— Да, конечно. Я уж и сама хотела вам об этом сказать.

— В таком случае, вопрос. Ты тоже работаешь на «Приму»?

— Нет, боже упаси! — передернула плечиками Аня.

— Что так? — удивился Александр Борисович. — Сама ведь сказала, что в «Приме» деньги и прочее.

— Зато хозяйка стерва! И даже Стаська, на что уж терпеливой была, порывалась от нее уйти, да только та уговаривала ее всякий раз, обещая золотые горы.

Она замолчала и негромко добавила:

— К тому же я уже закрепилась в доме моделей у Зайцева и искать от добра добро…

Хозяйка стерва, и в то же время Кукушкина продолжала работать на ее агентство…

Почему? Деньги? Или еще что-то?

«Судя по всему, — размышлял Турецкий, — у Стаси появился богатый поклонник, возможно, даже любовник, который и спонсировал ее деньгами. Возможно такое? Вполне. Тем более, что многие модельные агентства специализируются именно на сводничестве, точнее говоря, на продаже своих моделей богатенькой клиентуре, за счет чего и существуют, проплачивая сумасшедшие деньги за аренду помещений под свои офисы. Более всего в таких агентствах котируются молоденькие провинциалки, и Кукушкина, как никто другой, подходила для этой цели. Мало того, что провинциалка, так вдобавок ко всему и круглая сирота, выросшая в липецком детдоме.

Откусив кусочек печенья и запив его глотком чая, Александр Борисович поставил чашечку на стол и более чем внимательно посмотрел на Аню.

— Вы хотите что-то спросить? — с детской непосредственностью произнесла она.

— Да.

— Так в чем дело, спрашивайте.

— У вас были доверительные отношения со Стасей?

— Конечно! Иначе мы не смогли бы жить вместе.

— Да, конечно. Но, в таком случае, вы должны были бы знать… у нее был любовник? Я имею в виду не парня, с которым она бы встречалась, а именно любовника. Возможно, весьма богатого человека.

Аня, как на полоумного, смотрела на Турецкого.

— Господи, да о чем вы говорите? — возмутилась она. — Какой любовник?! Стаська была белой вороной среди нас, совершенно чистой девчонкой… Она даже по-настоящему ни в кого никогда не влюблялась, и когда уже по-настоящему вошла в модельный бизнес, где через постель приходит половина успеха, ее кое-кто просто за дуру считал.

— В таком случае, откуда у нее такие деньги? Насколько мне известно, на подиуме много не заработаешь, а любовника, который бы ее содержал, у нее не было.

Аня полоснула по лицу Турецкого испытующевопросительным взглядом.

— Вы думаете, что гибель Стаськи…

— Пока что ее исчезновение.

— Да, конечно, исчезновение, но…

— Аня! — повысил голос Александр Борисович.

Она сморгнула, и Турецкий вдруг увидел, что перед ним сидит еще совершенный ребенок, семнадцатилетняя девчонка, которая чего-то боится, чего-то недоговаривает.

— Тебе что, угрожали? Заставили молчать? — догадался Александр Борисович.

Она угрюмо кивнула.

— Но кто? Когда?

И снова стремительный взгляд скользнул по лицу Турецкого, на этот раз какой-то беспомощный, просящий защиты.

— Ну же, Аня!

— Я не знаю, кто, но это было еще в самом начале, когда исчезла Стаська, и я сначала позвонила в ее агентство, а потом написала заявление в милицию.

— И что?

— Да, в общем-то, ничего особенного, просто мне позвонили по телефону и предупредили, что если я не хочу остаться уродом, и чтобы мне не облили лицо кислотой… в общем, чтобы я не совала свой нос куда не положено и забыла про Стаську. Она, мол, уехала в другую страну, живет с богатым человеком и очень счастлива.

— И?..

— Я испугалась, — призналась Аня. — И я уже знала, что ни в какую другую страну Стаська не уехала, не могла уехать.

— Почему?

— Ну, во-первых, надо было знать Стаську, а во-вторых… В общем, она никогда не расставалась с серебряным крестиком, который был у нее на шее, когда ее нашли на пороге детдома, и снимала его только в тех случаях, оставляя дома, когда уезжала на подиум.

— И он сейчас здесь? У вас?

Аня кивнула.

