– Если качество руководство «Мелодии» устроит, то могут и вашей плёнкой обойтись. В конце концов, они не приглашают «Битлз» записываться к себе на студию, когда без разрешения ливерпульцев печатают миньоны с их песнями.
Поэтому для меня первоочередной задачей было вручить бобину Силантьеву. Теперь, когда она была у меня на руках, я мог хоть завтра отправляться в Москву. Правда, летать (не тащиться же поездом) только из‑за того, чтобы вручить плёнку, я считал большим расточительством. Поэтому позвонил Силантьеву и сказал, что отдам ему коробку с бобиной 8 мая, перед концертом в Кремле.
До которого, кстати, оставалось 10 дней. А за 9 дней до концерта на тренировке Казаков объявил:
– Ну что, Женёк, вчера мне звонили из федерации бокса. Попросили до тебя донести, что ты включён в расширенный список сборной на поездку в Испанию, на чемпионат Европы. Двухнедельные сборы в Крыму начнутся 25 мая, по их итогам будет сформирован окончательный состав сборной. 24 мая тебе нужно быть в федерации, где назначен общий сбор, а оттуда в тот же день вылетаете в Крым. Там какая‑то база Министерства обороны на побережье, где и разместитесь.
Да, за Испанию мне ещё придётся побороться. Что ж, я и не рассчитывал, что место в команде мне преподнесут на блюдечке с голубой каёмочкой.
Опять же, с учёбой сплошные непонятки. Меня так из института на фиг выгонят, невзирая на заслуги. Но проректор вошёл в положение, договорились, что преподы составят мне индивидуальный план, по которому я буду заниматься на сборах и на соревнованиях. Ну и отлично! Так‑то я мог и без занятий сдать все зачёты включая пятый курс, но приходилось изображать из себя обычного студента.
1 мая началось с традиционной демонстрации трудящихся, учащихся и интеллигенции. Я, как обычно, шёл в колонне нашего политеха, а Полина впервые двигалась через площадь в колонне работников культуры. А ближе к вечеру мы с ней отправились в ресторан Дома офицеров. Здесь меня уже знали, а ещё лучше знали мои чаевые, поэтому столик нашёлся без проблем. К тому же я вчера заходил, переговорил кое с кем, о чём Полине пока знать было не нужно.
А на небольшой сцене уже настраивали свои инструменты музыканты ресторанного ансамбля, и Серёга Зинченко приветливо махнул мне рукой. А я махнул ему в ответ, подмигнув. Тот подмигнул мне и кивнул, мол, всё будет пучком.
Полина в своём лучшем платье и с лицом, слегка подправленным импортной косметикой, была прелесть как хороша. И я рядом с ней чувствовал себя настоящим мачо, мои широкие плечи расправились до такой степени, что, казалось, пиджак вот‑вот начнёт трещать по швам.
В какой‑то момент я понял, что пора, не следует дальше тянуть, и бросил вопросительный взгляд в сторону Серёги. Тот поймал его, чуть заметно в ответ кивнул, и я, сказав Полине, что приготовил для неё небольшой сюрприз, направился к сцене. Музыканты ансамбля также были в курсе моего флешмоба, а потому не удивились моим действиям.
Взяв в руку микрофон, я сказал:
– Друзья, минуточку внимания!
Лица гостей ресторана дружно повернулись в мою сторону. Поля тоже смотрела, и в её глазах также застыло удивлённое выражение. Но в них помимо прочего читалось предвкушение чего‑то хорошего. Что ж, постараюсь свою любимую не разочаровать.
– Эту песню я посвящаю всем женщинам, но в первую очередь своей невесте, которая присутствует в этом зале.
Музыканты заиграли вступление, а я запел:
Очарована, околдована,
С ветром в поле когда‑то повенчана.Вся ты словно в оковы закована,Драгоценная ты моя женщина…
Для исполнения этого романса моих вокальных способностей хватало, к тому же мы на днях немного порепетировали. В оригинале она была на катрен[1] длиннее, я его выкинул, сделав похожим на тот вариант, что стал популярен в конце 80‑х. Вернее, будет популярен. Николай Заболоцкий написал стихотворение в 1957 году, практически перед смертью, а в 1968 году бард Александр Лобановский написал и музыку. Так что песня уже ушла в массы, и претендовать на её авторство я не собирался.
Приятно, когда тебе аплодирует весь зал. А вдвойне приятно видеть счастливую улыбку и сияющие глаза любимой девушки.
Вернувшись за столик, я достал из кармана маленькую коробочку, открыл её и протянул Полине.
