– Ой, Яно-очку…. – Пани Малгожата опасливо покачала головой. – А если проговорится кто из наших? Из пахолков?

– Окстись, Малгосю! Ну кто поверит какому-то пахолку, когда его слово – против двух шляхетских?

– И то правда.  – Кротко согласилась пани Малгожата с мужем.

А потом все стало совсем неинтересно. Дом надлежало привести в порядок. Разбросанные в спешке одежду и добро снова пораскладывать по сундукам. Затоптанные половицы отмыть. Закопченные покои проветрить…

Потом надо было посмотреть, сильно ли пострадали хлопы. Помочь болящим и раненым. Собрать то да сё для погорельцев. Всех накормить за хозяйский кошт, победы ради. Для такого случая пани Малгожата даже распорядилась выкатить из подвала бочонок пива, их тех, что держала для особого случая.

– На Марыськину свадьбу хватит, – здраво рассудила она, – а до Мироськиной – новое сварить успеем.

Потом вернулся Гжегош. И все повторилось сначала: объятия, расспросы, ахи и охи…

К вечеру в Соколуве мало что напоминало о недавнем набеге. Только несколько телег с трупами, которые пан Януш распорядился завтра выслать в город.

– Пусть их там пан храмовник хоронит. В благословенной земле. А то начнут еще, чего доброго, ночами по лесам шастать. Мало мне хлопот с живыми орденцами, еще орденцев-упырей не хватало. – Проворчал он недовольно, обходя страшный груз, спрятанный под рогожкой, стороной. Обернувшись, еще раз осенил телеги знаком Творца и велел возницам двигать.

Потом уже Соколувские узнают, что к Августову Гжесь с пахолками успели в самый последний момент, когда нападающие уже полезли на стены. Что старшему рыцарю, который повел своих людей к Августову в обход Соколува, повезло гораздо меньше, чем его иноземному товарищу.

И теперь хлопы старого Августа тесали из дубовой колоды добротный, достойных рыцаря гроб, чтобы отправить тело в замок к пану каштеляну. А что он с ним собирается делать, похоронить, отдать орденцам или еще что, это уже было никому не интересно. Пусть хоть в замковый ров выкидывает, то благочестивых пущан уже не касалось.

Зато пани Августова прислала молодым Соколувой и Соколувнам по коралловым бусам из личного сундучка. В благодарность за спасение мужа и добра.

Вот так славно закончился очередной набег на земли пущан. И, хотя бочки с водой пан Януш убирать не  велел, теперь можно было спокойно задуматься о свадьбах.

Стоило хозяевам Соколува привести в порядок дом и двор, как вспомнилось о новой головной боли. Что делать с пленником? Будь он обычным кнехтом, прирезали бы его, да и вся недолга. Но со шляхтычем, да еще и иностранным, так поступать не годилось. Поэтому пан Януш, недобрым словом помянув самого рыцаря, его матушку, бабку и всю родню до седьмого колена, велел вытащить рыцаря из ямы и принести в покои.

Без доспеха, отмытый и переодетый в старую одежку, которая Гжегошу была уже маловата, а Лукашику – широковата, он совсем не выглядел страшным. Обычный молодой парень. Пани Малгожата, глядя, на его худощавую фигуру и впалые щеки прямо расчувствовалась.

– Ой-йей, сынек, да чи ты с великого глоду разбойничать пошел? А чи такой и уродился, одни шкура да кости?

– Не спеши его жалеть, Малгосю, – буркнул пан Януш, очень недовольный всей этой суетой.  – Видела бы ты, как он мечом махал. Вертлявый, гад, я аж упарился.

Пленник (или гость?) некоторое время прислушивался к звукам незнакомого языка, скромно стоя в пороге. Впрочем, когда его жестами пригласили к столу, притворяться непонятливым не стал.

Сев за стол, парень первым делом потянулся к ложке, за что тут же получил по рукам от пана Януша.

– Куда цапаешь? – Строго спросил пан Януш, сердито хмуря бровь. – Тебя мать что, молитвам не учила?

Ответом ему было только возмущенное лопотание на незнакомом языке. Пан Януш, немного знающий язык, на котором говорили как орденцы, так и бранденбуры, только покачал головой.

– Гжесю, ты разбираешь, по-каковски это? Чет-то мне речь его сильно на храмовую похожа.

