Я сказал Маме Чиа, что готов отправляться. К нам подбежала Тиа и обняла нас обоих. Я нежно обнял ее в ответ, почувствовав ее отвагу и глубокую печаль — вскоре ей предстоит расстаться со своим ребенком.

Мы с Мамой Чиа неторопливо шли к берегу океана, и во мне возникли новые чувства — ко мне вернулись благодарность, печаль и любовь по отношению к Маме Чиа, которые я на десять дней отставил на задний план. Я остановился, положил руку ей на плечо и заглянул в ее ласковые глаза.

— Вы были так добры ко мне, — сказал я. — Мне очень хочется что-нибудь сделать для вас, как-нибудь помочь… — Я сделал медленный глубокий вдох, чтобы успокоить свою грусть. — Мама Чиа, вы удивительно добрый человек — таких просто не бывает! Мне кажется, что я недостоин всего этого — вашего времени, энергии, новой жизни, которую вы мне подарили. Как мне отблагодарить вас? Смогу ли я когда-нибудь это сделать?

В ответ Мама Чиа привлекла меня к себе и крепко обняла. Я подумал, что с Сократусом такое проявление чувств было бы просто невозможным, и разрыдался.

Отступив на шаг, она пристально смотрела на меня; ее лицо светилось от счастья:

— Я люблю то, что я делаю. Когда-нибудь ты поймешь, что я имею в виду. И я делаю это не для тебя, и даже не для Сократуса, поэтому благодарности не нужны. Они просто неуместны. Я делаю то, что делаю, во имя большей цели, высшей миссии. Помогая тебе, я помогу многим другим, когда ты тоже начнешь это делать. Пойдем, — она мягко пожала мою руку, — пойдем погуляем по берегу.

Я оглянулся на поселок, который продолжал жить своей обычной жизнью, и ощутил прилив сил, особый дух «алоха», заключенный в каждом колонисте. Сейчас я смотрел на них иными глазами, совсем не так, как в тот день, когда впервые появился здесь. Любые воспоминания со временем бледнеют, но это осталось во мне на всю жизнь. И мне кажется, что с каждым днем оно, напротив, становится все ярче, живее и намного значительнее, чем любое просветление или мистическое видение.

Мы брели по пустынной полосе чистого белого песка и почти не разговаривали, слушая музыку прибоя, нарушаемую пронзительными криками альбатроса, охраняющего побережье. Глаза Мамы Чиа были обращены к горизонту. Она наблюдала за длинными тенями, отбрасываемыми заходящим солнцем, и мне казалось, что она, как кошка, видит нечто, недоступное взору обычного человека. Я рассматривал водоросли, выброшенные ночным штормом и необычно высоким приливом далеко на песок, а потом пошел по самому краю воды и подобрал несколько раковин. Сачи ими вряд ли удастся удивить, но вот Холли они наверняка понравятся. Передо мной в который раз предстало ее нежное личико, и я вновь ощутил щемящую тоску. Я вспомнил и о Линде и спросил себя, сможем ли мы снова быть вместе, или все-таки разные пути жизни предназначены нам судьбой.

Я оглянулся и увидел, что тени уже коснулись неровной цепочки следов, оставленных мной и Мамой Чиа на мокром песке. Я вернулся к поискам сокровищ моря, а Мама Чиа продолжала вглядываться вдаль.

В одном месте мы уперлись в выдающуюся в море скалу, и нам пришлось разуться и обойти ее вброд, по колено в воде. Когда мы обогнули ее, я услышал глубокий вздох Мамы Чиа и подумал, что она собирается что-то сказать, но, подняв глаза, понял, что это было реакцией на одно из самых печальных и странных зрелищ, которые мне когда-либо доводилось видеть, — с этой стороны скалы песок пляжа был покрыт ковром из миллионов морских звезд, выброшенных на берег недавней бурей. Прекрасные розовые, оранжевые и коричневые пятиконечные звезды лежали на раскаленном песке, высыхая и умирая.