– Ты выйдешь за меня?
Она часто‑часто заморгала, глядя на золотое с небольшим бриллиантом колечко, и в её глазах почему‑то появились слёзы. Надеюсь, это были слёзы счастья.
– А ты сомневался?
– Тогда предлагаю это дело отметить.
Пока она примеряла колечко (с размером всё‑таки угадал), я наполнил наши бокалы шампанским. Домой мы попали слегка пьяными и счастливыми ближе к полуночи. В ресторане и затем в такси мне пришлось выслушать и ответить на массу вопросов, связанных с подачей заявления и последующей свадьбой, а на некоторые Полина отвечала сама. Например, сама обозначила тему свадебного платья и тут же пришла к выводу, что наилучший вариант – пошить самим. Вернее, купить ткань и озадачить мастера какого‑нибудь ателье.
– Только, наверное, дорого выйдет? – спросила она, жалостливо заглядывая мне в глаза.
– Такое событие случается раз в жизни… У большинства, – добавил я. – И мне хочется, чтобы моя невеста выглядела на миллион. Пусть тебе пошьют такое платье, какого ни у кого в Свердловске – а может и во всём СССР – ещё не было.
– Класс! – воодушевилась Полина. – У солистки нашей филармонии Нинки Раушбах родственники живут в ГДР, присылают ей западногерманские журнал мод «Бурда» и каталог «Отто». Правда, на немецком, но там главное – фотографии. Я у неё попрошу, может, там что интересное будет. Представляешь, в ЗАГС войду как какая‑нибудь фрау!.. А когда мы пойдём подавать заявление в ЗАГС?
– Да хоть завтра! Ради такого случая я даже готов прогулять первую пару.
Её мой ответ устроил, и ровно в 9.00, едва распахнулись двери отдела ЗАГС Ленинского района Свердловска, мы переступили порог учреждения. Бланк заявления выдавали в специальном окошке. Учитывая, что я вполне мог поехать в Испанию, а турнир там закончится 19 июня, мы сошлись на 26 июня. Даже если не попаду на Европу – будет время как следует подготовиться.
– За почти два месяца заявления не подают, – резюмировала тётка в окошке.
– Но в виде исключения можно?
– В виде исключения – это к заведующей, на второй этаж.
Вскоре мы сидели в кабинете заведующей Ленинским ЗАГСом Татьяны Андреевны Коряк – костистой тётки неопределённого возраста, не выпускавшей изо рта сигарету. На столе лежала початая пачка «Родопи», а в пепельнице – смятый окурок. Похоже, до нашего появления, хоть мы были и первыми, она успела выкурить сигаретку. Но и она ни в какую не шла нам навстречу.
– И никак нельзя войти в наше положение? – просительным тоном поинтересовался я.
– Нельзя, это закон! Приходите в конце мая, – напутствовала нас Коряк.
Мы с Полиной тяжело вздохнули и покинули помещение.
– Ничего страшного, – сказал я своей расстроенной невесте. – Месяцем больше, месяцем меньше… У нас впереди вся жизнь.
А чтобы сильно не расстраивалась, я предложил ей пока заняться подготовкой свадебного наряда. Я‑то костюм себе всегда успею купить. В крайнем случае у меня есть один вполне приличный, можно и в нём в ЗАГС идти. А вот у невест с нарядом всё куда серьёзнее. Ну вот и пусть занимается пошивом платья, будет чем заняться до свадьбы.
Билет на утренний рейс 8 мая до Москвы я приобрёл заранее, без суеты, и погода свинью не подложила – небо было ясным, с редкими обрывками зависших в бездонной лазури облаков. Полёт так же прошёл без происшествий, и из аэропорта я сразу поехал в гостиницу «Россия». Поселился в двухместном номере не с кем‑нибудь, а самим Расулом Гамзатовым. Он появился попозже, когда я уже переоделся в тренировочный костюм и подумывал, не включить ли кондиционер. Да‑да, наш номер (подозреваю, что и большинство дрогших, если не все) был оборудован кондиционером «Toshiba». Похоже, в Баку выпуск бытовых кондиционеров ещё не освоили. А может, кондишены японской фирмы хоть и дороже, но престижнее, тут же и иностранцы останавливаются. Да и шума от них наверняка меньше. У нас многое делается на совесть, но кондово. Взять пылесосы… Всасывают с охеренной мощностью, но движок работает с таким шумом, словно где‑то рядом взлетает ракета. То ли дело какой‑нибудь «Electrolux» – мечта советской домохозяйки, по большей части несбыточная.
