Тирским, и в руки берут отягченные златом поводья.

Вот между ними Исмен, — что первой матери мукой

225 Некогда был, — меж тем, как он правит по кругу привычным

Бегом коня своего и смиряет вспененную морду, —

«Горе мне!» — вскрикнул: уже впилась стрела в середину

Груди его, и, рукой умирающей повод покинув,

Сник постепенно Исмен с плеча лошадиного на бок.

230 Рядом с ним ехавший, стрел услыхав бряцанье в колчане,

Вмиг натянул поводья Сипил, — так кормчий пред бурей,

Тучу завидя, спешит; наставляет полотна, бессильно

Свисшие, чтобы поймать малейшие воздуха струи.

Вмиг натянул… но едва натянул он поводья, настигнут

235 Был неминучей стрелой; трепеща, она сзади вонзилась

В шею ему, и торчит наконечник железный из горла.

Сам он, как был, наклонясь через шею крутую и гриву,

Наземь скатился, и кровь запятнала горячая землю.

Вот и несчастный Федим, и, названный именем деда,

240 Тантал, обычный свой труд завершив и тело натерши

Маслом, вступили в борьбу, — подходящее юности дело.

И уж сплетались они, борясь друг с другом, грудь с грудью,

Тесным узлом; как вдруг, с натянутой пущена жилы,

Братьев пронзила стрела сплетенными, так, как стояли.

245 И застонали зараз и зараз согбенные мукой

Наземь сложили тела; зараз и последние взоры

Вскинули, лежа уже, и вместе дух испустили.

То увидал Алфенор; и, до крови в грудь ударяя,

К ним поспешает, — обняв, их к жизни вернуть, охладевших.

250 Но упадает и сам при свершении долга: Делиец

В грудь глубоко его смертоносным пронзает железом.

А как стрелу извлекли, на конце крючковатом достали

Легкого часть, а душа излетела с кровавой струею.

Отрок меж тем Дамасихтон двойной был раною ранен,

255 А не одной. Удар под самой икрою пришелся

В месте, где мягким узлом под коленом сплетаются жилы.

Но, между тем как стрелу он пытался смертельную вырвать,

В горло вторая ему вонзилась по самые перья.

Вытолкнул крови напор стрелу, и кверху из раны

260 Прянула и, далеко полетев, прорезала воздух.

Илионей, оставшись один, напрасно с мольбою

Руки меж тем воздевал: «О боги, о все без различья!» —

Молвил, не зная о том, что молиться не всем надлежало, —

«Сжальтесь!» — и тронут был Феб-луконосец, хотя невозможно

265 Было стрелу возвратить. Погиб он, однако, от раны

Легкой: в сердце его стрела не глубоко вонзилась.

Слух о беде, и народная скорбь, и домашних рыданья

Вскоре уверили мать в нежданно постигшем крушенье,

И удивляться смогла и гневаться, как же дерзнули

270 Боги такое свершить — что столь права их велики!

Вот и отец Амфион, грудь острым железом пронзивши,

Умер, горе свое одновременно с жизнью окончив.

О, как Ниоба теперь отличалась от прежней Ниобы,

Что от Латониных жертв недавно народ отвращала

275 Или когда среди города шла, выступая надменно,

Всем на зависть своим! А теперь ее враг пожалел бы.

К хладным припала телам; без порядка она расточала

Всем семерым сыновьям на прощанье свои поцелуи.

К небу от них подняла посиневшие руки и молвит:

280 "Горем питайся и гнев насыщай слезами моими.

Зверское сердце насыть! И меня на семи погребеньях

Мертвой несут. Победив, торжествуй надо мною, врагиня!

Но почему — победив? У несчастной больше осталось,

285 Чем у счастливой тебя. Семерых схоронив — побеждаю".

Молвила, но уж звенит тетива на натянутом луке:

Кроме Ниобы одной, окружающих всех устрашила.

Та же от горя смела. Стояли в одеждах печали

Около братских одров распустившие волосы сестры,

290 Вот из толпы их одна, стрелу извлекая из тела,

К брату своим побледневшим лицом, умирая, склонилась.

Вот, несчастливицу мать пытаясь утешить, другая

Смолкла внезапно и смерть приняла от невидимой раны,

Губы тогда лишь сомкнув, когда испустила дыханье.

295 Эта, пытаясь спастись, вдруг падает; та умирает,

Пав на сестру; та бежит, а эта стоит и трепещет.

Смерть шестерых отняла, — от разных погибли ранений,

Лишь оставалась одна: и мать, ее всем своим телом,

Всею одеждой прикрыв, — "Одну лишь оставь мне, меньшую!

300 Только меньшую из всех прошу! — восклицает. — Одну лишь!"

Молит она: а уж та, о ком она молит, — погибла…

Сирой сидит, между тел сыновей, дочерей и супруга,

Оцепенев от бед. Волос не шевелит ей ветер,

Нет ни кровинки в щеках; на лице ее скорбном недвижно

305 Очи стоят; ничего не осталось в Ниобе живого.

Вот у нее и язык с отвердевшим смерзается нёбом;

Вот уже в мышцах ее к напряженью пропала способность,

Шея не гнется уже, не в силах двинуться руки,

Ноги не могут ступить, и нутро ее все каменеет.

310 Плачет, однако, и вот, окутана вихрем могучим,

Унесена в свой отеческий край. На горной вершине

Плачет: поныне еще источаются мрамором слезы.

Тут устрашаются все очевидностью божьего гнева, —

Жены, равно и мужи; и все почитают, щедрее

315 Жертвы неся на алтарь разрешившейся двойней богини.

И, как всегда, о былом вспоминают в связи с настоящим.

Молвил один: "Полей плодородных ликийских насельцы

Тоже, Латону презрев, не остались когда-то без кары.

Мало известно о том, — они были незнатные люди, —

320 Но удивительно все ж. Я озеро видел и место,

Чудом известное тем. Меня мой отец престарелый, —

Сам уж ходить он не мог, — послал отвести туда стадо

Лучших отборных коров, в провожатые дав мне ликийца,

Местного жителя. С ним выбираем мы пастбище вместе;

325 Видим меж тем: посреди озерка, почерневший от угля

Жертв, выступает алтарь, тростником окруженный дрожащим.

Стал и шепотом: «Будь ко мне благосклонна!» — промолвил

Мой провожатый, и я: «Будь ко мне благосклонна!» — промолвил.

Спрашивал я между тем, чей жертвенник — Фавна, наяд ли,

330 Местного ль бога, — и вот что тамошний передал житель:

"Юноша, этот алтарь — не горного бога обитель.

Жертвенник той посвящен, которой царица супруга

Все заказала моря; лишь Делос блуждающий принял

Странницу, — в те времена сам плавал он, остров подвижный.