– А если пересекутся? – возразил человек в кольчуге. – Локти кусать придется, если, конечно, зубы останутся. Что им здесь надо? Не из нашего они теста. Может, это варнаки все и устроили, а теперь присматриваются, какую бы еще пакость сотворить. Заметь, вооруженного человека они к себе за версту не подпускают. А вот к детям иногда подходят. Недавно на перевале между Кастилией и Агбишером странный случай был. В одном месте каменная тропа как кисель стала. Я, пока сам не убедился, поверить не мог. Два вьючных быка и погонщик в этот кисель и влетели. И сразу камень опять в камень превратился. Наружу только две пары рогов да кисти рук торчать остались. Начали мы возле них топором тюкать – натуральный гранит, только искры летят. Вот… А через час там уже варнак стоял, зыркал.

– Хм… зыркал, – задумчиво произнес мосластый мужик, сидевший отдельно от всех на подоконнике. – Вот тут вопрос… Могут ли варнаки вообще зыркать… Повадился к нам тут один. То у дороги стоит, прохожих пугает, то возле серного озера крутится. Я его дней десять со снайперской винтовкой выслеживал. Дай, думаю, проверю, в самом ли деле у них шкура, как броня. Близко он меня, конечно, не подпускал, но в прицел я на него насмотрелся. И впечатление у меня создалось такое, что варнаки вообще глаз не открывают.

– Закрытые глаза есть знак принадлежности к царству мертвых, – сказал Цыпф многозначительно. – Вспомните Вия и Бабу-Ягу.

– Лева, все знают, что ты у нас очень умный, – набычился мосластый. – Тогда я, может, лучше помолчу, а ты расскажешь… про Бабу-Ягу.

– Ах, простите… Продолжайте, пожалуйста. Но вот непонятно, как варнаки могут видеть, если глаз не открывают?

– Клоп человека тоже видеть не может, а находит безошибочно… Я за кустами все время лежал, даже нос не высовывал. Но даю голову на отсечение, он точно знал, где я. Только положу палец на спуск, а он уже и пропал… Исчезло чудное видение, как говорил поэт Пушкин.

– Ну и что это доказывает? – стоял на своем делегат из Лимпопо. – Может, они нас больше боятся, чем мы их… Я понимаю… Кто на молоке обжегся, на воду дует. Только нельзя беду на каждом шагу караулить. На то она и беда, что нежданно-негаданно приходит.

– И тем не менее аггелы, варнаки и Белый Чужак как-то связаны между собой, – сказал Цыпф. – Непонятно, как именно, но цепочка просматривается. Тут кое у кого есть интересные наблюдения. Товарищ Смыков, не поделитесь?

– Делиться можно успехами, – уточнил Смыков, вставая. – А о неудачах можно только информировать… С Белым Чужаком мы встретились случайно. Работали совсем по другому вопросу. Если говорить откровенно, он к нам сам подошел…

По залу пронесся шумок. Кто-то сказал: «Ого!», кто-то удивленно присвистнул, кто-то поинтересовался, почему в таком случае эта столь одиозная личность не представлена перед ясными глазами собрания.

– Спокойней, братцы вы мои. – Смыков, как сова, повертел головой, высматривая крикунов. – Попытка задержания имела место, но успехом не увенчалась. Кишка у нас тонка оказалась. Так называемый Белый Чужак продемонстрировал физические способности, до которых нам с вами далеко. Человек против него, что болонка против волка, заявляю с полной ответственностью.

– Видать, крепко он вас припугнул…

– Припугнуть меня трудно, я на том свете был. Меня инквизиция два года пытала. – Смыков хотел ткнуть пальцем в треугольный шрам, глубоко впечатанный в висок, но от волнения ошибся и едва не угодил себе в глаз. – Однако сейчас для нас имеет значение не поведение Белого Чужака, а сказанные им слова.

– Да вы с ним даже поговорили! – ахнул парень с серьгой. – Может, и по сто грамм сделали?

– Предлагали, – не выдержал окончательно проснувшийся Зяблик. – Тара наша ему не подошла. Хрупкая…

Смыков между тем продолжал:

– Белый Чужак заявил, что людям он не враг и сам, по-видимому, является человеком.

– По-видимому или является?

– Цитирую дословно: я, то есть он, родился человеком.

– Что он еще сказал?

– Посоветовал оставить в покое одну особу, предположительно имевшую контакты с варнаками.

