Кародж затрясся как в лихорадке и медленно тронулся с места. Двое насмерть перепуганных дикарей попытались спрыгнуть за борт, однако их вовремя остановили.

Одетые в своеобразные балахоны, дзертаноджи ходили между рабами и вливали им в рот полные ковши какой-то жидкости. Несчастные тут же валились на пол без сознания. Конечно, их не собирались отравить, не было никакого резона убивать пленных рабов, но люди не понимали этого и отчаянно сопротивлялись, думая, что борются за свою жизнь.

Когда подошла очередь Язона, он успел лягнуть ногой в живот одного дзертаноджа, а другому чуть не откусил пару пальцев, прежде чем они навалились на него, зажали нос и влили в рот обжигающую жидкость. Он сразу же почувствовал головокружение и попытался выплюнуть отраву… Это было последнее, что он помнил.

— Выпейте еще, — послышался чей-то голос.

Холодная вода обожгла горло, и Язон закашлялся. Страшно болели голова и запястья рук. Медленно, но верно прояснялась память. Схватка, плен, кародж, яд… Язон открыл глаза и увидел перед собой слабо мерцающую лампу. Он как загипнотизированный смотрел на нее, пытаясь сообразить, где он и что с ним. Вдруг знакомое лицо загородило свет. Язон застонал и сомкнул веки.

— Что это, Майк? Сон или нет?

— От правосудия не уйти, Язон динАльт. Да, это я. И у меня есть к вам несколько серьезных вопросов.

Язон снова застонал.

— Да, теперь я вижу, что это действительно вы. Даже в самом кошмарном сне вряд ли услышишь что-либо подобное. Но, может быть, прежде вы хоть в двух словах обрисуете мне обстановку? Вы наверняка знаете поболее моего.

Язон наконец понял, что боль в запястьях от тяжелых железных наручников. Ржавой цепью он был прикован к толстому бревну, на котором покоилась его голова.

— Почему цепи? И вообще, чего стоит местное гостеприимство?

Майк пропустил вопросы Язона мимо ушей.

— Когда мы виделись в последний раз, — сказал он, — вы, если мне не изменяет память, были рабом. Вчера вечером, когда вас доставили сюда и приковали вместе со всеми остальными, на вас был шлем и другие доспехи Чаки. Я успел это разглядеть, прежде чем вас раздели. Как все это понимать? Что случилось с Чакой?

— Я — Чака, — прошипел Язон, — старый болван, вы слишком склонны всех и вся обвинять. Но не говорите мне, что обожали человека, который размозжил вам череп и продал вас, как какую-нибудь скотину. Если поразмыслить над законом справедливости, то вы, по идее, должны быть довольны. Злого Чаки больше нет. Он похоронен в безбрежных песках. А после рассмотрения всех достойных кандидатур я занял его место.

— Вы убили его?

— Да… Да! И не думайте, что сделать это было так просто! У него были все преимущества, а я был вооружен лишь своей природной находчивостью, к счастью, этого хватило. Правда, я сначала собирался прикончить мерзавца ночью, пока он спит…

— Что?! Вы пытались… — Майк даже позеленел от негодования.

— Не думаете же вы, что я сразу осмелился сразиться с этим чудовищем один на один?! Хотя именно так все и кончилось. Короче говоря, я победил и сам стал Чакой. Мое царствование, однако, не было ни долгим, ни славным. Я искал вас и напоролся на хитрого Эдипона и его дружину. Меня схватили и доставили к вам. Вот, пожалуй, и вся история. Теперь ваша очередь, давайте выкладывайте все, что знаете. Где мы и что нас ждет?

— Убийца! Рабовладелец! — Майк отшатнулся от Язона, насколько позволяла цепь, и потряс указательным пальцем. — Еще два новых преступления вы добавили к своему позорному списку. Я презираю себя за то, что в какой-то момент испытал к вам симпатию. И уж поверьте, я сделаю все… Да, я сделаю все, чтобы мы остались живы. Я найду способ доставить вас на Кассилию и предать суду.

