На истории и Дельфийского, и Делосского святилищ Аполлона можно проследить борьбу аристократии и демократии в период полисной системы. Аполлоновский принцип отражен не только в политике аристократии в начальный период греческого государственного строя, но и в политике демократии в период расцвета и падения этой последней. Небо и здесь оказалось верным барометром социально–политической жизни древнего мира.

5. Идейно–теоретические функции Аполлона в период классики и эллинизма. С падением общинно–родовой формации падает и абсолютный, буквальный реализм мифологии, которая являлась ее полным идеологическим выражением. С появлением рабовладельческой формации в Греции утверждается другой реализм мифа, уже не столь абсолютный и наивный, не столь неосознанный, именно идейно–теоретический реализм, когда мифология воспринимается как носитель разного рода религиозных, социально–политических, моральных и философских идей, отражающих соответствующую борьбу в тогдашней действительности. С гибелью классической полисной системы гибнет и этот идейно–теоретический реализм мифологии. В наступающий затем век эллинизма Аполлон разрабатывается в руслах характерного для этого времени аллегоризма, формализма, бытовизма и эстетизма. Стоическая философия, Каллимах, Ликофрон, Аполлоний Родосский и многочисленные авторы вплоть до Квинта Смирнского и Нонна разрабатывают Аполлона именно в этих направлениях, характерных для эллинистического субъективизма и психологизма. Лукиан, так же как и в других областях, и здесь, в мифологии Аполлона, является могильщиком и нигилистом.

Однако поздний эллинизм, так же как и в отношении других образов мифологии, покидает или старается покинуть почву субъективизма и скептицизма и ставит своей задачей реставрировать древнего Аполлона как в его архаике, так и в его классике. Мобилизуя ресурсы античной жизни и античной мифологии для борьбы с христианством и монотеизмом, ученые–мифологи последних столетий античности затрачивают огромный труд для изложения и осознания древней мифологии и для превращения ее в тончайшую философскую систему. Аполлон восстанавливается здесь в своей древней и классической оформительной и организационной природе; и орфические гимны рисуют нам Аполлона опять в виде той небесной лиры, т. е. гармонии сфер, которую разрабатывали древние пифагорейцы. В Аполлоне–Солнце умирающая античность сконденсировала все живое, что было в древней аполлоновской мифологии, и направила этот рассудочно сфабрикованный монотеизм против новой религии и новой, уже неязыческой мифологии. Однако исход борьбы был предрешен; и никакие Юлианы, никакие Проклы и Макробии и никакие вообще теоретики Аполлона ничего не могли сделать для поддержания жизни умирающей античности. Аполлон умер и воскрес только через тысячу лет, но уже для потребностей иной, неантичной культуры.

В целях более полного обзора мифологии Аполлона необходимо остановиться на ряде литературных памятников, в которых эта мифология нашла наиболее яркое выражение. Мы считаем необходимым перечислить такие памятники, которые нельзя миновать ни тому, кто впервые приступает к изучению мифологии Аполлона, ни тому, кто ставит себе здесь какие–нибудь исследовательские задачи.

I. Эпос, а) Как и для других олимпийцев, самым ранним и самым необходимым источником является здесь, конечно, Гомер. Как и для других олимпийцев, здесь тоже необходимо проведение в первую очередь исторической точки зрения, и прежде всего анализа культурно–социальных напластований. Из этой области укажем несколько фактов.

