Ее величество Мария Первая не всегда присутствовала на наших с Гошей совместных ужинах, а после рождения Костика и вовсе стала делать это довольно редко, но сегодня было восьмое марта. И неважно, что по юлианскому календарю, все равно никто в мире еще толком не знал, когда и как надо отмечать Международный женский день. Клара Цеткин в этом мире как села за решетку в тысяча девятьсот седьмом году, так и находилась там по настоящее время, а год назад ее примеру последовала и Роза Люксембург. Правда, третья из компании, учинившей в том мире восьмое марта, то есть Сашенька Коллонтай, находилась на свободе и прекрасно себя чувствовала. Но так как она работала в ДОМе и дослужилась уже до ликтора, то ее как-то совершенно не тянуло начинать бороться за права женщин без специального на то распоряжения начальства.

Вообще-то королева-императрица старалась есть поменьше, считая, что у нее имеется склонность к ожирению. По-моему, тут она явно перестраховывалась. Подумаешь, в двадцать два она весила пятьдесят пять килограммов, а сейчас, двенадцать лет спустя и после рождения двоих детей – шестьдесят пять, и это при росте метр семьдесят два. Но у каждого в голове свои тараканы, так что мы с Гошей уже перестали обращать внимание на эту ее безобидную фобию. Правда, изредка случались обострения…

Так, месяц назад Маша влезла на весы и с ужасом пронаблюдала цифру шестьдесят семь. После чего она села на жесточайшую диету, месяц ходила, мучаясь голодом и питаясь мизерными количествами чего-то малосъедобного, но недавно это кончилось, причем точно так, как бывало много раз. То есть королева плюнула на диету и села жрать. В данный момент она приканчивала вторую порцию тушеного осетра, а Гоша на всякий случай уже велел приготовить третью.

– Если бы это видел Клаузевиц, то его афоризм наверняка звучал бы как «обжорство – это продолжение диеты иными средствами», – предположил я, глядя на ее величество.

– Нехорошо смеяться над чужими трудностями, – попенял мне император, но сам тоже не выдержал и поинтересовался: – Дорогая, а ты точно не лопнешь?

– Вам бы только поиздеваться над бедной женщиной, – с сожалением отодвинула пустой горшочек Маша. После чего она пару минут боролась с искушением потянуться за добавкой, но все-таки смогла превозмочь устремления голодного организма и мужественно взяла стакан с морсом, про который она точно знала, что от него не портится цвет лица.

– Ты, дядя Жора, лучше разъясни мне одну хоть и не очень важную, но все-таки вызывающую сомнения вещь, – обратилась она ко мне. – Почему в самом начале, когда мы здесь только появились, ты даже паршивые радиолампы, если они были нужны не конкретно нам, а вообще, принципиально не тащил из-за портала? Мол, сами сделаем, а не получится, так и без них обойдемся. А теперь – пожалуйста, ночные бинокли чуть ли не сотнями, еще два тепловизора заказал, телекамеры, аппаратуру радиоуправления… Нет, я не против. Но значит, у тебя с тех пор изменились взгляды?

– Нет, взгляды остались как были, просто обстановка поменялась. Вот ты себя, какой была в четырнадцать лет, хорошо помнишь? И представь себе, что четырнадцатилетней тебе кто-то подарил бы немного денег. Сущую мелочь, не сравнимую с теми суммами, которыми ты сейчас оперируешь. Всего-то какой-нибудь паршивый миллиард долларов, а то и вовсе полмиллиарда. Думаешь, это пошло бы тебе на пользу? Ой, сомневаюсь. А сейчас тебе хоть десять миллиардов дай, мигом найдешь, куда их пристроить, потому что сама ты все равно можешь заработать больше. Так и с техническими новинками. Тащить в Россию радиолампы или, например, автоматы в девятисотом году означало на корню загубить возможность когда-то научиться делать это самим и здесь. Но теперь-то мы это уже давно умеем! Опытный экземпляр здешнего тепловизора был готов еще два года назад. Правда, он весил триста кило и имел наработку на отказ в двадцать минут. Так что нынешние только вызывают понятливое кивание – ага, не зря дядя Жора тогда затребовал полный комплект документации, небось в какую-нибудь сверхсекретную лабораторию передал, и вон до чего они тот прибор довели! Так что сейчас нам уже помаленьку можно начинать позволять себе и более широкое использование технологий того мира.