— Вы когда-нибудь слышали о презумпции невиновности, Майк? Нет? А ведь это основа основ юриспруденции. До тех пор, пока вина человека не доказана, он считается невиновным. И вообще, как можно судить меня на Кассилии за преступления, совершенные на этой планете, если там они не считаются преступлениями? Это все равно что извлечь каннибала из его времени и судить за людоедство.

— Правильно. Каннибализм — это отвратительно! Я содрогаюсь при одной мысли… И естественно, что такой человек должен быть сурово наказан.

— Если бы он съел кого-нибудь из ваших родственников, я бы вас понял, Майк. Но в том случае, когда он со своими развеселыми соплеменниками перекусил поверженным врагом, к его поведению, простите, не придраться. Поймите, человека невозможно судить без учета конкретной ситуации. Нормы поведения относительны. Каннибал в своем обществе так же нравственен, как прихожанин в нашем.

— Богохульник! Преступление — всегда и везде преступление! Существуют моральные законы, обязательные для любого общества.

— Таких законов нет. И в этом пункте ваше мировоззрение осталось средневековым. Любые нравственные законы историчны и относительны. И ни в коем случае не абсолютны. Они связаны со временем и местом и теряют всякий смысл, будучи вырванными оттуда. В здешнем примитивном грязном обществе убить своего хозяина — единственная возможность для какого-нибудь честолюбивого парня выдвинуться. Не сомневаюсь, что в свое время Чака поступил именно так. В моем случае прямого убийства не получилось — я победил в честной схватке. Хотя результат тот же. Получив власть, я попытался облегчить жизнь моих рабов, но они этого не оценили и сами с превеликим удовольствием всадили бы мне нож в горло. Таков закон планеты. Единственное, в чем я себя обвиняю, — это в том, что я потащил их за собой искать Майка Сэймона и…

Тут дверь со скрипом отворилась, и яркий солнечный свет проник в полумрак их каземата.

— Встать, рабы!

Люди, звеня цепями, со стонами начали медленно подниматься. Человек, прикованный к самому концу длинного бревна, был кем-то вроде старшего. Он криками подгонял остальных.

— Вперед, вперед. Нам дадут поесть. Не забудьте чашки. Если у вас не будет чашки, вы не будете есть и пить целый день. А мы должны трудиться изо всех сил. Это касается всех, особенно новичков. Такой порядок, вы не можете… Так. Теперь все вместе… Раз, наклонились, взялись… и два, поднимаем бревно… три, встали, пошли.

И они встали и вышли на солнечный свет.

Холодный ветер, проникнув через остатки шкур Чаки и пиррянского костюма, неприятно щекотал тело Язона. Дзертаноджи сорвали с него почти всю одежду, но не обнаружили его любимых башмаков, и сейчас Язон благодарил судьбу за это светлое пятнышко в мрачной перспективе рабства. Он постарался улыбнуться, но губы дрожали от холода, и улыбки не получилось. Как можно скорее надо изменить свое положение! Язон постажировался в качестве раба на славу и считал, что заслуживает лучшей участи.

Они вышли во двор, положили бревно около стены и сели на него. Протянув чашки, подобно кающимся грешникам, рабы получили по ковшу тепловатого пойла, отведав которого Язон сразу потерял аппетит. Это был суп из креноджей. Но выжить было важнее, и он залпом проглотил чертово варево.

Позавтракав, они перебрались на новое место, где увиденное заставило Язона забыть свои беды.

В центре двора торчал большой кабестан, в который команда рабов уже вставляла конец своего бревна. Группа Язона и еще две точно такие же группы тоже закрепили бревна в лебедке, получилось четыре спицы огромного колеса. Надсмотрщик дал команду, и рабы налегли на бревна. С невообразимым скрипом колесо пришло в движение.

Язон с головой ушел в изучение этого грубого механизма. Вертикальный столб, закрепленный в кабестане, вращал колесо, которое было связано с целой системой приводных ремней. Самый широкий из них приводил в движение нечто напоминавшее насос. Остальные ремни исчезали в окнах высокого каменного здания. Все это походило на малоэффективное устройство для перекачки воды.

Острый запах, заполняющий двор, был на удивление знакомым, и, когда из напорной трубы донесся хриплый звук и затем хлынула черная жижа, сразу все стало ясно.