Кто из них? На Зайца больше похож тот, что в очках… Стоп! Когда случайно в разговоре она назвала Вадима «ветеринаром», гигант рассмеялся и передал привет от второго ветеринара… Из этого следует… Из этого следует, что он тоже доктор!

— Заяц… — задумчиво произнесла Катя. — Мне кажется, следует идти от противного. Насколько помнится, один из твоих приятелей был под стать тебе. Значит, это и есть Заяц.

— Вот это логика! Не ожидал, — искренне удивился Вадим. — Высший бал! И что, вот так вот запросто вычислила?

— Была еще одна зацепка, — польщенная похвалой, решила открыться она. — Он тоже представился ветеринаром, а ты сказал, что едем к однокурснику. Значит, он и есть.

— Я начинаю тебя бояться, — покосился на Катю Ладышев. — Ай да молодца! Андрей Заяц. Ну просто о-о-о-чень большой Заяц! — расхохотался он. — Мы втроем на курсе дружили: Саня — мелкокостный, росточка невысокого, я — большой и пухлый, как воздушный шарик, и Андрюха — худой, дохлый, под два метра ростом! Да еще лопоухий! Самый натуральный заяц! Мы еще шутили, что с его комплекцией только в анестезиологи и идти: на стульчике отсиживаться, чтобы не упасть. Это с годами мы изменились: я слегка отощал, а ребята, наоборот, заматерели. Санька и «мозоль» успел отрастить. Но именно у Андрюхи сегодня день рождения.

— Это у него ты брал капельницу для Людмилы? — после небольшой паузы уточнила она.

— Он и сам порывался поехать, да только не мог, дежурил. Лучше не отлучаться.

— А кем стал третий друг? Постой, кажется, я знаю… Скорее всего, это тот гинеколог, которого ты мне советовал?

— Снова в десятку! — только и смог выдохнуть Вадим. — Как ты догадалась?

— Природная склонность к анализу, — Катя скромно повела плечами. — Слишком много думаю. Давай рассказывай о вашем третьем друге. Он тоже охотник?

— Да ты что! Он у нас за охрану природы борется! Увидит сломанную веточку — обязательно выпрямит и палочку к ней привяжет: вдруг срастется? Саня у нас green peace.

— А кто тогда ты?

— Я? — деланно удивился Вадим. — Наверное, диктатор, тиран. Сказал: будешь у меня работать — вот ты и работаешь. Сказал: поедешь на день рождения — вот ты и едешь! Разве не так?

— Не так, — не согласилась Катя. — Если бы все было так, никуда бы я с тобой сейчас не поехала. Была еще Людмила, была якобы случайная встреча во дворе на Чкалова, предложение подвезти меня на Гвардейскую… Нет, ты не тиран.

— И кто же я тогда? — посмотрел он на нее с любопытством. — Надеюсь, не самодур. Что говорит врожденная склонность к анализу?

— Склонность к анализу пока еще не определилась. Слишком много загадок и противоречий.

— Каких? Я весь как на ладони! — игриво произнес Вадим. — А вслух можешь думать, анализировать? Может, помогу чем?

— Можно попробовать, — неожиданно для самой себя согласилась Катя. — Начну издалека… Не совсем о тебе, хотя и о тебе… Меня давно интересует, отчего так часто сильные, умудренные опытом женщины глубоко и страстно влюбляются в мужчин, подобных тебе? Отбросим природу, физиологию, правильную ориентацию и прочее, из-за чего, собственно, женщины любят мужчин, а мужчины — женщин. Ведь все пороки, как ты сам выразился, на ладони! И довольно часто они перевешивают все достоинства и добродетели… Что же тогда заставляет женщин игнорировать чувство самосохранения, что их привлекает? Кажется, я знаю, что… Контраст! Внутренняя борьба с этой чашей весов, настолько незаметная снаружи, что не всем дано ее почувствовать. Порой и сам обладатель всех этих достоинств и недостатков о ней не догадывается. А борьба — это всегда показатель силы, всплеск, выброс энергии. Энергетическое поле, которое, опять же, не всем дано чувствовать. Но те, кому дано, попадают в зону его притяжения и застревают надолго. Потому что даже воспоминания необычайно сильны своей энергетикой… Но раз ты до сих пор не женат, то, видно, что-то тебя не устраивало в этих женщинах, ты не чувствовал их притяжения…

— Бр-р-р… — покрутил головой Вадим. — Как все запутанно! А пример? Пример порока и добродетели?

