В 1961 году я служил начальником авиации Брянского корпуса Московского округа ПВО. Получилось так, что на другой день после полета в космос Юрия Гагарина я согласно графику прохождения врачебно-летной комиссии поехал в Москву, в Центральный авиационный госпиталь ВВС, в Сокольники, на плановую проверку. После 15—16 апреля в этот госпиталь после космического полета поступил майор Ю. Гагарин. В то же время там, на плановой проверке, находились несколько летчиков-космонавтов, еще не побывавших в космосе. Среди них был когда-то мой подчиненный летчик 147-го авиаполка старший лейтенант Волынов. Он меня и познакомил с Ю. Гагариным. Находясь в госпитале после полета в космос, Гагарин публично выступал перед летчиками, находившимися на комиссии и лечении, и работниками госпиталя. Он рассказывал о космическом полете, о своих ощущениях и действиях в кабине космического корабля.

Погода той памятной весной была в Москве очень хорошая: тепло и безоблачно. Почти каждый день в свободное от проверок и процедур время мы играли в волейбол. Много было встреч и разговоров — ведь большинство прибывших на комиссию летчиков были старыми знакомыми, некоторые из них не виделись по нескольку лет.

Лично мне Юрий Гагарин тогда понравился. Симпатичный, скромный человек, не кичившийся своим полетом, доброжелательно разговаривавший со знакомыми и малознакомыми офицерами. Мне он дал автограф на обыкновенной почтовой открытке. Правда, неправильно написал мою фазмилию на слух: вместо «Пепеляеву» — «Пипиляеву». Видать, он не шибко дружил с грамматикой.

Если Гагарин при первой встрече произвел на меня приятное впечатление, то не могу этого сказать о Волынове, который после полетов в космос не ответил на мои поздравления. А ведь его направление в отряд космонавтов подписывал я, будучи командиром авиадивизии, где он служил.

В 1968 году, 23 февраля я вновь встретил Ю. Гагарина, уже полковником ВВС в Кремлевском дворце съездов. Находясь на приеме с товарищем по работе, мы решили взять автографы у всех космонавтов, присутствовавших на празднике. Интересно, что все космонавты поставили свои автографы на лицевой стороне пригласительного билета, а Гагарин — на его обратной стороне. Через месяц после этого праздника я узнал, что во время тренировочных полетов Ю. А. Гагарин погиб.

Много существует версий его гибели. Высказывают свое мнение разные люди: и специалисты, и любители авиации, и шарлатаны, преследующие свои корыстные цели. Иногда читаешь или слушаешь какого-нибудь «специалиста», и уши вянут от чепухи, которую он несет! Я как летчик и командир, летавший сам и обучивший не один десяток летчиков на самолете МиГ-15 и на спарке УТИ МиГ-15, стоял у истоков регулярных полетов армейских летчиков на самолете МиГ-15, сам не раз попадал на этом самолете в нештатные ситуации и вот что могу сказать. В катастрофе Гагарина не повинна никакая посторонняя сила, ни тем более какой-то посторонний самолет, в спуртную струю которого якобы попала машина Гагарина и Серегина. Истинная причина проста и банальна. Летчики попали в нештатную обстановку в облаках и не справились с пилотированием самолета в сложных для них условиях. Серегин и Гагарин оказались не готовы к той действительности, в которую попал их самолет. Причины не в том, что они не знали, как вывести самолет из создавшегося положения, а в том, что психологически, оказавшись в непонятном положении, летчики дрогнули и неправильно боролись за свою жизнь, мешая один другому, и даже не попытались катапультироваться.

В моей летной судьбе был похожий случай, правда, случился он не в облаках и не на УТИ МиГ-15. Я руководил тогда полетами своей эскадрильи. Базировались мы тогда на аэродроме Птичник, расположенном на окраине города Биробиджана ЕАО. Мне передали, чтобы я срочно прибыл к командиру полка на основной аэродром.

Чтобы совместить приятное с полезным, я сел в самолет УТИ-4 (двухместный И-16) с молодым летчиком сержантом В. Унчиковым. Я ему поставил задачу: взлет, перелет на аэродром Желтый Яр на высоте 500 м и посадка. Подлетая к аэродрому Желтый Яр, а было это в марте 1942 года, я, покачав ручкой, взял управление на себя. На снижении разогнал скорость самолета, перевел его в набор с углом 30° и начал выполнять замедленную бочку в среднем темпе. Как только я положил самолет на спину, летчик сержант Унчиков, физически здоровый парень, зажал педали руля поворота так, что я не мог их сдвинуть. Самолет прекратил вращение и постепенно начал опускать нос. Я бью ногой по педали и дергаю ручкой (радиосвязи тогда между летчиками не было). Когда самолет, находясь вверх ногами, опустил нос градусов на 20, сержант Унчиков увидел и понял всю опасность положения — ослабил давление на педали, и я довернул самолет в нормальный полет на высоте 20—30 метров от макушек леса. После посадки я спросил летчика — почему он зажал управление? Он ответил — не понял, что происходит с машиной, и зажал управление, чтобы самолет не вращался.

Нам неизвестно, как и в какую сторону двигал рулями управления спарки полковник Серегин и как двигал и действовал рулями полковник Гагарин, но в этой несогласованности, на мой взгляд, кроются причины катастрофы.