Восток — дело тонкое, Петруха

Восток — как капризная старуха

А. Укупник

— Восток — дело тонкое, черт побери, — сказал Том и грязно выругался по-русски. — Разъядись оно тризлозыбучим просвистом, триездолядской свистопроушины, опупевающей от собственного лядского невъядения, разссвистеть ее рассучим прогибом, горбатогадскую ездопроядину![1] Киссинджер, даже не зная русского языка, понял все по интонации и откровенно заржал, словно жеребец. — Довели? — деланно-заботливо спросил он у Томпсона и, увидев показанный средний палец, заржал еще громче. Вообще, Том обычно не удивлялся, что воспоминания и впечатления из той

жизни об американских политиках, составленные на основе описаний в печати, очень часто не совпадают с реальностью. Но иногда было очень трудно не поражаться столь резкому отличию описаний человека и его настоящего характера.

— Эти арабы, кажется, совсем потеряли связь с реальностью, — не выдержал еще раз и высказался Том. — На прошлом заседании мне казалось, что Пайкович[2] не удержится и ответит иорданцу словами Деница.[3]

— Представляю, — снова захохотал Киссинджер. И продолжил с характерным еврейским акцентом. — Таки ми шо, и энтим шлимазлам войну просрали?

Теперь они смеялись вдвоем. Хотя надо признать, что веселье выглядело несколько наигранным, учитывая сложившуюся ситуацию. Кеннеди решил, что для уменьшения советского влияния на решение ближневосточных проблем, необходимо добиться прекращения текущей войны только усилиями американской дипломатии. Тем более, что такой ход очень выигрышно смотрелся в год выборов. В результате госсекретарь Киссинджер и советник по национальной безопасности Томпсон вместе с солидной делегацией советников и помощников прилетели в столицу Ливана Бейрут.

«Маленький Париж», «жемчужина Ближнего Востока» — столица небольшого арабского государства по праву гордилась этими прозвищами. Город интенсивно строился, арабские трущобы сменялись блеском тонированного остекления современных жилых комплексов. Но центр сохранил свой неповторимый стиль. Свернув направо с центральной площади города, именуемой площадью Мучеников, прохожий попадал на улицу Вейгана, застроенную, как и прилегающие озелененные улицы, домами в стиле начала века. Все выглядело почти как в Париже, если бы не желтый песчаник в качестве стройматериала и не курильщики кальяна на террасах элегантных кафе. Даже Занятый своими заботами Киссинджер с одобрением отметил, что французы навели неплохой порядок в этой стране, пока она была их подмандатной территорией.

Том с удовольствием прогулялся бы по городу побольше, если бы не навалившиеся заботы, связанные с организованной Генри конференцией министров иностранных дел воюющих государств. Из-за которой ему, как и остальным членам американской, как, впрочем, и не только американской, делегации приходилось все время находится в отеле «Вандом». Но Томпсону хватило и этой одной экскурсии чтобы заметить странную напряженность, словно разлитую в воздухе. Полупустынные улицы в субботу, бросающиеся в глаза патрули вооруженной полиции на самых респектабельных улицах, включая приморский бульвар Корниш, сосредоточение светской жизни Бейрута, плюс броневики у ворот огромного арабского базара — «сука», прямо намекали на опасность, скрытую за всем внешним блеском. Но в самом отеле было спокойно, если не считать дрязг и споров между делегациями. Как всегда, когда результаты боевых действий оказывались неоднозначными, каждый из противников приписывал победу себе.

