— Да будет пир! — крикнул Тиберий.

Он взял с блюда жареного фазана, разломал пополам и меньшую часть протянул графине. Она тут же вонзила в мясо свои зубки. Олл поднял с земли невероятно большой кувшин с вином и стал обходить гостей и наполнять кубки снова. От выпитого у меня зашумело в голове. О-ля-ля! Если так пойдет и дальше, я вместо того, чтобы заманить Гарри к себе в комнату, свалюсь под стол. Поэтому я решила хорошо закусить, благо еда была очень вкусной. С удивлением я обнаружила, что на столе нет ни вилок, ни ложек, ни ножей. Пришлось по примеру «императора» есть руками. Однако я недолго насыщалась. Гарри снова поднялся на ноги, и мы тоже повскакивали с мест. Тиберий крепко держал свой кубок.

— Выпьем за здоровье и благоденствие жены императора Юлии! — провозгласил он.

Все стояли в напряжении, никто даже не пригубил вина.

— Вот как вы выказываете преданность моей жене? — усмехнулся Тиберий. — Ждете, когда я прикажу Оллу приступить к наказанию?

Нестройных хор голосов пророкотал:

— Здоровье... благоденствие... Юлия...

Дальше было слышно лишь бульканье и постанывание... Памела Уоринг подавилась и закашлялась. Проклиная (мысленно) всех извращенцев-императоров, я еле-еле допила свое вино.

Сев на место, я почувствовала легкое головокружение. По телу разлилась теплота, предметы приобрели округлые очертания, а люди стали такими добрыми и милыми, что мне захотелось всех расцеловать. «Какая прелесть, эти пиры!» — подумала я, таща в рот всего фазана целиком.

Потом мы выпили за первую жену императора — Випсанию Агриппину. Памела была счастлива теми знаками внимания, которые мы ей оказывали, и тоже хотела всех облобызать. Она даже закричала «Виват!», чем сильно рассмешила Марти, он зашатался и облил свою тогу вином.

Следующий тост был за префекта Сеяна. Вино лилось в глотки уже без особых страданий. Я не заметила, как умяла фазана, оставив от птицы всего несколько косточек. Амальфи искоса взглянул на меня и спросил:

— Мэвис, а вы случайно не захватили перо павлина?

— Зачем? — от неожиданности я икнула.

— Разве вы не знаете, что в Древнем Риме патриции, направляясь на пир, всегда брали павлиньи перья?

— Я не пат-ри-ци-ан-ка, — сказала я, запинаясь. — Я — ра-бы-ня.

— Но павлинье перо было бы вам кстати... Римляне часто прибегали к нему. Если было выпито и съедено очень много, они отходили за куст и щекотали таким пером заднюю стенку гортани...

У меня округлились глаза:

— Это такое развлечение?

— Нет. Простите за натуралистическую подробность, но римляне просто-напросто извергали из себя только что проглоченные яства. А потом они возвращались к столам...

— ...чтобы снова есть и пить? — ужаснулась я.

— Да.

Мне вдруг стало жарко. Захотелось искупаться, принять ванну или хотя бы сбросить одежду. Но я помнила, что на моем теле установлена «подслушка». Вдруг гости Тиберия примут ее за какую-нибудь огромную бородавку или нарост?! Этого я не переживу.

Гарри опять поднимал нас с наполненными кубками — требовал выпить за Тацита.

— Выпьем за человека, который занимается тем, что увековечивает наши имена! За достославного историка! — выкрикнул он.

Я начала пить, и у меня внезапно появилось ощущение, что я плыву по винному морю. Когда я допила кубок, оказалось, что я возлежу на подушках. Честно говоря, я и не помнила, когда вставала из-за стола. И вставала ли?

Гарри как будто и не пил вовсе. Он восседал за столом, как памятник самому себе. Потом он снова встал и, хлопнув в ладони, указал на Амальфи.

— Тацит! — сказал Гарри. — Я знаю, что ты обладаешь даром предвидения. Мы хотим услышать твои предсказания. Что ты видишь в своем хрустальном шаре?

— Мудрый и безжалостный к врагам Рима Тиберий! — Амальфи встал и втянул в ноздри теплый морской воздух. — Мой хрустальный шар очень мутный. Он замутнен той атмосферой, которая вокруг тебя. Это атмосфера предательства и злых козней. За этим столом сидит только один человек, который является тем, кем является на самом деле. Недобрые знаки на небесах предсказывают, что будет насилие. И будет... — Амальфи замолчал и тихо-тихо прошептал: — Смерть...

