Самой представительной была, конечно, главная зала, она же трапезная, она же спальня для холостых хирдманов (они спали там же, где пили) — зала во всю длину и ширину большого дома в поместье Хладир. На плотно утоптанном земляном полу стояли удобные лавки да два широких стола вдоль северной и южной стен дома, а между ними — длинный очаг, устроенный прямо в полу. Дважды в день там собирались все мужчины, которые жили в поместье, и женщины подавали на стол мясо, рыбу и каши.

Была в поместье малстофа, где конунг советовался со своими людьми, и восемь лет назад объявил своим наследником любимого сына, и, конечно, скемма, где сидели за пряжей женщины поместья. Хильдрид знала Хладир и его окрестности, как свои пять пальцев — она выросла здесь и прожила большую часть жизни. Здесь же прожил жизнь ее отец, и поблизости от поместья был похоронен.

Как и прежде, вокруг поместья, на скалах, стояли дозорные, наблюдали за морем; когда шесть кораблей Хакона медленно выбрались из-за мыса и направились к берегу, их уже ждали воины. Здесь привыкли к неожиданным посещениям, пусть даже и на шести боевых кораблях. Мало ли кто мог прибыть в Хладир со своим делом. Ярл, привезший дань или дары? Хевдинг, желающий выразить покорность или помириться? Херсир, готовый поступить на службу? Или просто богатый торговец с ценным товаром, который безопаснее везти на драккарах под присмотром отлично вооруженных воинов?

Хакон дождался, когда нос его корабля ткнулся в песок, и прыгнул за борт, в воду. Подставил плечо кораблю, который надо было вытащить на берег. Воспитанник Адальстейна собирался ночевать в Хладире и давал это понять хозяевам. Те лишь молча смотрели с пригорка и ждали.

Желая почувствовать себя увереннее, младший сын Прекрасноволосого оглянулся, выискивая тех, кого уже привык называть своими ярлами — шестерых предводителей отрядов. Первой ему на глаза попалась Хильдрид, что неудивительно — она, как всегда, не спрыгивала с планшира в воду, и викинги вместе с кораблем выносили ее на гальку. Хакон махнул ей рукой, зовя идти за ним, а уж остальные «ярлы» потянулись следом.

В широко распахнутых воротах конунгова поместья ждали воины, а среди них — Сигурд Хаконсон, хладирский ярл. Его легко было узнать по крашеному плащу, дорогим украшениям, властной манере держаться и, конечно, по широченным плечам воина и гребца. Его отец, один из самых верных сподвижников Харальда Прекрасноволосого, славился своей силой и телесной мощью. Говорили, что в узкие двери лофтов ему приходилось протискиваться боком из-за слишком широких плеч. Что ж, сын не уступал отцу. После отца Сигурд унаследовал не только телесную силу, но и титул ярла, и теперь, как батюшка до него, управлял конунговым владением в Трандхейме, распоряжался отрядами, которые жили здесь, охраняя побережье.

Несколько мгновений Хакон молча смотрел в глаза Сигурду. Он его, конечно, не помнил, но догадался, кто перед ним. В Трандхейме ярл был, пожалуй, самым влиятельным человеком после конунга. А если учитывать, что Эйрик мало где пользовался настоящим уважением, то, пожалуй, даже он уступал Хаконсону. Инстинктивно Воспитанник Адальстейна понял, что если он сможет убедить трандхеймского ярла в своих правах — полдела будет сделано.

— Кто ты, чужак? — гулко спросил Сигурд. Его размашистые усы едва шевельнулись над губами, выговаривающими эти слова. На Хакона он смотрел выжидательно, а по его спутникам лишь скользнул взглядом. Хильдрид удержалась от того, чтоб не улыбнуться. Уж ее-то Сигурд никак не мог забыть.

— Я не чужак, — ответил Хакон. — В Англии меня именовали Воспитанником Адальстейна. Меня зовут Хаконом, и говорили, будто конунг Харальд Харфагер — мой отец.

— Кто говорил? — помолчав, спросил хладирский ярл. Каменное лицо, но глаза-то не обманут. Глаза вспыхнули, как два раздутых уголька. Сигурд впился в собеседника взглядом. Дочь Гуннара могла побиться об заклад, что он уже все понял, и доказательства ему не нужны.

— Люди, достойные уважения, — спокойно ответил сын покойного конунга. — Например, Хаук Длинные Чулки. Или Аудун Плохой Скальд.

