Из докладной следует, что в городах, рабочих районах и районных центрах горячими завтраками обеспечивают школьников организации общественного питания, а в сельской местности – администрации школ с помощью родительских комитетов. Перечислены основные продукты, выделенные для этой цели: мука, макароны, крупы, сахар, рыба, жиры… Автор записки сетует, что на весь учебный год выделено только 152 тонны мёда. Стоимость завтраков в городе составляла 30–35 копеек, а на селе – 15–20 копеек. Завтраки за половину цены и бесплатно отпускались за счёт местных бюджетов, соцстраха и промкооперации. Во всех школах, построенных в 1932 и 1933 годах, имелись специальные помещения под столовые и кухни площадью до 500 кв. метров.

Не иначе как в порядке расширения геноцида в июне 1933 года председатель Совнаркома Молотов представляет в политбюро следующий проект:

№ 231-28сс от 17. VI.1933.

«Прошу Политбюро утвердить постановление СНК СССР об отпуске из резервного фонда СНК СССР Совнаркому УССР 7 мил. рублей на расходы по содержанию детучреждений в 1933 г. в связи с необходимостью расширения их сети. В. Молотов. “За”. Сталин, Каганович, Андреев, Куйбышев, Орджоникидзе, Ворошилов»[31].

Странный какой-то геноцид получается, вы не находите? Не зря, ох, не зря как американские советологи, так и современные историки обходят темы здравоохранения и образования в 30-е годы десятой дорогой…

Любопытные вещи творятся в нашей истории. Взять, к примеру, репрессии «тридцать седьмого года». Если долго прокачивать через себя то, что написано по этому поводу, создается стойкое ощущение, что ранний СССР был суперправовым государством, а потом злодей Сталин все достижения в этой области отменил и устроил беспредельный произвол. Так ли это было с учетом того, что больше половины судей (не говоря уже о прочих деятелях правоохранительных органов) имели начальное образование? Как вы думаете?

То же самое происходит с историей коллективизации вообще и с «голодомором» в частности. Если долго прокачивать… то ощущение останется такое, словно бы жили себе российские крестьяне, мужички крепкие, сами ели от пуза и кормили страну, а потом пришли злые большевики со своей коллективизацией, и тут-то все и началось – карточки, разорение, голод…

В реальной же истории после проведения коллективизации голод в России как раз закончился. 1933 год был последним по-настоящему голодным годом в истории страны (не считая 1946-го – но рискнем предположить, что уж в нем-то был виноват не Сталин, а Гитлер).

В бывшей Российской империи голод не только не являлся чем-то необычным, исключительным, но представлял собой постоянный фон, на котором протекала жизнь большей части сельского населения. В меньшей степени это касалось Малороссии – но ведь украинский президент утверждает, что «голодомор» был катастрофой мирового масштаба. Ну так и посмотрим, как обстояло дело с голодом в России и в мире.

Начнем с России. В знаменитой энциклопедии Брокгауза и Ефрона, изданной в 1893 году, говорится:

«История России представляет длинный ряд голодных годов. Первое известие о голоде встречаем под 1024 г., когда жители Суздальской земли отправились вниз по Волге и “привезоша хлеб из Болгар”… С начала XI до конца XVI в. на каждое столетие приходилось по 8 неурожаев, которые повторялись через каждые 13 лет, вызывая иногда жестокий голод…»

Впрочем, в данном случае именно «иногда». Например, в начале XVII века Россию поразили три неурожая подряд. Однако люди начали массово умирать лишь на третий год – а значит, определенные запасы в стране имелись, в том числе и у крестьян. Иначе в «зоне рискованного земледелия», к которой относится Россия, и нельзя.

