю со всем досье?

— Именно так… Чтоб все акты экспертиз. Да, а насчет той компании что? Ну, которую упоминал?

— А у судебного медика приятель имеется. Корпоративная, так сказать, дружба. Он — из криминалистов. Подъехал, познакомились, я отдал оба договора и изложил просьбу. Он пообещал к концу дня составить акт экспертизы на предмет установления идентичности и прочего, чтобы иметь действительно улику, а не общие слова о случайных совпадениях. Но, поглядев на бумажки, он сразу сказал, что сомнений у него нет. То есть, сведениями такими я могу уже оперировать, но подтверждение обо всех сертификатах документов появится либо сегодня до конца дня, либо завтра утром. Только я, Костя, думаю, что утром наш вопрос уже отпадет сам. Ну, как у того мужика, который пришел к урологу и говорит, что ему один симптомчик в его хозяйстве не нравится. Врач посмотрел и говорит: «А чему там нравиться? Подпрыгни, и само отпадет».