Долгое время я стояла у копии Острабрамской Девы Марии на коленях и перебирая бусинки старых, доставшихся еще от мамы, четок, беззвучно молилась. Не о себе просила, о тех, что ушли так рано и так внезапно. О родителях, о своих предках, об Алиции, на которую я так была похожа. А еще о той глупой бабе, что превратилась в зомби. Мне почему-то казалось, что я виновата в ее смерти, очень виновата. Было так стыдно и противно…

Сколько я простояла на коленях, я не помнила. Но когда поднялась, стало легче. Сунув бумажку в щель ящика для пожертвований, перекрестилась в последний раз, и, не оглядываясь, вышла из костела.

Лучи яркого солнца хлестнули по глазам. Некоторое время я простояла на ступеньках, давая глазам привыкнуть, потом сунула четки в карман куртки и прошла к машине. Осень вдруг показалась какой-то удивительно печальной. И ласковой.

— Я за цветами.

— Я уже купил, — буркнул Тор, который уже каким-то образом переместился на переднее сидение рядом с водителем. — Мы ведь сейчас на кладбище?

Я слабо улыбнулась: на заднем сидении лежал огромный букет бордовых роз и стояла пластиковая упаковка красных свечей-фонариков.

— Хватит?

И знает же зараза, что сегодня католический праздник. И что сегодня нам положено навещать старые могилы. Когда-то я не любила этого обычая, но после смерти родителей… мне просто был нужен этот день. Как воздух нужен. Чтобы окунуться с головой в воспоминания, в далекую, казавшуюся теперь нереальную близость, чтобы вспомнить, как было раньше и не чувствовать чувства вины за нахлынувшую грусть. День, чтобы побыть слегка слабой. Один день в году ведь можно… посветить тем, кто ушел.

— Да, спасибо… Более чем, — ответила я на повисший вопрос. — Мне ведь особо не к кому идти, — я села за руль и вывела машину с площадки перед костелом. — Пойдешь со мной?

— Если не помешаю, — уже гораздо серьезнее ответил Тор. — Прости, что навязался, надо было сказать… но ты сама понимаешь, что гулять одной сейчас опасно.

— Понимаю, — за костелом я свернула на узкую, побитую временем дорогу. Машину сразу же начало подбрасывать на ухабах, о ее борта забарабанили камни. — Но… — я тепло улыбнулась. — Ты не мешаешь.

Тор ничего не ответил, да и нужен ли мне был ответ? Дружеская поддержка сегодня, наверное, пригодится.

У кладбищенской ограды шуршали усыпанными коричневыми листьями ветвями высокие, похожие на тонкие свечи тополя. С трудом найдя свободное место на обычно пустынной, усыпанной песком, площадке, я припарковала машину и, выйдя из автомобиля, распахнула заднюю дверцу, забирая цветы. Упаковку с фонариками я оставила нести Тору: раз навязался, пусть тащит.

Тор был неожиданно тихим. Он послушно взял фонарики и, подождав, пока я закрою машину, поплелся следом.

Кладбище было полно народу, хотя я и знала, что основная толпа появится ближе к вечеру. Это был единственный день в году, когда люди не боялись ходить на кладбище ночью, с наступлением темноты, а даже туда стремились. День, когда не боялись мертвых, а их вспоминали, о них тосковали, за них молились.

А в ночь с первого на второе ноября католическое кладбище действительно было волшебным. Многочисленные свечи, горько пахнущие хризантемы в горшочках, отражающиеся от отполированного камня надгробий блики. Красиво так, что дух захватывает и спокойно на душе, тихо.

Я вспомнила, как ходила на кладбище с родителями. В том городе, где мы жили, не было наших родственников. Родители ставили, как правило, свечи на заброшенных, забытых могилах и, гладя мои волосы, мама говорила, что наши предки, наверное, сейчас где-то рядом с нами. И что им приятно, что мы помним. И что никогда не надо забывать, потому забвение близких — самое плохое, что может случиться с человеком.

Если так, то почему вы у меня отобрали эту память?

Некоторое время я возилась возле могилы Алиции. И мне стало вдруг спокойно. Ведь на кладбище нет места волнениям и страху. Здесь думаешь о вечном, а вечно бояться невозможно. Потом я очистила памятник от грязи и мха, положила цветы на колени статуи и зажгла у ее ног и на надгробии свечи.

