(Добрый день, друзья!.. Простите, что опоздала: но вы знаете, лучше поздно, чем никогда, как говорят и русские и англичане. Осталось десять минут, и я думаю, что этого достаточно для начала!.. Меня зовут Амалия Викторовна!)

Ошарашенные, мы все встали.

Мы с Валей должны были встретиться на трамвайной остановке, и я уже четверть часа вился тут, как голубь. Я успел. Забор хотел, правда, еще задержать меня, чтобы вместе посоветоваться с нашей Ниной Юрьевной, которая пока ничего не знала, но я отвертелся, клянясь, что завтра гору сворочу, а сегодня – хоть режь. Васька – тык-мык и отступил, наказав только подогреть процесс с родительской анкетой…

И вдруг я увидел Валю. Держа сумку за спиной, она пристально оглядывалась. Я приблизился сзади и громко кашлянул.

– Ой! – вскрикнула она, испуганно обернувшись. – Аскольд! Да ну тебя!.. У меня сердце чуть не оборвалось!.. Слушай, а вдруг встретится Амалия Викторовна и спросит, куда ты идешь?

– О, мы же сегодня познакомились с ней.

– И как?

– При знакомстве ничего, а вот что дальше?

– И дальше ничего. Хорошая бабушка. Но учить все равно надо! – предостерегла Валя.

– Это у всех так – хороши, пока учишь! – знающе рассудил я. – Дай мне сумку, – сказал я по-английски.

– О, возьми! Спасибо! Ты молодец!.. – тоже по-английски ответила Валя, отдавая мне сумку. – Итак, продолжаем… Разговариваем только на английском языке.

– Давай! – неохотно ответил я по-русски.

– Если ты хочешь знать чужой язык, будем говорить только на нем.

– Да не хочу я его знать! На кой он мне сдался! Мне лишь бы двойки исправить! – выпалил я.

– Во-во! А для этого надо кое-что знать! А чтобы знать, надо говорить и говорить, ошибаться, путаться, врать, но говорить. Надо, чтобы мозоль выросла на языке от новых звуков!.. Надо быть даже нахальным, если хочешь! Вот так, например! – Валя быстро пошла навстречу высокой, мрачноватой, красивой женщине и, задержав ее, спросила по-английски, который час.

– Что, девочка? – как бы очнулась женщина, – Извини, голубушка, не понимаю, – и, пожав плечами, задумчиво пошла дальше.

Удивленный, я сказал:

– Нет, так я не смогу!

– Сможешь, когда разомнешь язык и осмелеешь! – заверила Валя. – А без этого, Аскольд, к Амалии Викторовне и подступаться нечего.

По лестнице мы поднимались молча. Я тревожился, как бы из соседских дверей не начали, кукушками из часов, выскакивать любопытные физиономии. Валя, почувствовав мои опасения, шла тихонько, опираясь на кромки ступенек, чтобы не стучали каблучки. Мы прямо крались. И лишь у наших дверей, когда я достал ключ, она шепотом спросила:

– Дома никого?

– Никого… Заходи.

Оказавшись с ней один на один в сумрачном коридорчике, я опять смутился, как вчера в лесу. Краешком сердца я ощущал какую-то манящую сладость этого уединения и этого полумрака, но они пугали меня, и я включил свет. Стало спокойнее. Мы прошли в мою комнату, солнечную и чистую – я тут целый час протирал запыленные полки, стол, подоконник, батарею и два раза вымыл пол.

– Вот здесь я и живу!.. Знакомься: Мебиус, мой первый друг, мой друг бесценный!

– Ах, вон он какой маленький! Я думала, верзила! – Она протянула руку. – Не дернет?

– Нет.

– Ух ты, большеротый! Ух, смешной! – ласково заприговаривала она, ощупывая проволочную шевелюру Мебиуса, его глаза, нос и единственную руку, потом оглядела книжные полки. – У-у, сколько из «Эврики»! Кстати, как перевести слово «эврика» на русский, если считать его английским?

– Эврика?.. Эв-ри-ка!.. А-а, every car – каждая машина!

– Хм, молодец, Аскольд! И даже непонятно, почему у тебя двойки. В тебе же спит англичанин! Да-да! На переключателе я заметила «in» и «out», на кассетах – тоже по-английски, правда, с ошибками. Вот написано «Royal nights», то есть «Королевские ночи», а японский ансамбль называется «Королевские рыцари» – по-английски звучит так же, но перед «n» стоит немое «k» … Так что мне остается малость разбудить тебя.

– Буди, – с улыбкой сказал я.