— А этот телефонный звонок… мужчина звонил или женщина?

— Мужчина. Причем голос какой-то очень грубый и как бы картавый немного.

— Ты могла бы его узнать?

— Господи, конечно!

— И все-таки, — вернулся к своему вопросу Турецкий. — У нее мог появиться любовник или хотя бы поклонник, который добивался ее расположения?

— Да, — кивком подтвердила Аня. — Правда, не любовник в том смысле, в каком это принято говорить, а какой-то очень влиятельный поклонник, который буквально изводил ее своими приглашениями, и Стаська, чтобы хоть как-то избавиться от него, вынуждена была принимать то эти деньги, то дорогие подарки, которыми он буквально заваливал ее. А один раз даже предложил купить ей квартиру с машиной в придачу, но Стаська сказала, что не готова сейчас к такому подарку.

— Короче говоря, отвертелась?

— Да.

— А она не говорила, что это за поклонник, где он ее увидел, и прочее такое?

— Увидел он ее на подиуме и, видать, влюбился раз и навсегда, Стаська хоть и не отличалась особой красотой, но в ней было что-то такое, такой шарм, что мужчины и особенно те, кому за сорок, тут же западали на нее.

Аня замолчала, нахмурив лобик.

— А вот насчет всего остального… Она ведь к тому же скрытная была, не очень-то свои тайны разбалтывала. Я только и знаю то, что этот ее поклонник каким-то очень влиятельным человеком был, к тому же очень богатым и буквально с ума сходил, когда по нескольку дней кряду не видел Стаську.

— Это она так говорила?

— Да. И еще говорила, что он достал ее своими подарками и деньгами.

— То есть, приставаниями?

— Да, пожалуй. Она даже как-то хотела в Липецк вернуться, лишь бы избавиться от него, но потом раздумала.

— Решила, что он достанет ее и там?

— Наверное.

Это уже был хоть и призрачный, но все-таки след.

— Аня, дорогая, — теперь в голосе Турецкого преобладали просящие нотки, припомни, пожалуйста, может все-таки она хоть имя его назвала?

— Вроде бы как Серафим, или что-то в этом роде, — не очень уверенно сказала Аня. — Она как-то приехала домой, взвинченная вся такая, сбросила туфли у порога и говорит: «Представляешь, Анютка, я — Станислава, а он Серафим. Вот хохма была бы».

— А этот человек, назовем его Серафимом, он звонил когда-нибудь Стасе?

— Да, конечно, но чаще всего по мобильнику. И только когда он был выключен или батарейки там сели, по городскому телефону.

— А после того, как исчезла Стася?

— Не знаю, — пожала плечами Аня. — Мобильник-то при ней остался.

— Я имею в виду городской телефон.

И вновь пожатие плечами, на этот раз неуверенное.

— Точно, конечно, сказать не могу, но… но вроде бы нет.

Пытаясь выжать из Ани максимум информации, Турецкий задал еще с десяток вопросов, однако, понимая, что ничего существенного уже добиться не сможет, попросил разрешения покопаться в личных вещах Стаси, в надежде, что хоть что-нибудь сможет навести его на след убийцы, и когда прощался, хлопнул себя ладонью по лбу:

— Господи, чуть не забыл! У Стаси были какие-нибудь яркие приметы, которые помогли бы в ее поиске?

— Так я же дала вам ее фотографию.

Александр Борисович вынужден был развести руками.

— Девочка ты моя дорогая, по фотографии не всегда можно опознать человека, а вот по его особым приметам, — шрамам, татуировкам, родинкам и прочему…

С фотографией в руке и описанием особых примет на отдельном листочке, Плетнев всматривался в заострившиеся, а то и просто раздутые до полной неузнаваемости лица москвичей и «гостей» столицы, нашедших свою смерть в темных закоулках Москвы, и невольно вспоминал последние данные статистики, которые вычитал в газете.

Москва вышла на пятое место в мире по количеству убийств и особо тяжких преступлений, обогнав некогда лидирующий Нью-Йорк и прочие криминальные столицы. Теперь впереди нее был только Кейптаун и столицы каких-то африканских государств, где жизнь человека, судя по всему, вообще не стоила ни цента. Впрочем, в Москве человеческая жизнь также стоила копейки.