— Я смотрю, тебе на помощь пришла старая гвардия. — Теперь глаза Спаера сверкали, он выглядел совершенно оправившимся от удара. — Придется снова отправить их на пенсию.

Левая рука колдуна изменила ритм и последовательность движений. Металлическое зеркало ослепительно вспыхнуло, когда Вонни слегка покачнулась. Ибал мягко положил руку ей на плечо и взмахнул жезлом, словно дирижерской палочкой.

— Было время, когда ты был великим мастером, старик, — сказал Спаер, — но теперь тебе лучше уйти на покой…

Он щелкнул пальцами правой руки. Внезапно Райл Мерсон вскрикнул и рухнул на пол.

— Небольшой отвлекающий маневр всегда на пользу, — произнес Спаер с печальной ухмылкой. — Тем более…

Однако зеркало снова сверкнуло, и по его лицу пробежала тень напряжения, а улыбка исчезла.

— Проклятая ведьма! — пробормотал он, отступая на шаг в сторону.

Тонкий, словно яркая проволока, белый луч ударил из жезла Ибала в правое плечо Спаера. Спаер злобно промычал при виде бессильно повисшей руки, чувствуя обжигающую боль, пронзившую правую половину тела. Его одежда дымилась.

Он сделал размашистый жест, и посох вырвался из рук Поля и Ларика. Словно стрела он метнулся через комнату, развернулся поперек и толкнул в грудь Ибала. Белый жезл с грохотом упал на пол, немного погодя рухнуло на пол и безвольное тело старого мага, его лицо стало выглядеть на двадцать лет старше.

Зеркало вновь ослепительно сверкнуло, но Спаер загородился ладонью, и яркий луч, отразившись от нее, попал в Поля и Ларика.

Поль ощутил мощный удар, из глаз посыпались искры. Падая, он пытался опереться на Ларика, но тот и сам едва стоял на ногах. Они одновременно рухнули на пол. Закрывая глаза, Поль бросил взгляд на Спаера, оставшегося с Вонни один на один. С руки колдуна каплями стекала кровь, волосы на голове стояли дыбом, подпаленные брови сошлись в грозную линию, лицо налилось ярким нездоровым румянцем, плащ дымился.

— Дорогая моя леди, — сказал Спаер, идя прямо па нее, слегка покачиваясь, — все кончено.

Откуда-то издалека донесся ее тихий ответ:

— В таком случае держись.

Спаер застонал, и Поль решил, что Вонни прикончила его. Потом, словно из-под земли, раздался его слабый голос:

— Недурно. Но все же надо было лучше. Однако Поль уже вскарабкался на ноги и брел, словно в тумане, сопровождаемый фигурой человека, очень похожего на него. Фигура что-то говорила ему, что-то очень важное…

— Белфаниор! — громко и отчетливо произнес Поль, подняв голову.

Затем он упал, и над ним заклубились вихри тумана.

Глава 21

Мой мир разорвался на части и сложился в единое целое — теперь совсем в ином свете. Возможно, я и сам подвергся аналогичному процессу. Бесцельное прозябание, длящееся годами, вдруг оборвалось и приобрело совсем иной смысл вследствие одного-единственного жеста. Мятежный экзистенциональный дух мой успокоился и затих. Все — с самого моего рождения — стало ясным и заняло свое место. Я прозрел в один момент. Я ликовал.

«Белфаниор!»

Белфаниор. Да, именно, Белфаниор. Имя подходило мне идеально, как специально пошитая одежда, выполненная и подогнанная на заказ. Я незримо вертелся перед зеркалом воображения, восхищаясь то фасоном, то тканью.

Я был зачат впопыхах, собран из сырого материала мироздания могущественным чародеем Детом Морсоном в день его смерти — возможно, в самые последние минуты перед гибелью. Вся эта спешка произошла из-за стремительного наступления его врагов. Он был просто не в состоянии должным образом завершить свое творение, снабдить меня всеми необходимыми инструкциями, отдать приказания, задать нужные мотивы. Дет Морсон устремился навстречу смерти, так и не завершив окончательного заклятия и не запустив в движение силы, которые он вызвал. И даже не сказав мне, кто я и для чего существую. Будучи добросовестным по натуре, я пытался выяснить все это самостоятельно.

