Такого страха Ча Трат не ведала ни разу – резкого, всепоглощающего, безумного. Она боялась всех и каждого, кто не был прочно связан с ней, объединившись для совместной защиты. А еще она ощущала жуткую слепую ярость, которая пересиливала страх, и память о прежней боли, и боль теперешнюю, и ту, что придет потом. А вместе со страшными воспоминаниями пришли кошмары. Она вспомнила обо всем жутком и болезненном, что пережила на Соммарадве, на Гоглеске, в госпитале. Многое в этих кошмарах ей самой казалось странным – к примеру, ужас при виде Приликлы, а ведь это было смешно, ощущение потери при уходе самца-гоглесканца, отца ее будущего ребенка. А вот страх перед громадной инопланетной ожившей игрушкой, которая хотела ей помочь, унялся, утих.

Вот так Коун завладела ее сознанием – несмотря на боль, страх и помрачение рассудка.

Теперь Ча Трат знала, что такое – быть гоглесканкой. И выход напрашивался сам собой: друзья объединились. А врагов – все живое и неживое, не входившее в их маленькую группу, – следовало сокрушить и уничтожить. Ей хотелось разгромить все, что она видела вокруг себя, – мебель, инструменты, украшения, а потом разбить непрочную стенку и увести с собой Коун. Ча Трат отчаянно пыталась унять безумную и совершенно чужеродную ярость, поселившуюся в ней.

На поверхности бушующего океана гоглесканских впечатлений вдруг на миг показалось что-то, что принадлежало только ей, и это что-то подумало: наверное, Коун решила, что я хочу соединиться с ней, и для этого так крепко вцепилась в ее шерсть.

«Я – Ча Трат, – яростно твердила себе соммарадванка, – я – соммарадванский хирург, целительница воинов, а теперь техник-стажер эксплуатационного отдела Главного Госпиталя Сектора. Я – не гоглесканка Коун, и я здесь не для того, чтобы соединяться и разрушать...»

Однако соединение произошло, и в мозгу Ча Трат заклубились воспоминания о другом соединении, вызвавшем множество разрушений.

Ей казалось, будто она стоит на вершине холма, откуда открывался весь город, и видит, как происходит соединение. Рядом с ней стоит землянин Вейнрайт. Он предупреждает о том, что гоглесканцы близко и это опасно, говорит, что им нужно уйти и что она тут ничего изменить не сможет. Но самое интересное, разговаривая с ней, он порой называет ее «доктор», а чаще – «сэр». Она чувствует себя просто ужасно, поскольку понимает, что соединение произошло по ее вине. Оно случилось из-за ее желания помочь пострадавшему при несчастном случае на фабрике – из-за прикосновения к нему. Она видит, как внизу, у подножия холма, к собратьям бежит Коун – и ей, «сэру» и «доктору», это непонятно. Но одновременно она была и бегущей к сородичам Коун и...

Из близлежащих домов выбегали гоглесканцы, спешили к месту соединения от пришвартованных кораблей, из-под деревьев. И вскоре объединенная группа превратилась в огромный, подвижный, утыканный жалами ковер. И этот ковер понесся по земле, огибая большие здания и сокрушая маленькие домики, словно составлявшие его существа не знали или не понимали, что творят. Позади себя толпа оставляла разломанные станки, машины, умерщвленных животных, полузатопленный зажженный корабль. Толпа, превратившаяся в единое создание, двигалась в глубь материка, круша все на своем пути и сражаясь с воображаемым доисторическим врагом.

Но несмотря на жуткий страх перед несуществующим врагом из сознания Коун, которое теперь стало и ее сознанием, Ча Трат пыталась заставить себя мыслить логически обо всем, что случилось с ней лично. Она задумалась о чародее О'Маре, о его словах, что ей никогда нельзя пользоваться мнемограммами. Теперь она понимала, что это такое – когда другая личность оккупирует твое сознание, и очень боялась, что сойдет с ума. Но может быть, поможет то, что они с Коун женского пола?