У Гомера можно найти ярко выраженные рудименты одного из самых древних представлений об Аполлоне, в которых он приравнивается к гомеровскому безличному и безымянному демону, действующему всегда неожиданно и немотивированно. Его приходится умилостивлять целыми гекатомбами (Ил. I 315 и сл.), молитвами (451—456) и пением (472—474). К эпохе палеолита восходят и зооморфические элементы Аполлона, намек на которые можно находить, например, в представлении Аполлона в виде ястреба. Аполлон, далее, выступает у Гомера и как представитель последующих ступеней общинно–родовой формации, то с хтоническими и демоническими элементами, как демон смерти и пагубы, то как демон света и исцеления. Он выступает и как пастух (Ил. II 766, XXI 515—517), что говорит уже о периоде развитого скотоводства, и как музыкант (I 603 и сл.), коренясь тем самым в последнем периоде общинно–родовой формации. Гомеровского Аполлона, как мы видели выше, не миновал также и период разложения этой формации и начала цивилизации, когда развившееся моральное сознание и свободомыслие осуждало Аполлона как аморального демона и профессионального убийцу. Этот жуткий образ не оказался в стороне даже и от гомеровского юмористически–иронического бурлеска. В известной скандальной истории Ареса и Афродиты среди нескромно хохочущих по этому поводу богов оказывается и Аполлон; и именно он задает Гермесу вполне опереточный вопрос о том, не пожелал ли бы Гермес очутиться в положении Ареса (Од. VIII 334—337). Даже в отношениях Аполлона к Троянской войне и ее героям чувствуется весьма сложный исторический комплекс. То он безусловный покровитель троянцев и вполне беспринципный преследователь греков (это преследование трактуется у Гомера иной раз даже в каких–то восторженных и торжественных тонах, как, например, в Ил. XV 354-^365). Аполлон ополчается против Ахилла с пламенной речью, полной всякого морализма, человеческих чувств, сострадания и любви, патриотизма и благочестия (XXIV 33—54). Не знаешь, как расценивать Аполлона, его обман Патрокла и Ахилла, знаменитую отповедь Ахилла этому злому и коварному демону (XXII 15—20). Диомед (Ил. V 431—444) без всякой отповеди хочет сразить Энея, прекрасно зная, что его защищает Аполлон. Только грозный голос Аполлона останавливает его. А Пат–рокл и вовсе не боится Аполлона (XVI 698—711), бьется с ним самим, трижды взбирается на троянскую стену и, будучи трижды отбрасываем рукой Дальновержца, только на четвертый раз смиряется после его страшного возгласа.

А троянский царь Лаомедонт, наняв Аполлона с Посейдоном к себе в батраки (XXI 441—457), не заплатил им ни одного гроша и даже чуть было не обрезал им уши и не продал в рабство.

Стихийный аморализм Аполлона сказался также и в его нападении вместе с Афиной Палладой и Посейдоном на Зевса (Schol. II. I 400).

С одной стороны, Аполлон вместе с Афиной — главные божества у троянцев. Но они же — главные божества и у греков, и даже проповедуется (Од. XXI 258 и сл.), что в праздник Аполлона нельзя совершать убийства. Хтонический аморализм и морализм цивилизации, стихийный разбой периода матриархата и человеческая чувствительность культурных времен чудовищным образом переплетаются в гомеровском образе Аполлона и представляют собой сложнейший и трудноанализируе–мый комплекс.

Насылая на греков чуму (Ил. I 43—53), давая Панда–ру лук для войны с греками (II 827), побуждая троянцев к бою (507—514), получая от Зевса эгиду для устрашения греков (XV 221—230, 307—311), наводя ужас на греков (326 и сл.) и оглушая сзади Патрокла (XVI 789—795, 849), покидая Гектора после соответствующего решения судьбы (XXII 209—213, XXI 600—605), обманывая Ахилла под видом Агенора, вместе с Посейдоном раскидывая троянские стены (XII 17—33), чиня препятствия Диомеду на состязаниях (XXIII 382—389) и вообще внезапно умерщвляя кого бы то ни было (XXIV 758 и сл.; Од. III 279—281, VIII 226—228) и будучи, по словам Геры (Ил. XXIV 55—63), «другом нечестивцев и всегда вероломным», он в то же самое время спасает Энея от Диомеда (V 343 и сл.), благоволит к троянцам (VII 20 и сл., X 515—519), исцеляет Гектора и направляет его в бой (XV 242—262), восстанавливает Главка (XVI 508— 529), выносит тело Сарпедона и делает его нетленным (666—683), помогает Гектору (715—726, 843—846), направляет Энея на Ахилла (XX 79—111), спасает Гектора от Ахилла (443—454), заботится о Трое в целом (XXI 515—517), пасет троянские стада во время построения стен Посейдоном (448 и сл.).