– Кстати, – вступил в беседу покончивший с чаем Гоша, – не знаешь, с чего это сюзерен нашей Маши, император Никола, после своего визита в Россию уже третий день подряд выступает по радио с речами про демократию? А в черногорских газетах упоминаются даже права личности и чуть ли не общечеловеческие ценности.

– А, – махнул рукой я, – это я маленько расширил ему общеобразовательный уровень. Какая-то у него действительно была на эту тему неясность, ну я и начал, так сказать, с истоков. Не с Афин, понятно, хрен их знает, этих допотопных демократических рабовладельцев, как у них там все в действительности было, а с основоположника демократии в современном нам понимании. Ибо что сказал по этому поводу человек, стоявший у ее колыбели, портрет которого каждый культурный человек в том мире видел по нескольку раз на дню, то есть Бенджамен Франклин? Он так прямо и заявил, что демократия – это правила поведения, о которых договорились между собой хорошо вооруженные джентльмены. Ну а дальше я из этой формулировки вывел логическое продолжение насчет прав личности. То есть если из договаривающихся вооружен только один джентльмен, а второй – безоружная личность, то ее права – та линия поведения, которая позволит ей не разозлить джентльмена. Николе это очень понравилось, он даже в блокнот записал, чтоб не забыть.

Темой же своих выступлений он сделал это в преддверии решения Боснийского вопроса. Австрийцы с нашей помощью уже месяц как убрали оттуда свои войска, так что самое время создавать там еще одно независимое королевство в составе великой Черногорской империи. Вот в порядке подготовки к этому событию Никола и начал выступать про демократию и все остальное. А что, скажете, он не прав? Насчет вооружений у него, если считать с нашими находящимися там тремя бригадами, очень даже неплохо, в отличие от боснийцев. А джентльмен, больший, чем Никола, мне известен только один в мире – это Одуванчик. Заслуги черногорского императора признали даже в Одессе, присвоив ему звание почетного гражданина! Кому попало такую честь там не оказывают.

– А не наворотит ли чего-нибудь лишнего в Боснии этот новоявленный демократ? – счел нужным уточнить Гоша.

– Так ведь я ему объяснил еще относительность всех перечисленных понятий. Намекнул, что по сравнению с боснийцами он, конечно, охренеть какой джентльмен. Но есть люди, рядом с которыми ему лучше сразу ощутить себя личностью и скрупулезно соблюдать ее права, а то как бы чего не вышло. Впрочем, вот уж это он отлично понимал с самого начала нашего сотрудничества. Так что не волнуйся, под просвещенным управлением Николы боснийцы заживут лучше, чем до того в составе Австро-Венгрии, тем более что мы в ближайшее время отправим туда еще полсотни наблюдателей.

Потом, убедившись, что Маша покончила с морсом и вроде пока не собирается возобновить поглощение пищи, я обратился к ней:

– Машенька, ты уже насытилась? И не фыркай на меня, вопрос совершенно серьезный. Потому как бумаги, которые я тебе хочу подсунуть, никак нельзя было читать после месячной голодовки. Я даже не уверен, что и сейчас-то можно. Еще рыбки не хочешь, на всякий случай? Или вон отбивная какая красивая. Нет? Ну дело твое, держи.

Переданные мной документы касались гуманитарной помощи, которую ее величество Мария Федоровна должна была привезти в Ирландию, и продовольствие там занимало главенствующее место.

Первым делом Маша посмотрела итоговую сумму, без возражений поставила там свою закорючку, а потом бегло пролистала список.

– Десять тонн волжской стерляди? – хмыкнула она, добравшись до соответствующего пункта. – А ничего, однако, патриоты там будут питаться, я бы тоже так не отказалась.

– Так ведь не всякие, а только те, кто за монархию и королеву Дагмару! – счел нужным уточнить я.