Бросив лишь один взгляд на девушку, Эугенио узнал ее. Это была Маргарита. Эугенио в ужасе замер, полный желания немедленно выбежать из комнаты. Но нет, он не может позволить себе постыдно бежать, нарушив тем самым возложенную Церковью на него обязанность служить людям. Нечеловеческих усилий стоило ему побороть себя и остаться. Да, они узнали друг друга с первого взгляда и какое-то время молчали, не в состоянии подобрать слова.

Маргарита была ослепительно хороша. Роскошные волосы каскадом ниспадали на ее плечи, придавая особую красоту ее чарующему бюсту, большие темные глаза, полные грустного блеска, смотрели на Эугенио словно два факела, сжигавшие его душу.

Стараясь не выдавать своего волнения, Эугенио присел на край кровати, скрестил руки на груди и тихо спросил:

— Сеньора Маргарита?

— Слава тебе, Господи! — горячо воскликнула девушка. — Небеса услышали меня! Неужто мне надо было заболеть, чтоб вновь увидеть тебя!

— Ты хотела исповедаться?

— Да! Да! Слава Богу, я умру в утешении…

Сказав это, Маргарита протянула к нему руки.

— Сеньора! — воскликнул он, взволнованно вскочив с кровати, стараясь придать суровость своему голосу. — Помните, я священник, я пришел исповедать вас. Но что это?.. Я нахожу вас цветущей и полной сил!.. Вам не нужна исповедь!.. Я вижу в этом козни дьявола… Я ухожу, прощайте!

— Сеньор падре, я и не знала, что вы в городе. Я попросила позвать священника, и пришли вы… Вас послал Господь! Смилуйтесь, не уходите, не дайте мне умереть, не исповедавшись… Мне так плохо…

В разговоре, стараясь соблюдать правила приличия, они обращались друг к другу на «вы», но порой невольно переходили на «ты».

— Отчего же ты страдаешь?

— Эта боль невыносима, мое сердце разрывается… Но сейчас, когда ты со мной, я счастлива, я не умру одинокой и беззащитной…

— Одинокой и беззащитной? А где же твой муж?

— Мой муж?! — воскликнула Маргарита. — Да разве у меня есть муж? С чего ты взял?

— Сеньора не замужем?

— Да кто сказал тебе такое?

— Разве это не правда?

— Конечно же! Меня пытались выдать замуж, да разве я бы согласилась? Кому надо было так обманывать тебя?

— Ах, Боже мой! Боже мой! — бормотал Эугенио в ужасе от происшедшего. — Бедная Маргарита! Кто мог так жестоко поступить с тобой? Да и меня не пощадили, я был введен в заблуждение…

— Да Бог с ними! Сегодня я счастлива как никогда! Ты здесь, со мной! Я боялась лишь умереть, так и не увидев тебя…

— Маргарита! Маргарита! Теперь я священник! Ты понимаешь, что это значит?

— Это ничего не меняет. Я по-прежнему желаю тебе добра. Это ведь не грех, когда умирающая любит тебя. Падре… Да кто я такая, чтобы встать на твоем пути… Поверь, все хорошо… Я счастлива и благодарна Господу…

— Ах, Маргарита, не говори так!

— Почему же? Я чувствую себя счастливой. Помнишь, когда мы были детьми, ты обещал, что я буду первой, кто исповедуется у тебя, помнишь?.. Видишь, Господь нас услышал…

— Но как же моя другая клятва? Я клялся тебе не принимать сан… Я клятвопреступник, Маргарита, я стал священником, преступив клятву… Вот оно, наказание за мои грехи!..

— Нет-нет, ты не клятвопреступник вовсе. Мы не понимали, что творили, вот Господь и не принял твоей клятвы. Твоим рукам было предначертано осенять крестом верующих. — С этими словами Маргарита взяла правую руку Эугенио и припала к ней губами, обливаясь слезами.

— Не плачь, Маргарита, — взволнованно произнес он, присев на край кровати. — Ты говоришь, что счастлива, а сама разбиваешь мне сердце слезами.

