Вторник. 9 декабря, 2008.

Капли пота скатываются по моему лицу от того, что ни один человек на земле не должен видеть.

— Ты знаешь, почему мы должны сделать это, — говорит моя мать.

Я вырываюсь и ерзаю на деревянном стуле, пытаясь освободиться. Веревки врезаются в плоть, но мне плевать. Всего лишь вид этой штуки толкает меня подорваться с места и убежать, и мне плевать, что я привязан.

— Пожалуйста, мама, разве нет другого выхода? — спрашиваю я. Я никогда не использовал это слово раньше. Сейчас как раз подходящий случай.

— Нет, — рычит мой отец. — Мы говорили тебе, что случится, если ты ослушаешься нашего приказа.

Вокруг меня сгущается тьма, и поселяется в моем сердце. Комнату освещает лишь огонь, потрескивающий передо мной. Мой взгляд мечется назад к матери и к тому, что она делает. Мороз сковывает позвоночник, когда я вижу, как она играет с огнем. Вот только игра закончилась уже очень давно.

Я сглатываю.

— Я не заслуживаю такого. Не за то, что я сделал.

— Это именно то, чего ты заслуживаешь! — кричит отец. — Неужели ты не видишь? — Он хватает меня за подбородок и заставляет посмотреть на него. Позор и унижение, которые я чувствую, отображаются в его глазах. Я понимаю, что это случится на самом деле.

Желание убраться отсюда берет верх.

Я подрываюсь вместе со стулом, и пытаюсь убежать, но отец хватает меня и заставляет сесть обратно.

— Нет!! Ты не можешь этого сделать!! — ору я.

Он держит меня, сжимая руки и наступая ногами на мои. На его лице неумолимость, которой я прежде никогда не видел.

— Ты знал риск. Я предупреждал тебя, что случится, если ты продолжишь.

— Это был не я! — кричу я. — Не я все это начал!

Отец опускается передо мной на колени. Я вижу, как мама помешивает огонь, и от этого

зрелища меня начинает тошнить.

— Тебе нужно было использовать глаза для более благих целей.

— А кому есть дело? Ты монстр! Вы оба!! — мой голос разрывается. — Как вы можете сделать это со мной?! Вы сошли с ума?!

Моему вопросу ответ не нужен. Я знал его с тех самых пор, как появился в этом гребаном мире. Моя семья никогда не была и не будет нормальной. Они хищники. Отбросы земли. Темные защитники гнусных ублюдков и убийцы невинных. Мы везде и нигде одновременно. Мы — никто. Наши жизни ничего не стоят.

Моя жизнь ничего не стоит. Даже для них.

— Хватит. Это твое наказание. Конец истории. У тебя был выбор, и ты просрал его, — отвечает отец.

— Выбор?! Моя жизнь! Нельзя выбирать между смертью и этим!! — я стискиваю зубы.

Он улыбается. Это так мерзко.

— Выбор есть всегда.

Он встает и отходит на пару шагов. Мама поворачивает голову и поднимает кочергу. Раскаленный наконечник в форме «Х» светится дьявольским красным светом. Паника во мне начинает хаотически курсировать под кожей.

Я выкручиваюсь и вырываюсь на свободу, но это бесполезно. Щелчком пальцев отец подзывает нескольких мужчин к себе на помощь. Они хватают и сдерживают меня.

Отец поворачивается ко мне спиной, прокашливаясь.

— Ты уничтожил нас. По твоей вине мы потеряли того же клиента во второй раз. Это твое наказание. Прими его с достоинством и честью.

Мама осматривает кочергу и улыбается в мою сторону.

— Я люблю тебя, мой дорогой мальчик, но это нужно сделать. Ты знаешь правила.

— К черту правила! — кричу я. Я сопротивляюсь, но мужчины продолжают свой натиск.

— Даже в нашей профессии есть правила. Тебе стоило понять это прежде, чем нарушать их.

Она поднимает руку, я откланяюсь назад, но этого недостаточно. Она все равно тянется ко мне. Рукой она нежно касается моей щеки, и гладит меня. Внезапно она превращается в любящую и заботливую мать, которой никогда не была.

Я до боли скриплю зубами, пытаясь укусить ее. Она убирает руку и посмеивается.

— Иначе нам бы пришлось убить тебя. Ты знаешь, почему мы не можем просто так оставить это, — она поднимает кочергу. — Око за око.

И с этими словами она впивается кочергой в мой правый глаз. Мои легкие не могут вынести криков, которые провоцирует болезненная агония. Тело разрывает, мое дыхание настолько учащенное, что кажется, меня разорвет в клочья, словно воздушный шар. Кожа горит. Боль не сравнится даже с кинжалом, который насквозь вонзили в тебя и проворачивают, словно сверло. Я чувствую, как по лицу мерзко струится теплая кровь. Моя кровь. Закрывать глаз нет смысла. Красное становится черным, как только все заканчивается. Мои крики никого не волнуют, и она продолжает уродовать меня. В ноздри бьет такой запах, что на глаза наворачиваются слезы, даже если у меня теперь только один глаз.

Я словно нахожусь в прострации между сознанием и бесчувствием, и в этот момент меня окружает тишина, наполняя мое сознание. Она готовит меня к бремени, которое мне отныне придется нести — ненависть, которую заклеймили на моем лице. Я заставлю их заплатить.

Когда ее садизм воплощается в жизнь, она отступает на шаг и осматривает свою работу. Она наслаждается тем, что сделала и тем, что видит. Я смотрю на нее едва ли открытым левым глазом, но я не собираюсь сдаваться. Я отвергаю слабость. Я переживу это, даже если мне придется пожертвовать всем.

Стиснув зубы до боли, я поднимаю на нее взгляд, закипая от злости. По венам струится боль, но я полностью блокирую ее. Мою душу до краев заполняет ярость.

— Что ты со мной делаешь? — шиплю я.

— То же, что и ты сделал с нами. Ты заклеймил нас на всю жизнь. Долг платежом красен.

Отец дает знак мужчинам. Он даже не смотрит на меня.

— Уведите его.

— За это вы поплатитесь жизнью! — кричу я. Я вырываюсь из их рук, но моя сила убывает с каждым движением. Я больше не могу сопротивляться веревкам. Потеря крови и боль все-таки отражается на мне.

— Ты больше нас не увидишь, не услышишь от нас ни слова, и тебе здесь больше никогда не будут рады, — произносит мой отец.

— Прощай, — заканчивает его слова мама, пока вытирает кочергу о белую скатерть на столе.

Единственным живым глазом я наблюдаю за ними до последней секунды, пока меня не выволакивают из помещения. Когда за мной закрывается дверь, желание сопротивляться во мне умирает. Боль заполняет каждую клетку моего тела. На мгновение все вокруг чернеет, и я теряю мир из виду. Я теряю сознание, снова прихожу в себя, чувствую, как проходит каждая минута. Меня до сих пор волокут, но я понятия не имею, где я нахожусь. Они тащат меня в лес, далеко от всех, и все также привязанного к стулу, бросают в снег.