— За примерами далеко ходить не надо. Как тиран-руководитель ты, не подумав, назначил встречу в выходной, но вынужден ее отменить, так как устал, да еще день рождения у друга. О котором, кстати, ты наверняка позабыл в понедельник. Но ведь я готовилась к встрече? Неудобно вроде отменять. К тому же одинокая женщина, без планов на вечер… Вот и реабилитировался: пожалел, пригласил с собой. Ну разве я не права?

— Не права, — неожиданно стал серьезным Вадим. — Вообще-то я не люблю, когда думают и говорят за меня.

— А я не люблю, когда меня жалеют. Я тебе уже говорила. От этого еще хуже становится, — опустила голову Катя. — Если ты возьмешь свое приглашение назад, я не обижусь.

— Ты хорошо подумала? — после недолгого молчания уточнил он.

— Извини, если я тебя обидела. Просто как-то все не по-настоящему.

— Что не по-настоящему?

— Ты словно на ходу выбираешь, какую роль тебе со мной играть: спасителя, победителя, тирана. Никак не можешь определиться, и я это чувствую. Ты сам сегодня какой-то ненастоящий, не такой, каким я тебя успела узнать. Вроде бы все делаешь красиво, правильно, но… Что-то случилось в Германии? — подняла на него взгляд Катя.

«Много чего случилось, проницательная ты наша», — подумал Вадим, одновременно чувствуя возросшее уважение к ее логике и интуиции.

А ведь, положа руку на сердце, она права: забыл о дне рождения друга, не подумав, назначил рабочую встречу на субботу. Да и в том, что чувствовал некую неловкость, тоже была доля истины.

— Случилось, — натянуто ответил он. — Друг во Франкфурте умирает. Рак. Последняя стадия. Он мне как отец.

— Мне очень жаль. Прости. У тебя горе, а я тут лезу со своими умозаключениями. Прости, — виновато повторила она.

Ладышев ничего не ответил, лишь добавил громкости динамикам. Честно говоря, в этот момент ему стало совсем уже неловко: да, его очень печалит болезнь Мартина, но если посмотреть правде в глаза — не это основная причина его «ненастоящего» поведения. Его загнали в угол: спросили прямо в лоб, а он не смог ответить честно. Что тут сказать в оправдание?

Молча, под аккомпанемент звучащих по радио мелодий, они доехали до дома на Пулихова.

— Хочешь, вместе зайдем? — заглушив двигатель, неожиданно спросил Вадим.

— К твоей маме? Нет, это будет уж слишком, — не раздумывая, отказалась она. — Лучше теперь я подожду в машине. Но… если ты пригласишь подняться в квартиру к тебе — с удовольствием. Давно хотела увидеть изнутри твой дом. Ты живешь в пристройке к «Панораме»?

— С тобой невозможно общаться, — подхватив один из лежащих на заднем сиденье пакетов из duty free, шутливо пробурчал Вадим. — Ты опасная женщина, потому что читаешь чужие мысли!

— Может быть, мне все-таки отказаться от поездки? — игриво уточнила она.

— Только попробуй! — повернулся он к ней лицом. — Ладно, раз уж задала такой вопрос, я хочу закрыть тему и больше к ней не возвращаться. Первое. Как начальник я без зазрения совести мог позвонить и отложить нашу встречу на понедельник. Второе. Я не собираюсь тебя жалеть. Сочувствовать — да, но не жалеть. Потому что сам терпеть не могу жалости, она унизительна. Третье. Андрей просил приехать не одному. Четвертое. Я пригласил именно тебя, потому что мне с тобой интересно. И это правда. Есть еще пятое, шестое… Тебе стало легче?

— Стало понятнее, спасибо, — кивнула она головой. — Хорошо, считаем тему закрытой.

— Слава Богу, — выдохнул он облегченно. — Не сбегай никуда. Дождись меня, пожалуйста. Я на двадцать минут…

…Квартира Ладышева представляла собой сияющее чистотой, почти стерильное жилище обеспеченного холостяка. Большая прихожая, такая же кухня, отделенная от огромной гостиной барной стойкой, просторная спальня, чуть поменьше — комната для гостей, кабинет, гардероб, два санузла. Минимум мебели в бело-серо-стальной гамме, при этом все безупречно стильно: от спрятанных за горизонтальными геометрическими прорезями источников света, чтобы была видна игра теней, до сантехники строгой классической формы. Никаких тебе вазочек, фигурок, статуэток, которыми изобиловала квартира Проскуриных.