Действительно, последние перед перемирием сражения так и остановились на полпути. Пренебречь недвусмысленным предостережением Соединенных Штатов и Советского Союза одновременно, подкрепленным постановлением Совета Безопасности ООН не решился ни одно из правительств. В результате израильские «Патоны» и «Центурионы» остановились в пяти милях от Суэцкого канала. Израильтяне сосредоточили на направлении главного удара по средиземноморскому побережью девять из пятнадцати имеющихся танковых бригад. Египетские военные сумели организовать великолепную систему противотанковой обороны, опирающуюся на узлы обороны, оснащенные большим количеством противотанковых управляемых комплексов «Малютка» и «Виджилент», безоткатными орудиями калибром в восемьдесят два и сто двадцать миллиметров. Кроме того, пехотные отделения получили ручные противотанковые гранатометы РПГ-2 и ружья М.20 Мк 2. Но низкая стойкость египетской пехоты и плохая организация контрударов резервных танковых частей, проводившихся разрозненно, по мере подхода танков к полю боя, позволили понесшим большие потери, но более умело действующим израильтянам прорваться на оперативный простор. Кроме того, внимание египетского командования отвлекли начавшиеся на полдня раньше вспомогательные удары, в результате которых была прорвана оборона в районе перевала Митла и даже захвачен не особенно нужный израильтянам Шарм-аш-Шейх на юге Синая.

На сирийском фронте произошла очередная «мясорубка». Ожесточенные бои в воздухе и на земле в ходе встречных боев, одновременно начавших наступление израильских и сирийско-иракских войск, закончились ничейным результатом и большими потерями у всех.

Иорданский же фронт так и застыл по берегам реки. Единственным крупным событием на этом участке фронта стало грандиозное воздушное сражение с участием до четырех сотен самолетов, из которых две с половиной сотни — иорданских. Израильские «Миражи», «Мистеры» и «Фантомы» столкнулись с иорданскими «Нэтами», «Фантомами» и «Скайхоками». Подготовка израильских пилотов оказалась лучше, но число сбитых самолетов в итоге распределилось практически поровну.

Исходя из такой ситуации, ни арабы, ни евреи не хотели признавать чужие успехи и довольно жестко настаивали на своих условиях заключения договора о перемирии. Возможность заключения мирного договора даже и не рассматривалась. Единственная уступка, на которую шли, стиснув зубы, арабы — временное признание существование Израиля в довоенных границах. При этом, кстати, они требовали немедленного прекращения Израилю американской военной помощи, как гарантии того, что перемирие действительно будет соблюдаться.

— Черт бы их побрал, арабских политиков, восточных хитрюг и еврейских министров заодно, — снова не выдержал Томпсон. — Этот гадский Махус[4]… Ему бы не министром иностранных дел Сирии быть, а в Дамаске на улицах попрошайничать, для купца он слишком туп… Уперся как осел. И как мне кажется, считает, что русские за них и воевать готовы. У тебя по ним никаких новостей нет?

— Нет, — сразу вскинулся Генри. — Молчат, словно чего-то ждут или… что-то готовят. Объясни, отчего ты решил, что сириец надеется на русскую помощь?

— Общее впечатление. Намеки в речах, — Том задумался, стараясь как можно более четко сформулировать причины, из которых родился его вывод.

— Стоп, стоп, — Киссинджер улыбался, а глаза у него были добрые — добрые, как у Ленина из анекдота. — Я понял. Ты прав. Пока ты уговаривал сирийца, я конфиденциально встретился с русским послом. На пляже, — он махнул рукой в сторону окна. — Да, на пляже, принадлежащему этому отелю. Этот хитрый византиец тоже ничего прямо не сказал, но я понял из его намеков, что русские вмешаются только в одном случае — если будет серьезная угроза существованию Сирии, как государства. Пока же они просто наблюдают за нашими усилиями. Предлог у них железный — на следующий год заканчивается очередной срок пребывания Машерова на посту главы государства и якобы им сейчас не до внешней политики…

— «Гордиев узел», черт меня побери, — перебил его Том. — Генри, они и не вмешаются, потому что проблемы этого региона превратились в самый настоящий «гордиев узел». Развязать который не удастся никому, а рубить… не хватит сил даже у нашей страны. Вот они и смотрят, как мы барахтаемся в этом… э-э-э… гуано и ждут, сможем ли мы выплыть и сколько этой коричневой субстанции при этом проглотим. Как считаешь?