Вот тоже, кстати, термин придумали. Пусть покажут регион, где земледелие не рискованное. В теплице, разве что – а на открытом воздухе всегда есть риск засухи, излишних дождей, ветра, града, наводнения, саранчи, болезней и прочих прелестей бытия. Испокон веков человек противопоставлял капризам погоды культуру земледелия. И, по логике вещей, с повышением оной культуры число неурожаев должно падать. Точнее, не то чтобы падать – они должны становиться другими.

Допустим, урожайность некоего поля веке эдак в XII составляла 50 пудов с десятины в хороший год. Если в результате какого-либо катаклизма урожайность упадет втрое, то крестьянин соберет около 13 пудов с десятины – только на семена. Стало быть – голод, и даже если съесть семенное зерно, все равно на пропитание не хватит. Вот она, «зона рискованного земледелия» во всей своей красе.

И вот прошло 800 лет. Все эти годы крестьянин совершенствовал приемы ухода за землей, разрабатывал новые сорта, искал новые виды удобрений и в результате довел урожайность своего поля до 150 пудов с десятины. И вот наступил неурожайный год, и он собрал втрое меньше зерна, чем обычно, – то есть по 50 пудов, столько, сколько его предок собирал в хороший год. Согласитесь, что это уже совсем другой неурожай. Крестьянин может вывезти меньше зерна на продажу – но уж самому-то хватит. Вот и получается, что данная территория, не сдвинувшись ни на метр относительно широты и долготы, незаметно вышла из зоны рискованного земледелия.

Россия же, такое впечатление, наоборот, погружалась в нее все глубже.

«В общем, число неурожаев и голодовок в течение XVII, XVIII и XIX столетий увеличивается. В XVIII cm. было 34 неурожая, а в течение текущего столетня лишь до 1854 г. их было 35. В 1842 г. правительство констатировало, что неурожаи повторяются через каждые 6–7 лет, продолжаясь по два года сряду. За вторую половину текущего столетия особою жестокостью отличались голодовки, порожденные неурожаями 1873, 1880 и 1883 г. В 1891–1892 г. голодом были постигнуты 16 губ. Европейской России (и губ. Тобольская), с населением в 35 млн; особенно пострадали губ. Воронежская, Нижегородская, Казанская, Самарская, Тамбовская. В менее обширном районе, но в не меньшей интенсивностью бедствия, голодовки повторились и в 1892–1893 гг.».

Следующее издание энциклопедии, вышедшее в 1913 году, развивает тему географически:

«В течение XVII в. общерусские голодовки повторяются не менее 10 раз, причем впервые среди местностей, неблагополучных в продовольственном отношении, выступают черноземные центральные губернии, Курская, Воронежская, Харьковская, Пензенская, Саратовская. Однако вплоть до середины XIX в. наименее обеспеченными хлебом и наиболее страдавшими от голодовок являются губернии белорусские и литовские… Но уже с середины XIX в. центр голодовок как бы перемещается к востоку, захватывая сначала черноземный район, а затем и Поволжье. В 1872 г. разразился первый самарский голод, поразивший именно ту губернию, которая до того времени считалась богатейшей житницей России. И после голода 1891 г., охватывающего громадный район в 29 губерний, нижнее Поволжье постоянно страдает от голода: в течение XX в. Самарская губерния голодала 8 раз, Саратовская 9. За последние тридцать лет наиболее крупные голодовки относятся к 1880 г. (Нижнее Поволжье, часть приозёрных[32] и новороссийских губерний) и к 1885 г. (Новороссия и часть нечерноземных губерний от Калуги до Пскова); затем вслед за голодом 1891 г. наступил голод 1892 г. в центральных и юго-восточных губерниях, голодовки 1897 и 1898 гг. приблизительно в том же районе; в XX в. голод 1901 г. в 17 губерниях центра, юга и востока, голодовка 1905 г. (22 губернии, в том числе четыре нечерноземных, Псковская, Новгородская, Витебская, Костромская), открывающая собой целый ряд голодовок: 1906, 1907, 1908 и 1911 гг. (по преимуществу восточные, центральные губернии, Новороссия)».