– А какой у него к этой особе интерес?

– Не знаю.

– Про аггелов ничего не говорил?

– Нет. Мы и поговорили-то всего пару минут. Но аггелы, кстати, в Талашевске завелись. Хотя раньше о них слышно не было.

– Ходят они за Белым Чужаком, как цыплята за наседкой, – сказал одноглазый. – Но не в открытую ходят, а хоронятся.

– Зяблик, а какое у тебя впечатление от этого фрукта осталось? – болезненно морщась, спросил раненый.

– Мужик свой в доску. Верке понравился.

– А тебе?

– Я таких шустрых не люблю. На ходу подметки режет.

– У кого какие предложения? – Цыпф требовательно постучал мелком по грифельной доске. – Никаких? Тогда разрешите мне… Как вы убедились, в настоящий момент интересы варнаков и Белого Чужака сосредоточены в одной географической точке – городе Талашевске. Считаю целесообразным оставить там группу Смыкова, тем более что первое знакомство уже состоялось. Задача прежняя: наблюдать за перемещениями как тех, так и другого. При возможности задержать, при невозможности вызвать на откровение. Одновременно прощупать аггелов. Может, те что-нибудь знают. Возражения, дополнения есть?

– А как же! – воскликнул уже почти протрезвевший делегат Хохмы. – Предположим, зажмут они Белого Чужака в угол. Завяжется у них милая беседа. А что дальше? Зяблика я уважаю, но что он может сказать дорогому гостю? Обматюгать разве что с ног до головы… Смыков начнет уголовный кодекс цитировать, который давно на подтирку пошел. Верка, конечно, может поговорить красиво, но уже после всего… («С тобой, козел, я ни до, ни после говорить не собираюсь!» – огрызнулась Верка.) Остается Чмыхало. Может, мы ему переговоры с Белым Чужаком доверим?

– Не понимаю, куда вы клоните, – заерзал на своем месте Цыпф.

– Сейчас поймешь… Предлагаю усилить группу Смыкова нашим нынешним председательствующим. Левка все науки превзошел, да и язык у него без костей. Кому еще с Белым Чужаком лясы точить? Уж Левка-то в грязь лицом не ударит… А если ударит, пусть на нас не обижается. Мы потом по этому личику еще добавим.

Поднялся одобрительный шум, как будто бы в зал вкатили бочку пива. Кое-кто даже в ладоши захлопал. Неудовольствие публично выразил один Зяблик:

– Вы нам баки зря не вколачивайте! На хрена нам такой баклан, да еще перед горячим делом. Он, наверное, даже пушку в руках держать не умеет. Сам загнется и нас под монастырь подведет. Не, мы только проверенных людей берем…

– А Верка? – спросил кто-то.

– Что – Верка? Верка в сторонке никогда не отсиживается. Если придется, любого удальца может на шарап взять.

– Ты, Зяблик, особо не разоряйся, – сказал рассудительный Глеб Макарович. – Как общество постановило, так тому и быть.

Зяблик зыркнул по сторонам и, не встретив ни одного сочувствующего взгляда, сдался.

– Ладно, но тогда пусть хоть влазное поставит… Не меньше литра…

Возле невзрачной цементной стелы, неоднократно использовавшейся в прошлом как мишень для стрельбы крупной дробью, но тем не менее продолжавшей хранить уже не всем понятные граффити[3] полузабытой прошлой жизни «Кол…о… З…ря», Чмыхало затормозил. Дорогу перегораживали опутанные ржавой колючей проволокой рогатки, а дальше на холме торчало ажурное бревенчатое сооружение в виде высокой арки, горизонтальную часть которой украшали три аккуратно завязанные петли-удавки.

– Дальше лучше не соваться, – сказал Зяблик. – Свинопасы сиволапые и мину заложить могут.

– Откуда у них мины? – удивился Лева Цыпф, у которого после вчерашнего распития «влазной» веки поднимались с таким же трудом, как у пресловутого Вия.

– На толчке купили. Там за гранату бычка просят. Дешевка. А из гранаты да куска проволоки любой дурак мину сварганит… Смыков, пора народ тревожить. Стреляй, не жмись.

Смыков неизвестно откуда – не из рукава ли? – извлек свой до утери воронения затертый «макаров», с сожалением глянул на него, направил ствол в небо, но в последний момент передумал и сбил выстрелом верхнюю закорючку буквы «З».