Я остановился, пораженный этим зрелищем океанского кладбища. Я много слышал о китах и дельфинах, которых выбрасывает на берег, но никогда своими глазами не видел ничего подобного. Теперь, когда меня окружали тысячи умирающих живых существ, я окаменел и чувствовал себя совершенно беспомощным.

Но Мама Чиа не потеряла присутствия духа. Без колебаний, она, прихрамывая, подошла к ближайшей морской звезде, подняла ее, подошла к кромке воды и опустила ее в родную стихию. Вернувшись назад, она подобрала следующую звезду и вернула ее океану.

Ошеломленный количеством нуждающихся в помощи животных, я сказал:

— Мама Чиа, их здесь тысячи! Вы не сможете помочь им всем!

Она опустила в воду очередную морскую звезду и подняла голову:

— По крайней мере, я могу помочь этой, — ответила она.

Она была права. Я подбежал к ней, взял по морской звезде в каждую руку и отнес их в море. Мы продолжали спасать животных до темноты и теперь двигались чуть ли не на ощупь — пляж освещался только бледным сиянием полумесяца и светом звезд. Многие морские звезды уже умерли, но мы все равно возвращали их в живительную воду, надеясь на лучшее.

Мама Чиа неутомимо наклонялась, снова и снова, и это меня беспокоило, но никакие слова не смогли бы отговорить ее от этого. Она собиралась жить до самой смерти. И пока я здесь, на острове, рядом с ней, я буду делать все, чтобы помочь ей в этом.

Была уже глубокая ночь, когда мы, уставшие до смерти, со счастливыми улыбками осмотрели чистый берег, рухнули на мягкий песок и мгновенно заснули.

Я проснулся внезапно, решив, что уже взошло солнце. Но источником разбудившего меня света был потрескивающий костер, возле которого, спиной ко мне, сидела Мама Чиа.

— Не спится? — спросил я, подходя к костру.

— Уже выспалась, — ответила она, не отводя глаз от костра.

Я встал за ее спиной и помассировал ей плечи и спину.

— Что вы увидели там, в огне? — спросил я, не рассчитывая на ответ.

— Что ты подумаешь, если я скажу тебе, что родилась не на этой планете? — спросила она.

— Что?

— Что ты подумаешь, если я скажу то же самое о Сократусе и о тебе?

Я просто не знал, что ответить, и никак не мог понять, говорит ли она серьезно.

— Вы это увидели в огне? — Я смог придумать только это.

— Садись, — сказала она, — и посмотри сам.

Я сел рядом с ней и уставился на прыгающие языки пламени.

Мама Чиа слегка подвинулась и начала разминать своими сильными пальцами мою спину.

— Ты как-то спрашивал, почему я так ждала тебя. Потому что все мы — одна семья, — сказала она. — Каждый из нас — член единой духовной семьи.

— Что вы имеете в… — Мне не удалось закончить свой вопрос. Мама Чиа резко надавила на нижнюю часть моей шеи.

В моих глазах вспыхнули звезды, а потом в них остался только огонь… Я погружался в него все глубже… глубже…

Я видел начало времени и пространства, когда Дух воплощался в материи: образовывались звезды, планеты, горы, океаны, в которых родились твари, большие, и малые, плодившиеся и размножавшиеся.

Их было множество — не было лишь человека. Это были доисторические времена, когда мир был исполнен магии и Разум рождал свои первые легенды… Животные развивались, и из простейших форм возникали все более сложные. Но на планете все еще не было человека.

Я видел древнюю Вселенную, в искривленных пространствах которой, в царстве свободы и блаженства, играли и пели души ангелов. Воспоминания об этом, сохраненные в бесконечных хранилищах Духа, стали архетипами места, которые мы зовем Небесами.

Сонмы ангельских душ сошли на землю, увлекаемые любопытством и интересом к ее материальной природе, к формам органической жизни, к движимой ими сексуально-созидательной энергии, к тому, каково это — обладать телом.

Души узрели примитивные формы созданий, скитающихся по земле, — и омрачились. Они входили в тварей земных, смотрели на мир их глазами, чувствовали его их кожей, познавали царство материи и жизни на земле.