Гжесь, чьими способностями к науке отец очень гордился (и за чью науку отогнал храмовнику не одного барана), прислушался.

– Понимает ли пан речь святого Храма? – Задал он наконец вопрос, старательно собирая в кучу полузабытые слова.

– О, Творец!  – Обрадованно вскричал гость и разразился торопливой тирадой на языке, на котором храмовник по большим праздникам читал в храме книгу Творца. Так, вроде, было почетнее и торжественнее.

– Да не чирикай ты! – Пан Януш снова поморщился. – Говори, как в храме, раз по-людски не умеешь.

Терпеливо дождавшись, пока Гжесь переведет, пан Януш велел сыну.

– Спроси, как зовут его и какого он роду. Доспех доспехом, а кто его знает. Может, достойному шляхтычу с таким худородным и из одной миски хлебать зазорно?

– Его зовут дон Ромеро, – сказал Гжегош, терпеливо выслушав все, что пожелал ответить чужеземец. – Дон Ромеро… в общем, откуда-то и такого-то герба. Тата, не спрашивайте точнее, я все равно половину не запомнил, а переспрашивать стыдно.

– Ну, и то хлеб. – Довольно кивнул пан Соколувский. Пани Малгожата и Зося смотрели на Гжеся, как на ясно солнышко, гордясь ученостью сына и мужа. А младшие во все глаза разглядывали пришлого. – Скажи этому пану Ромеро, сынек, что у нас, не помолившись, за ложку хвататься не принято.

Дождавшись перевода, гость понятливо закивал головой. И, в свою очередь, начал что-то доказывать Гжегошу. При этом он размахивал руками, словно немой Тодось с рынка, Лукашу даже пришлось отодвинуться в сторону, чтобы не получить по носу.

– Он говорит, – начал переводить Гжегош, недовольно хмурясь, – что он не сдавался в плен и не признает себя пленником. Он говорит, что его победили нечестно, напав сзади, и требует вернуть его имущество и отпустить.

– Скажи этому умнику, – Ответил пан Януш, – что если мы сейчас начнем все разбирать по рыцарскому кодексу, каша остынет.

Сказав это, старый рыцарь нарочито торжественно встал и начал читать общую молитву. Все домашние последовали его примеру. Чужеземцу ничего не осталось, как сделать то же самое. Помолившись и осенив себя знаком Творца, все взялись за ложки.

Надо отдать должное пану Ромеро, если за трапезой что и показалось ему непривычным, виду он не подал. И лишь дождавшись, пока пан Януш, наевшись, собрался вставать из-за стола, напомнил.

– Так как быть с его имуществом?

– Переведи ему, сынек, – степенно ответил пан Януш, – что имущество его я могу ему вернуть. Даже подштанники. Тем более, они у него хоть и драные, но из шелка. А доспех – нет. Что с бою взято – то свято.

– Он возражает, – продолжил Гжегош после того, как перевел гостю все и выслушал ответ. – Говорит, никакого боя не было. Его просто приложили сзади какой-то дубиной и больше он ничего не помнит.

– Так кто ж ему, сынек, виноват?! – Пан Соколувский развел руками, показывая свою беспомощность. – Приехал бы днем, а лучше, утречком, а то по солцепеку биться несподручно. Протрубил бы в рог, бросая вызов… С ним и бились бы, как с рыцарем. А он напал ночью, как дрань, как дрань и получил, чем попало. Пусть спасибо скажет, что шлем выдержал.

Выслушав такое, чужеземец сразу как-то сник, словно став еще мельче. «Знает котка, чье сало сьела» – с легким злорадством подумала Мирося, вспоминая, какого страху натерпелась из-за этого болтуна. Марыся же, наоборот, слишком пристально разглядывала гостя. Настолько пристально, он заметил. И слегка склонил голову, выказывая уважение юной панне.

– И что со мной теперь будет? – Спросил рыцарь.

– А что с тобой сделаешь? – Пан Януш, видно, все уже для себя решил. Поэтому ответил быстро и довольно равнодушно. – Выкупа толкового с тебя, судя по рваным штанам, не дождешься. А как подумаю, из какой дали ты, пан Ромеро, к орденцам прибился…  – Он безнадежно махнул рукой. – Во сколько мне гонец встанет, да сколько тебя кормить, пока выкуп придет…