— Ты тоже так себя чувствуешь? — спросила вдруг я.

— Как «так»? — улыбнулся Саша, не сводя взгляда с дороги. Наверное, его тоже тяготило это молчание и хотелось поговорить. А, может, и не хотелось… но кто ж его уже спрашивал?

— Как недоделанный. Они все такие… совершенные. А мы с тобой — всего двое смертных, которые вскоре состарятся, растеряют остатки красоты и молодости и умрут… даже хуже, чем двое смертных. Другие живут себе и радуются, не знают, что возможен и другой вариант. Не чувствуют себя ущербными какими-то… и разве что в книжках читают о вампирах, оборотнях, считая их красивыми сказками. И только мы знаем, что сказка существует. Да только не про нас.

— Нет, я не чувствую себя несовершенным, — ответил Саша, будто специально изменив слишком острое словечко «недоделанные». Ну и пусть. Главное, что он говорит. Может, чего умного скажет? Хотя что тут скажешь-то…

— У всего есть свои плюсы и минусы, — продолжил Саша ровным тоном, — даже у бессмертия. Время для них будто застыло… а они разучились его замечать. Мир вокруг меняется с оглушительной скоростью, а они остаются прежними, холодными, бездушными. Как ни странно, это мы со своей изменчивостью дарим им ощущение, что они живут. Мы дарим им вкус жизни, потому что еще не разучились чувствовать…

— Ты говорил, что и Анри не разучился.

— Но Анри надо было о том напомнить, — усмехнулся Саша. — И лишь тебе, как ни странно, удалось это сделать. И теперь у Анри есть о ком беспокоиться… забавно, но даже это чувство для бессмертных приятно. Беспокойство. Для них мы… — Саша некоторое время молчал. — Как изящные произведения искусства, которыми восхищаешься, но которые столь… хрупки. И одно неловкое движение…

— Говоришь о себе, как о вещи. Даже больше, как о дорогой игрушке. Неужели ты этого не замечаешь? — вспыхнула я. — Где твоя гордость, к чертовой матери?

— А, гордость, — протянул Саша, осторожно направляя машину на боковую дорогу. — Да, гордость… это, наверное, когда держишь жизнь бессмертного в своих руках и твердо знаешь, что этого не достоин. Когда видишь ее золотистые глаза, сияющие любовью, и понимаешь, что заботиться о себе это в первую голову заботиться о ней. Потому что она за тебя, дурака, боится. Боже, именно с Ли я научился по-настоящему ценить свою жизнь… Не хочу ей сделать больно. Понимаешь?

— Но ведь… — выдохнула я. — Ты состаришься, в лучшем случае… и все равно уйдешь. Будет ли он тебя любить…

— Стариком? — уловил мою мысль Саша. — Уже не раз показывала, что будет. И стариком, и неразумным ребенком, и больным, и здоровым. Она будет рядом. Она видит только мою душу, тело для нее неважно.

— Как хорошо, что ты ее любишь, — прошептала я.

— А ты? Ты любишь Анри?

Я промолчала. Странный вопрос, наверное, неожиданный. И ответ, наверное, будет странным:

— Люблю. Но… не как Ли любит тебя. Я чувствую, что что-то в этой любви неправильно… не понимаешь? Я и сама не понимаю.

— Бедный Анри, — усмехнулся Саша. — Ведь ты его не любишь…

Не люблю? Люблю? Кто разберет это сердце? Сердце скулит и обливается кровью, вспоминая укутанную в бинты мумию на кровати. Сердце требует остаться там, с Анри… сердце плачет от тоски, вспоминая его объятия и теплую улыбку на балу.

И жжет шею проклятая розочка.

Но гордость… гордость добавляет в сладость нотку горечи. Гордость шепчет, что у нас с Анри все не так… даже не так, как у Ли и Саши. Шепчет о грубости Анри в моем кабинете, о его святой уверенности, что я никуда от него не денусь… а если вот возьму и денусь, тогда что?

Машина свернула на узкую дорожку. Еще немного и появится высокий, в два человеческого роста забор, увитый вечно зеленым, колючим ежевичником. За забором — Магистрат. Приехали… Но почему мне так нерадостно?

— Хоть бы меня кто пожалел, — выдохнула, наконец, я.

Машину тряхнуло на ухабе, и я сделала про себя заметку — надо яму засыпать. Мне своего «коня» возле дома тоже портить не хотелось.