— Супруг мой! — воскликнула графиня и положила свою белую руку на плечо Гарри. — Тацит сегодня не в духе. Ему мерещатся заговоры, а между тем эта ночь создана для любви и забав, а не для мести и злобы. Мы сыты и пьяны. Пора перейти к увеселениям.

«Император» помолчал, словно прислушиваясь к своему внутреннему голосу. Посмотрел на «жену» с улыбкой и поднял свой кубок.

— Юлия права! Наше вино крепкое, наш стол богат, но нам уже наскучили яства. Мы готовы к новым развлечениям. И пусть разверзнутся небеса над тем, кто думает иначе.

Пит и Памела устроили состязание: кто выпьет больше вина, держа кубок одними зубами. Памела пила, обливаясь. Чтобы не качаться, она широко расставила ноги.

Джекки и Карла лежали на кушетке, целовали и гладили друг дружку.

Мистер Амальфи спал, уткнувшись лицом в блюдо с фруктами. Вдруг я услышала его голос — как ни странно, достаточно твердый для много выпившего человека.

— Мисс Зейдлиц, вы в состоянии поговорить со мной?

— Я?.. Да!

Два эти слова дались мне с огромным трудом: я ворочала языком камни. Перед глазами все время плавали какие-то разноцветные пузыри и мелькали искорки.

— Вам нравится оргия? — спросил Амальфи. — Лично мне — нет. Здесь очень скучно. Ужасно скучно, плоско и пошло!

Он отхлебнул из кубка и поморщился.

— Вы — единственная, кто сможет разворошить это осиное гнездо. Станцуйте!

— Бог с вами, Тацит, — пробормотала я. — Я нахожусь в таком состоянии, что вряд ли «дотанцую» до собственной койки.

— Нет, вы ошибаетесь, — Амальфи твердо стоял на своем. — Вы очень хорошо танцуете, прекрасно держитесь, у вас крепкие ноги, длинная шея и красивая спина. Из всех танцовщиц Тиберия вы — самая лучшая. Римляне, когда видят ваш танец, становятся просто сумасшедшими.

— Но они, бедняжки, уже, наверное, померли. Сегодня каждому из них было бы по две тысячи лет! — И я чуть не заплакала от жалости. — Как печально, милый Тацит! Мои кавалеры давно в могиле...

— Посмотрите на меня! — властно приказал иллюзионист.

Я повернула голову, и взгляд мой наткнулся на жесткие непроницаемые глаза, которые пронзили меня, как две иглы. Боли я не чувствовала... Вдруг глаза напротив стали большими, потом огромными, затем заполнили собой весь мир...

— Вы прекрасная танцовщица, лучшая из лучших, — услышала я. — Вы любимица Терпсихоры, грациозная и легконогая...

— Да, я лучшая из лучших! — донесся до меня собственный голос.

Амальфи сказал правду, и Терпсихора мне всегда говорила, что я танцую бесподобно. Так что все о'кей!

— Сейчас я объявлю, что вы будете танцевать, — вкрадчиво сказал Амальфи. — Спляшите, Мэвис!

— Обязательно!

— Могучий Тиберий! — Тацит завопил так, что графиня подпрыгнула на кушетке и свалилась на землю. — Мой император! Разреши мне объявить, что наше веселье продолжится созерцанием плясок. Вот эта девушка-рабыня мечтает усладить твой взор своим танцем.

Гарри величественно кивнул.

Под аплодисменты я вышла в центр. Откуда-то полилась музыка — сначала медленная, потом все быстрее и быстрее... Я подняла руки, плавно сцепила их над головой и, стараясь чтобы плечи и бюст были неподвижными, стала крутить бедрами. Боже, почему до этой ночи я не понимала, что мое истинное призвание — танец?! Я извивалась, руки стали гибкими лианами, голова то откидывалась назад, то вращалась в такт музыке. Я поспевала за ритмом и под конец забилась в таком экстазе, что закончила танец у ног «императора». Мне хлопали и кричали: «Повторить! Немедленно!» Тиберий смотрел сверху вниз, как бог, и бормотал:

— Вот не подумал бы, что американки такие страстные... Вчера вечером эта гёрл показалась мне скованной и холодной...

Я поднялась и, преданно заглянув Его высочеству в глаза, поклонилась и вернулась на прежнее место за стол.