Тор все это время простоял в двух шагах от могилы. Не помогал, но и не мешал. Просто наблюдал… А я стояла рядом с могилой и, опустив голову, молчала, вспоминая глуповатого одноклассника, попавшего под машину, улыбающегося соседа, которого скосил вдруг сердечный приступ, семью по соседству, что попала в аварию… И, конечно, родителей.

При воспоминании о родителях в горле вдруг запершило, по щеке скатилась предательская слеза. Я отвернулась от Тора в надежде, что он не заметил, как вдруг почувствовала, как его ладонь сжала мою, крепко так, уверенно.

— Что? — непонимающе спросила я.

— Просто хочу показать твоим близким, что они могут быть за тебя спокойны. Мы тебя защитим…

— Знать бы от кого…

— Ото всех, — отрезал Тор.

Я промолчала. В этот момент мне не хотелось говорить, да и думать не хотелось. В голове было пусто, на душе — спокойно, и по груди разлилась тихая грусть. Я перекрестилась в последний раз и молча развернулась, собираясь выходить с кладбища.

Тор, ничего не спрашивая, пошел со мной.

Солнце уже коснулось краешком верхушек тополей, и свет его слегка пожелтел, предвещая скорый вечер. Мы добрались до автомобиля. Тор вновь плюхнулся на переднее сидение рядом с водителем. Сесть за руль он не просился, и я даже не знала, умел ли он водить. А спрашивать не хотела. Вообще сейчас ничего не хотела.

Я бросила в бардачок коробку спичек и замерла… на песчаной площадке, шагах в десяти от капота машины сидел огромный, с теленка, тощий пес. Шерсть его, наверное, когда-то черная и длинная, слиплась от грязи и впившихся в нее колючек, глаза блестели лихорадочным блеском, с пожелтевших клыков капала на песок слюна, подозрительно похожая на пену.

— Ну и зверюга, — просвистел Тор.

Я нервно сглотнула поблагодарив Бога, что сейчас нахожусь в машине. Оказаться вне металлической защиты перед подобной тварью не хотелось. Тем более, что пес не спускал с меня внимательного сумасшедшего взгляда.

Я нажала на клаксон, пытаясь спугнуть животное, но зверь проигнорировал гудок, медленно поднялся с песка и направился прямо к машине. И меня парализовал его взгляд, оскаленные клыки, прижатые к черепу длинные уши… где-то я уже это видела… где?

— Жми на газ! — закричал Тор.

— Я его раздавлю…

— Ну и? Жми, кому сказано! Дави гада!

Я завела машину, от души надеясь, что зверь испугается и убежит. Куда там! Он все так же медленно приближался, и мышцы перекатывались под его облезлой шкурой. Он был похож на собачьего зомби, если бы не глаза… глаза его жили.

— Жми. Я еще жить хочу! — истерично заорал Тор.

Я нажала на газ. Машина взвыла, и полетела, поднимая клубы пыли. Зверь прыгнул на капот, вонзил когти в металл. Я резко крутанула руль. Машина повернула и чудом не въехала в мирно стоявший рядом джип.

— Скинь его!

Оно не было псом! У пса не может быть таких когтей! Что это за тварь?

Я вновь крутанула руль вправо, зверя отбросило в противоположную сторону, но он все так же остался на капоте.

— Сука! Поцарапал мою машину! — закричала я.

Зверь зарычал и долбанул носом о лобовое стекло, пытаясь пробить невидимую преграду. Стекло пошло трещинами. С оскаленной морды твари потекла кровь.

— Урод! Моя машина! — взревела я, выводя автомобиль на дорогу. — Сдохни!

Я резко нажала на газ. Машина взвизгнула, ускоряясь. Зверь по инерции полетел вперед и вновь что было силы ударился мордой о стекло. Заскулил… странно заскулил, как-то по-человечески, будто плача. Посмотрел мне вдруг в глаза, и по позвоночнику пробежала молния. Я знаю этот взгляд!

Не думая, я врезала по тормозам, так, чтобы они взвыли. Машина остановилась, сделав вираж. Зверя отбросило на обочину. В капоте остался его коготь, вырванный с мясом. Мне стало тошно.

Пес свернулся у обочины клубком, вновь заскулил, бросил в мою сторону жалобный взгляд…