— Думаю, что ты себя жалеешь достаточно, — с издевкой ответил Саша. И сразу же добавил:

— Не злись, Катюш, не со зла я. Но ты уж определись с Анри поскорее. А то ведь обоим потом будет только больнее…

Все не так легко. Вернее, совсем не легко. Мне надо остаться одной и подумать. Подальше ото всех. И пока Саша так охотно отвечает на вопросы…

— Ты не чувствуешь себя обузой? — спросила я. — Хрупкие… те, кого все время надо оберегать… как… сложно.

— Чувствую, — улыбнулся Саша. — Иногда даже думаю, что лучше бы Ли связалась с кем-то другим. Бессмертным. Но ни у нее, ни у меня нет выбора. Мы не умеем жить друг без друга. Неужели это так трудно понять? Я думал, что до вас, женщин, такие вещи доходят гораздо быстрее.

Ну конечно, до «вас, женщин». Я ненормальная женщина. Не верю я в эту паршивую любовь с первого взгляда, вообще в любовь не сильно-то и верю. Вернее, верю, в любовь Саши и Ли, например, в любовь ко мне моих родителей, в любовь моих друзей, но в то, что я сама вот так возьму и кого-то полюблю? Гы… даже себе не представляю.

Я и в розовых облаках с золотистой пыльцой на крылышках… или с этими, как их там, бабочками в животе? Нет уж, увольте.

Наверное, раньше я и не любила никогда. А теперь люблю? Умею ли я жить без Анри? Наверное, умею. Значит, не люблю? Я вообще умею любить? Хоть кого-то… Хотя бы себя и то хорошо…

— О, у вас гости! — несколько поспешно поменял тему Саша.

Я вздрогнула — гости в Магистрате, пожалуй, были явлением редким. Такие — тем более. И что-то мне вновь стало не по себе.

Надеюсь, что эти милые гости не по мою душу. Хотя надейся, надейся.

Гости в Магистрате, пожалуй, были явлением редким. Такие — тем более. Я смотрела на большой грузовик на площадке перед домом и глазам своим не верила. Скажите на милость, кому и зачем понадобились эти странные штуковины, что выгружали из машины?

— Это еще чего? — спросила я.

— Я-то догадываюсь, но вслух говорить, пожалуй, не буду. Дом твой, — точно мой? — тебя спрашивать и надо. Я только привез нашу заблудшую Катю. И слава тебе Господи, что без приключений.

Еще и издевается. И хоть бы он один… я уже и не удивилась, когда сзади раздался насмешливый голос вездесущего Призрака:

— А я думал, ты на бал ехала, оказывается, как всегда, за приключениями!

Не ну… я что виновата, что нигде не могу появиться и не влипнуть? Судьба у меня, увы, такая. С самого детства за собой эту черту знала и никого меня тащить на этот самый бал не просила! Даже напротив!

Впрочем, в чем-то и Саша, и Призрак, увы, правы, праздник Саше и Ли мне испоганить, увы, удалось.

— Я на бал и ездила, — ответила я, не спуская взгляда с двух накачанных мужиков, которые невозмутимо понесли к широко распахнутым дверям моего любимого дома нечто, напоминающее большую дверцу холодильника.

Мужики были симпатичные такие. И столь неуместные в нашем Магистрате. Но хоть явно не одни из бессмертных, и на том спасибо.

— Ага, так я тебе и поверил, — хмыкнул Призрак. — Это именно потому ты вернулась с большущей шишкой на лбу, а Машка опять своих друзей подняла… чтобы тебя из неприятностей вытянуть.

Мне показалось или в голосе Призрака и в самом деле был укор? Неприятности? У меня или из-за меня?

— Неприятности уже закончились, не волнуйся, — несколько более резко, чем оно было необходимо, ответила я, потрогав шишку на лбу.

Да, выгляжу я, конечно, после этого бала не ахти. И чувствую себя не лучше.

— Неприятности только начинаются, — хмуро ответил Саша.

И я с ним почему-то мысленно согласилась. Даже из машины выходить было не охота, но пришлось: Саша уже посматривал на меня косо и ему явно не терпелось вернуться к Ли. Впрочем, я его понимала… кто его знает, на кого следующего порчу наведут?

Дождь уже закончился, и солнце палило немилосердно, как и слова Призрака и Сашки. Но моих переживаний, казалось, никто не замечал: Призрак застыл передо мной, провожая настороженным взглядом работающих грузчиков, Сашка открыл дверцу машины и осторожно достал с заднего сиденья мое бальное платье, аккуратно убранное в чехол.