– И разбужу… Поставь что-нибудь.

Я поставил этих самых «Королевских рыцарей», приписав немое «k», и сел в кресло.

– А почему не включаешь?

– Хлопни в ладоши.

Она хлопнула, и на нас обрушился гром музыки, который я тут же перевел на кухню.

– Как это? – удивилась Валя.

– Я говорил, что у меня по физмату о’кэй! Пожалуйста!.. а сейчас – в общей!.. А вот у отца!.. А это – в ванной! – пояснял я блуждающие звуки, ни малейшим движением не обнаруживая своего вмешательства в эти блуждания.

– Тоже Мебиус? – спросила Валя.

– Нет, кресло. – И я показал кнопки.

– А-а! – протянула она и нажала несколько раз, перекидывая звуки туда-сюда и следом поворачивая голову. – Ловко! Аскольд, в тебе спит инженер!

– Что-то много во мне спящих! – я усмехнулся: – И спят все порядочные: англичанин, инженер!.. Значит, бодрствует какой-нибудь оболтус!

– Ну-ка! – Упершись руками в подлокотники кресла и как бы взяв меня в плен, Валя склонилась ко мне и лукаво-озорным взглядом пристально стала выискивать что-то в моих глазах.

– Нет, и бодрствует порядочный! Да-да! Я чувствую! – Она выпрямилась и прошлась по комнате. – А это кто, твой дедушка?

– Нет, физик Эйнштейн.

– У-у, какой грустный!

Я подошел и перевернул портрет – мимо нас глянул задумчивый Пушкин Тропинина. Я вырвал его из какого-то журнала и так обкорнал, подгоняя под рамку, что он потерял портретность и, как живой, подглядывал из кухни через окошечко.

– Так лучше?

– Лучше. Ну, Аскольд! Ну, изобретатель!

– Это же не изобретения, а просто дела.

– Ну, делатель! – подхватила Валя, посмотрев на меня так, словно и я был тут какой-то неожиданной поделкой. – Но Мебиус лучше всего. – Она повернулась к роботу и опять потрогала его ершистую марсианскую макушку. – Я Мебиус! Светлана Петровна, извините! Я Мебиус! – проговорила вдруг она грубоватым голосом и обернулась ко мне – не осуждаю ли я ее за дурашливость, но я не осуждал, я тихо радовался, и Валя успокоилась. – Хоть бы кто позвонил, посмотреть, как он работает!

– Сейчас! – Я набрал номер Зефа. – Мишка, брякни мне!

– Зачем?

– Меба чиню. Брякни разок!

– Давай.

Я выдвинул верхний ящик стола, чтобы виден был маг. Телефон зазвонил. В роботе щелкнуло, и одновременно вздернулась рука с трубкой, и пошел маг.

– … уточку!.. Квартира Эповых, минуточку! – Квартира Эповых!.. Квартира Эп… – щелчок, трубка упала в гнездо, и все замерло.

Валя страдальчески смотрела на вскрытый маг. Я понял, что сейчас она видит не магнитофон, а вырванный из живого Мебиуса кишечник, и закрыл стол.

Она вздохнула:

– Бедняга!.. А кроме этого он что-нибудь умеет? Переводить, например, с английского?

– Пока нет, но если научить…

– Сначала я научу безжалостного хозяина. Все, Аскольд, давай заниматься, а то ничего не успеем!

Валя сказала, что лучше начать с уроков, чтобы потом не беспокоиться о них. Я согласился. Мы сели за круглый стол, как министры враждующих стран, и разложили учебники… Я не смотрел на Валю впрямую, но видел все ее движения, и мне было приятно знать, что в любой миг я могу посмотреть прямо и увижу ее не в воображении, а тут, в метре от себя… Мозг мой работал какими-то импульсами: я то удивительно четко все понимал, то вдруг все обрывалось, даже цифры и буквы уплывали из фокуса и пропадали вовсе. Тогда я прикрывал глаза ладонью и тайно глядел сквозь пальцы на Валины брови, ресницы, тонкий нос и на губы, которые то шевелились просто так, то аккуратно поигрывали разлохмаченным кончиком косы… В один из моментов сосредоточенности передо мной легла бумажка с цепочкой слов. Я прочитал:

«Аскольд – ask old – спроси, старый!»

Усмехнувшись, я ответил:

«Что спросить, молодая?»

«Что хочешь!»

Откуда-то из глубины тела ударил жар, как в школе, когда я огрел Зефа папкой, и я, чувствуя, что невыносимо краснею, вдруг написал: