Повернув, я остановился, тяжело дыша и держа в руке пистолет. Они были совсем рядом, и я залил улицу серией разрядов. Погоня остановилась, теперь они шли осторожно. Я двинулся дальше.

Мне удалось проскочить два дома, прежде чем они вновь подняли крик. Мое дыхание стало ровнее, сердце билось чуть медленнее. Но с остальным было плохо, и я понял, насколько близок к концу.

Я бежал и бежал; тело мое могло скоро отказать, но разум работал на удивление холодно и спокойно. «У-бежи-ще, у-бе-жи-ще» — вот какой ритм был у моего бега, неровный, безнадежный ритм. «Силлер знал бы, где спрятаться». Здания по обе стороны были уже не так разрушены, улица казалась более светлой, то и дело мерцали огни оживленного района. «Если меня схватят, не будет ни малейшего шанса, ни малейшего».

Я наугад бросился в какую-то аллею, словно нырнул в темный бассейн. Как сквозь туман сзади донесся голос: «Он побежал вон туда! Разделиться! Окружить его…» Голос затих вдали.

Я ударился обо что-то ногой, оно зазвенело и покатилось. Чувствуя, как предмет движется в темноте, я прыгнул, и руки наткнулись на округлую металлическую коробку. Упав, я несколько раз перевернулся, сжимая в руках пустую банку.

Тихо поставив ее на землю, я двинулся вперед, вытянув руки, и через несколько метров наткнулся на стену. Двигаясь вдоль нее, я вскоре понял, что на этот раз мне не повезло. Прохода не было. Стена с обеих сторон касалась зданий. Я зашел в тупик.

Посмотрев вверх, я почувствовал, как дыхание жжет мне горло. В нескольких метрах над моей головой густая темнота стены переходила в светлую темноту неба. Передо мной была не задняя стена здания, а просто ограда.

Я прыгнул. Пальцы скользнули по краю стены, и я упал на землю. Еще один отчаянный прыжок. — На этот раз мои пальцы зацепились за край и уже не отпускали. Долго я висел так, не имея сил шевельнуться и чувствуя, как слабею с каждой минутой. Потом медленно я подтянулся и ухватился по-хорошему.

Чуть отдохнув, я осторожно перекинул тело через стену и скатился в глубокую черную бездну.

Открыв глаза, я увидел над собой небо, по-прежнему темное. Странный слабый звук донесся до моих ушей. Очень далекий или очень тихий. Поначалу я не понял, что это такое, потом сообразил все: что это, где и почему. Звук был близко, это был шорох башмаков по тротуару. Кто-то крался по другую сторону стены.

Я встал, чувствуя себя на удивление отдохнувшим, и вгляделся в темноту. Похоже, я оказался на каком-то закрытом плацу. Он был выложен плитами и находился выше, чем улица по ту сторону стены. Стена доходила мне только до плеча.

Башмаки подходили все ближе; всего два. Наконец ноги остановились, и до меня донесся тихий шелест ладоней, ощупывающих стену. Я не мог решить, бежать ли мне к другой стороне плаца, колебался, опасаясь шума, и пока я так рассуждал, решение приняли за меня.

По другую сторону стены послышалось шарканье башмаков, удар, царапанье башмаком о стену и тихий вздох. На фоне сероватой черноты неба появилась черная голова. Я смотрел, как он наклоняется и морщится, пытаясь пронзить взглядом ночь.

Правой рукой я схватил его за горло, чтобы он не мог предупредить остальных. Мужчина висел над стеной, извиваясь в моей хватке, и я чувствовал его нерешительность. Отпустив стену, он всем весом повис бы на руке, сжимающей его горло.

Инстинкт все-таки победил. Когда я сжал руку, он отпустил стену, потянувшись к моей ладони, но удушье успело его ослабить, а отчаяние отшибло навыки. Мужчина дергал мою руку, и, чтобы удержать тяжесть, я левой рукой схватил его за запястье. Он извивался, жилы на его шее вздулись. Я видел, как глаза его вылезают из орбит, а лицо наливается дурной кровью. Рука его дернулась в последний раз, а я откинулся назад и потянул на себя. Он перестал бороться, и мягкое тело упало к моим ногам.

Присев рядом, я коснулся его сердца — бьется. Я облегченно вздохнул — хватит уже убийств. Сняв с него куртку и тонкую шелковую рубашку, я без труда разорвал ее, а затем сделал из одного рукава кляп. Вторым я связал ему руки, а широким куском — ноги.

Нельзя было терять ни минуты. Забравшись на стену, я бесшумно спустился в аллею и вышел из нее тихо и осторожно. Ближе к улице было чуть светлее, и я стоял в тени, оглядываясь, но так, чтобы оставаться невидимым самому. Улица выглядела пустой. Я заколебался на секунду, потом пожал плечами — время было важнее, чем осторожность.

Ничьи крики не приветствовали меня, когда я вышел из аллеи. Выстрелов тоже не было. Я шел под стенами домов, тяжело дыша и вдыхая не обычный воздух, а нектар безопасности. Я шел в сторону света, который уже не означал гибели. Там были люди, которые меня не знали, свет, смех, жизнь. Я уже устал прятаться во тьме, ненависть и игра в прятки надоели мне. Но больше всего мне надоела смерть.

За несколько минут я добрался до границы света. Позади все было тихо. Убогие дома постепенно сменялись большими, роскошными и современными. Потом появились небольшие магазины. Свет шел от крупных зданий, расположенных еще дальше. Они сверкали неоном и разноцветными чарующими рекламами. Из открытых дверей на улицу вырывались полосы света.

Я не ошибся — именно отсюда доносился громкий смех, беззаботный и неудержимый, звон бокалов и шум голосов. Я остановился и осмотрелся. Прохожих на улице было немного, некоторые выходили из одной двери и входили в другую, другие торопились куда-то по своим делам.

Наемник в расстегнутом мундире пурпурно-золотистых тонов, впечатляющем, несмотря на беспорядок, вышел на порог и окинул меня взглядом. Заметив мою черную форму, он повернулся и удалился. Какой-то корабль, мерцая в темноте, медленно опускался на землю.

Я смотрел, и все казалось мне странным, волшебным и чудесным. Только я был здесь чужим и незваным.

Медленно направился я к небольшому бару. Он был не так заполнен, как остальные, а музыка в нем звучала спокойнее. Остановившись на пороге, я сощурился от яркого света. Внутри все было здорово накурено. Я слышал бренчание какого-то струнного инструмента и сладкий голос:

Голос умолк, разговоры стихли. Когда мой взгляд привык к свету, я заметил, что люди, сидевшие поблизости, повернулись в мою сторону и смотрели без малейшего дружелюбия. Я посмотрел на девушку, сидевшую в глубине бара на столе. В руках у нее был деревянный инструмент с широким резонатором и длинным грифом, на нем было шесть струн. Когда наши глаза встретились, она провела пальцами по струнам, пробудив тихий бренчащий звук. Глаза у нее были глубокие, голубые.

Я двинулся к ней. На мгновение мне показалось, что… Однако у девушки, которую Силлер назвал Фридой, были светлые волосы. Эта была поменьше и не так красива… но разве я искал красоту? Она выглядела весьма привлекательно с каскадом темно-каштановых волос, падающих на плечи, и дугами черных бровей — чуточку приподнятыми и словно нахмуренными — над удивительно голубыми глазами, прямым маленьким носиком, полными красными губами, гладкими щеками и шеей, переходящей в точеные белые плечи, выступающие из светло-желтой туники…

Нет, это была не Фрида, не было даже тени сходства, если не считать того, что она не подходила к этому бару так же, как Фрида не подходила к Собору. Тогда я сразу понял, что Фрида принадлежит к аристократии, сейчас же не был в этом уверен. Но в этой девушке было что-то необычайно живое, что-то в ее позе, в маленькой, белой ладони, легонько касающейся струн, в лице и глазах. Она жила! И это чувствовалось, как тепло огня. Она лучилась жизнью, и, может, потому ее окружали мужчины, сидящие на стульях и на полу.

Девушка внимательно следила за мной, сосредоточенно щурясь. Потом широко раскрыла глаза, оглядела зал, тронула струны и улыбнулась, когда прозвучал глубокий, чистый звук.