— Действительно, люди, достойные уважения, — ярл Трандхейма выпятил губу и задумчиво подул на нее. — Зачем же ты явился сюда, Хакон Харальдсон?

— Где же еще место конунгову сыну, как не на родине? Кроме того, люди говорили, будто мой отец похоронен где-то здесь.

— Неверно тебе сказали люди. Обманули или не знали. Прекрасноволосый умер в Рогаланде, далеко отсюда. А погребен он в Хаугаре, — Сигурд оглядывал юношу откровенно оценивающим взглядом. — Ну, не стой в воротах. Заходи. Негоже мне, доброму другу Харальда, не принять в Хладире его сына.

Первым в поместье вступил Хакон, вслед за ним — шестеро его сподвижников. Хильдрид шла последней. Именно она кивнула одному из старых знакомцев на воинов, оставшихся при кораблях, мол, их-то тоже надо бы приветить.

Сигурд был умным человеком. Очень умным. Он знал Эйрика с детства, и, конечно, очень точно мог определить, чего тот стоит. За внешней невозмутимостью, за ровным, неизменным обхождением и малоподвижным задубелым лицом таилось редкостное умение раздумывать над событиями и делать выводы. Потому трандхеймский ярл до какой-то степени мог считаться провидцем. Все «художества» Эйрика он наблюдал с предельно близкой дистанции, и, как никто, понимал, что правление этого головореза и властолюбца ничего хорошего не предвещает. В сыне первого конунга Нордвегр было столько гонора, что хватило бы на десяток правителей, жестокость и стремление к утверждению своей абсолютной власти тоже перехлестывали через край. Не было лишь чувства меры. И еще отсутствовала какая-то мелочь, некое неуловимое качество, которое способно превратить заурядного храбреца в настоящего вождя.

Говоря проще, Кровавая Секира не годился для роли конунга. Должно быть, любовь ослепила Харальда Прекрасноволосого, раз он не почувствовал в сыне этих важных недостатков. И не понял, что Эйрику не хватает самой малости — ума — чтоб сделать свои недостатки как можно более незаметными.

Сигурд в отличие от Харальда все прекрасно понимал.

В трапезной зале с длинным очагом собирались воины. Ранний ужин ждал всех без исключения — женщины готовили только дважды в день, но уж зато с избытком. С краю длинного очага была уложена плоская каменная плита, достаточно большая, чтоб на ней уместилось с десяток горшков похлебки, или столько мяса, сколько можно получить с одной оленьей туши. Здесь, на камне, обложенное горячими углями, оно неторопливо доспевало и получалось мягким и нежным. Потом служанки раскладывали ломти по лепешкам или даже блюдам, угощали голодных мужчин.

Перед ужином хладирский ярл усадил юного гостя на почетное место — за северным столом, по правую руку от себя. Пока рабыни подавали на стол, они о чем-то говорили — негромко, но совершенно серьезно, будто не лежала между ними пропасть в добрых три десятка лет. Сигурд был старше Эйрика, и на младшего сына Харальда Прекрасноволосого вполне мог бы смотреть сверху вниз, как на юнца.

Но не смотрел. Было видно, что Хакон ему понравился.

О чем было решено, никто из викингов не узнал, но по выражению лиц хладирского ярла и младшего сына Прекрасноволосого стало ясно — оба смогли добиться от собеседника того, чего желали. Для воинов Воспитанника Адальстейна тут же нашлось место для ночлега, викинги Сигурда, не торопясь, знакомились с ними. Они предвидели, что, должно быть, скоро придется вместе давать отпор Эйрику Кровавой Секире.

Еще сутки у Хильдрид не было почти ни одной свободной минутки. Она единственная из ярлов Хакона знала Хладир и окрестности, представляла себе, где можно встать лагерем — на всех воинов Воспитанника Адальстейна места в домах поместья не хватило. Лагерь удобнее всего было разбить там, где можно подчинить корабли, разложить на просушку такелаж. Викинги, которых не допустили в трапезную Хладира, вдруг показавшуюся совсем маленькой, выбрали на берегу место для костров, вытащили котлы и принялись сами готовить себе еду. Хильдрид пришлось поужинать на скорую руку и поспешить к ним. Пока припасов хватало, но долго ли огромный отряд может жить на остатках хлеба и мяса, взятых еще в Британии? Женщина добилась того, что хладирские бонды пригнали на берег нескольких овец и теленка. Мужчины с гиканьем расхватали оружие, забили животных и принялись свежевать.