Чертовски приятно узнавать о собственной важности в схеме мироздания и конкретно в происходящих событиях.

И очень здорово, в прямом смысле этого слова, найти и обрести собственный путь в этом мире, в противоположность тем, кто является на свет до предела напичканным банальными приемами, готовым интеллектуальным и эмоциональным багажом, которые заботливо собраны хлопотливыми няньками, и всю жизнь идет проторенной тропой, даже не помышляя о переменах. Кстати, о размышлениях…

Теперь я понимаю, почему Морсон не выпустил меня на волю. Не только потому, что я был не закончен — без заключительного-то ритуала произнесения моего имени! — а потому что моя младенческая сила оказалась слишком незначительной перед полчищами, осадившими замок. Их колдуны-предводители просто не обратили бы на меня никакого внимания, небрежно расправились бы со мной, даже не раскрыв истинных причин моего появления на свет.

О, сколько времени с момента падения Рондовала я томился и маялся, находясь в заточении в маленькой комнатушке, в сетях хитрой оболочки заклятия!.. Теперь, право, и не помню. Возможно, годы — пока естественное разрушение и тление не сломали преграды, удерживающей меня в моей темнице. Впрочем, меня это мало беспокоило, ибо вел я тогда практически неосмысленное существование, того изысканного философского мышления, которым я ныне наслаждаюсь, не было и в помине. В последующие годы я изучал географию, архитектуру, но никогда не интересовался силой, удерживающей меня в замке, даже тогда, когда мои скромные вылазки в окрестностях неизменно сопровождались какой-то непонятной тягой, которая покидала меня лишь в стенах замка. Я был молод и наивен. Мне и в голову не приходило задавать себе многие вопросы. Я плавал в солнечных лучах, купался в лунных бликах. Идиллическая жизнь!

Так было до тех пор, пока не появился Поль и началась вся его активная деятельность. Она возбудила во мне настоящее любопытство. Не считая мелких насекомых, а также непонятных обитателей иных уровней реальности, я общался лишь — мысленно — со спящими драконами и им подобными, а подобное общение совсем не стимулирует творческое развитие интеллекта. Внезапно меня наводнило словами и заключенными в них идеями. Именно тогда я пришел к самосознанию и впервые начал исследовать загадки собственного происхождения.

Я знал, что каким-то образом связан с Полем благодаря его родимому пятну в форме дракона и другим признакам, которые напоминали в нем моего первого злополучного хозяина. Однако тогда мне было неведомо, что все это — часть замысла моего существования. В свете последних данных становится ясно, что многие мои поступки, оказывается, были исполнены глубокого смысла. Такие, например, как оживление мертвеца с целью передать Маусглову важную информацию. Или мое собственное решение оставить Рондовал и сопровождать Поля.

«Белфаниор». Очаровательное слово!

Так как Поль пребывал в полусознательном состоянии, задыхаясь, страдая от боли и многочисленных ожогов, растяжений и ран, контуженный и совершенно изможденный, я сразу понял, что наиболее важная моя миссия в жизни — обеспечить его защиту, и я был рад, что это мне до сих пор удавалось, несмотря на все работающие против меня факторы. Мне доставило удовольствие то, что несколько раз я вырывал его из слишком горячих объятий тревожного сна, ну и не забыл отправить Маусглова за посохом, без которого он, пожалуй, сейчас бы был мертв.

Да, мне приятно, что, поступая так, а не иначе, я действовал правильно и добивался нужных результатов по собственной инициативе, а не вследствие неких приказов.

Увидев распростертое тело Ларика — тоже моего подзащитного, и Райла, Ибала, Вонни, я не без радости сообразил, что, как союзники, они наверняка подпадают под мою опеку. Новые философские горизонты, открывшиеся передо мной, казались поистине безграничными.

Да.

Лишь только было произнесено мое имя, я сразу осознал кто я и зачем: я — Проклятие Рондовала (чисто технический термин), существующий для защиты замка и представителей рода, а если они погибнут, для мести за них. Я нашел это занятие весьма заманчивым и почетным.