Однако все яснее становилось кое-что еще: в ее сознание вторгся не только разум Коун, не только ее воспоминания. Память о зрелище, увиденном с вершины холма, пришла не из разума гоглесканки, не было этого зрелища и в памяти Ча Трат. Еще были воспоминания, которые никак не могли принадлежать ей – память о корабле-неотложке, о работе медицинской бригады, очень живые картинки – а для нее жуткие! – событий, имевших место в Главном Госпитале Сектора, о которых она знать не знала. Значит, О'Мара был прав? Воспоминания о реальных событиях и безумные фантазии перемешались, и она уже не в своем уме?

И все-таки она не чувствовала и не считала себя сумасшедшей. Ведь сумасшествие – это бегство от слишком болезненной реальности к состоянию, в котором эту самую реальность легче переносить. А тут было столько боли, и все воспоминания и фантазии были так мучительно остры. Откуда же это – лейтенант Вейнрайт, стоящий рядом с ней, и они одного роста, и он называет ее «сэр»?

Вдруг Ча Трат объял ужас, забила дрожь. Она все поняла! Ее сознание соединилось с сознанием Коун, а та раньше соединяла свое сознание с чьим-то еще.

Конвей!

Ча Трат слышала в наушниках голос Приликлы, но слова были для нее ничего не значащим набором звуков – настолько был перегружен ее мозг... А потом она почувствовала сострадание, теплоту – они словно бы обняли ее, а боль и смятение немного отступили, и тогда до нее начал доходить смысл.

– Ча Трат, мой друг, – говорил эмпат. – Пожалуйста, отзовись. Уже несколько минут ты держишь пациентку за шерсть, ничего больше не делаешь и не отвечаешь нам. Я на крыше, прямо над тобой, и твое эмоциональное излучение огорчает меня. Прошу тебя, скажи, что случилось? Ты ужалена?

– Н-нет, – вяло промямлила Ча Трат. – Никаких физических повреждений. Я очень смущена и напугана, а пациентка...

– Твои чувства я читаю сам, Ча Трат, – мягко прервал ее Приликла, – скажи, какова их причина. Стыдиться тебе нечего, ты и так уже сделала больше, чем мы могли от тебя ожидать. Да и вообще с нашей стороны было нечестно посылать тебя сюда. Теперь существует угроза потерять пациентку. Пожалуйста, отпусти ее и позволь мне провести операцию.

– Нет, – ответила Ча Трат, почувствовав, как задергалось под ее пальцами тельце Коун. Длинные серебристые стебельки – органические проводники уникальной гоглесканской формы телепатии – все еще лежали на голове соммарадванки. Значит, все, что слышала она, все, о чем думала, немедленно становилось достоянием Коун. А той сразу не понравилась мысль, что ее будет оперировать инопланетное чудище, и причины у этого были как личные, так и медицинские.

– Пожалуйста, подождите минутку, – попросила Ча Трат. – Мой разум возвращается ко мне.

– Это верно, – согласился Приликла. – Но поторопись.

Как ни невероятно, процессу возвращения к Ча Трат разума помогала Коун. Так же, как все ее многострадальные, подверженные ночным кошмарам сородичи, она научилась управлять собственным мышлением, чувствами и естественными порывами – так, чтобы вынужденное одиночество, необходимое во избежание соединения, стало не только переносимым, но и порой счастливым. И вот теперь к поверхности ее сознания устремились воспоминания Конвея о Главном Госпитале Сектора и некоторых его чудовищных пациентах.

«Будь разборчивее, – говорила ей Коун. – Отбирай только то, что потребуется».

Теперь Ча Трат принадлежали память и опыт соммарадванского хирурга, целителя воинов; гоглесканской целительницы и те, что были накоплены за половину срока жизни, отпущенного землянам и проведенного в стенах Главного Госпиталя Сектора. Она знала очень многое о физиологии и особенностях существ всевозможных видов, но не могла поверить, что даже сейчас положение Коун было безвыходным. И наконец где-то в глубине этой непомерной кладовой знаний сверкнул и стал разгораться огонек замысла.

– Я больше не считаю, что хирургическое вмешательство необходимо, – решительно заявила Ча Трат. – Даже в качестве крайней меры. Больная вряд ли перенесет операцию.

– А кто, елки-палки, думает иначе? – сердито вмешалась Мэрчисон. – И кто, между прочим, руководит операцией? Приликла, она меня там слышит или нет? Надери ей уши!