— Дай мне поплакать, Эугенио. — В голосе девушки Эугенио уловил столь знакомую ему нежность. — Дай мне поплакать… С тех пор как ты уехал, я все не могла выплакаться…

На Эугенио вновь нахлынули воспоминания, которые было испарились из его сердца, и, забыв на минуту, что он священник, он придвинулся ближе к девушке, положил руку ей на плечо и не заметил, как губы их легко соприкоснулись. Он ужаснулся и резко отстранился, будто наступив на ядовитую змею. Какое-то время они сидели молча.

— Ах, Боже мой, — нарушил молчание Эугенио, — что я медлю, я должен упасть перед тобой на колени и умолять о прощении…

— Прощении? За что, Эугенио?

— Ты так и не поняла, Маргарита? Разве не я обманул тебя, не сдержав клятвы? Разве не я причина твоих страданий?

— Ты ни в чем не виноват… Это я, безбожница, пыталась отвратить тебя от алтаря. Это я возомнила себя выше Бога, вот и расплачиваюсь за это… Но, знаешь, мне стало гораздо лучше, я даже не задыхаюсь.

Счастье видеть Эугенио в самом деле облегчило ее мучения, она из последних сил старалась не огорчать его.

— Тебе лучше, говоришь? Вот и хорошо, стало быть, священник тебе не нужен. Да и не вправе я исповедовать тебя. Прощай. Я не должен впредь приходить в твой дом.

— Ах, сжальтесь, падре, вы же не допустите, чтобы я умерла, не исповедавшись… Неужто вы не выслушаете меня?..

— Но ты сама только что сказала, что тебе лучше, ты сможешь дождаться возвращения здешнего священника.

— Я не хочу исповедоваться никому другому… Теперь, когда я могу исполнить клятву, что дала еще девочкой… Я верю, если не исполню ее, моя душа не спасется!.. Мне так плохо… Это временное облегчение, но я буду изо всех сил держаться за жизнь, если ты пообещаешь вернуться завтра.

Эугенио замешкался.

— Хорошо, я вернусь. До завтра, — тихо пробормотал он и поспешил покинуть дом в глубоком потрясении, как будто только что оправившись от страшного видения.

— До завтра, — вздохнула Маргарита, и голос ее тихим эхом отозвался в душе Эугенио.

Глава двадцать третья

Эугенио вернулся домой, охваченный самыми тяжелыми волнениями. Он не находил в себе сил бороться с охватившим его негодованием. Словно неопытный капитан, взявшийся за управление судном в бурных водах и испугавшийся пучины, он тысячу раз пожалел о своем, как казалось ему сегодня, скоропалительном решении облачиться в сутану. Долг священника, словно венец из шипов, вонзался ему в голову и приносил неимоверные страдания. Он никак не мог смириться с отцовской ложью, что вкупе с увещеваниями наставников подтолкнула его на принятие сана.

«Господи, зачем они решились на столь гнусный обман? — бормотал он про себя. — Кому нужно было искалечить судьбу двух еще не познавших жизнь людей! Если бы не эта ложь, если бы я по-прежнему верил, что Маргарита ждет меня, я ни за что не стал бы священником. Я лжец! Я предатель! Бедная Маргарита, ведь она страдала все эти годы не меньше меня! Я не смог оценить то сокровище, которое было уготовано мне самой судьбой, и променял его на сан священника, который мне не по силам!»

Эугенио не находил себе места, метался в нервном возбуждении, словно в бреду. Страсть, которую он считал до этого лишь болезненным напоминанием о прошлом, с новой силой пробуждалась. Страсть эта была подобна кустарнику, казалось бы замерзшему в сильные морозы, но вновь расцветающему с первым дыханием весны. Она, словно костер, потушенный дождем, готова была вновь воспламениться от одной лишь искры. Проснувшееся чувство ужаснуло его, оно могло уничтожить хрупкую преграду, выстроенную в его сердце долгими уроками смирения.

То были уже не воспоминания о нежной детской привязанности, не было это и юношеской страстью с томительной тоской, светлыми мечтами и ожиданием счастья. Это были плотские желания, так долго дремавшие в нем, а теперь полностью завладевшие им, ненасытная жажда удовольствия и наслаждения, жар, горячка. Бес сладострастия зажег свой факел и пытался сжечь его.

Эугенио уединился в спальне, он не мог никого видеть. Ночь он провел в страшных муках, самозабвенно молился, умоляя Небеса дать ему силы бороться с искушением, и в ужасе от охватившего его чувства проклинал свою судьбу.