Я на несколько секунд задумался.

– Дайте мне месяц, Леонид Ильич.

– Хорошо, через месяц надеюсь увидеть доклад на своём столе. Петя, – повернулся Леонид Ильич к моему провожатому. – Проконтролируешь?

– Конечно, Леонид Ильич, – кивает тот.

– Вот и ладно… Ты, кстати, комсомолец? – неожиданно меняет тему Брежнев, снова поворачиваясь ко мне.

– Конечно, Леонид Ильич!

– А в партию не собираешься?

– Собираюсь, сейчас «первичка» рассматривает моё заявление.

– И достойных коммунистов с рекомендациями нашёл?

– Да нашёл…

– Третий не нужен? – хитро прищурился Брежнев.

– Третий? – я пожал плечами. – Ну если только кто‑то очень уж заслуживающий внимания, так сказать, для солидности…

– Завтра напомни мне позвонить в Свердловск, в обком партии. Часиков в 10 утра.

И снова повернулся ко мне всё с той же хитрой ухмылкой.

– Похлопочу за тебя, уверен, коммунист из тебя выйдет стоящий… Так, дайте человеку рюмку, пусть выпьет с нами за Великую Победу!

Так и пришлось чокаться с Леонидом Ильичом и другими членами ЦК. Дали закусить бутербродом. А потом у генсека завязался разговор с Косыгиным, и тут же нарисовался мой провожатый.

– Пойдёмте, Евгений Платонович, не будем мешать товарищам решать вопросы государственной важности.

Я и сам уже подумывал, как отсюда свинтить, так как чувствовал себя здесь не совсем уютно, как овца в стае волков, а потому с готовностью последовал за «седым». Он довёл меня до фойе, где вежливо попрощался и посоветовал не распространяться о визите на фуршет.

– Ни к чему рассказывать кому‑то, что вы пили с членами Политбюро.

– А насчёт того, о чём вас Леонид Ильич попросил, не забудете?

– Не беспокойтесь, – впервые растянул губы в улыбке Петя, – такие вещи не забывают.

– Доклад у меня будет готов, как я и обещал, в течение месяца. Как я вам его передам?

– Отдадите Хомякову, вашему куратору. А дальше уже наша забота.

Угу, понятно… Гамзатову, который заявился за полночь с посиделок с коллегами в каком‑то кабаке, я про встречу с Брежневым ничего н сказал. Как и по возвращении в Свердловск не сказал никому, даже Полине. Исключение сделал для Хомякова, раз уж он из их ведомства, от него не утечёт. Тем более мне ему передавать свой доклад по ЭВМ.

Но первым делом сразу по возвращении в Свердловск я уселся писать письмо начальнику УКГБ Хлесткову. Больше не знал, кому ещё писать, адресов преемников безвременно почившего 5 лет назад Сергея Палыча Королёва у меня не было. Обошёлся без подробностей, просто написал, что вентиляционный клапан спускаемого аппарата несовершенен, и что экипажу космического корабля «Союз‑11» может угрожать опасность из‑за разгерметизации спускаемого аппарата. А знаю – потому что знаком с технологией, имею кое‑какое отношение к космической отрасли. Корябал печатные буквы левой, затянутой в резиновую перчатку рукой – снова устраивать пляски с бубном – то бишь с пишущей машинкой, из‑за одного письма было лень. Подписался – Геомониторинг. Сам не понял, откуда это в голову пришло, но оставил пусть будет, загадочно. Перед тем, как сунуть сложенный пополам тетрадный лист в конверт, подул на него. Мало ли, вдруг перхоть попала на лист, или волосок… Сейчас исследования ДНК вряд ли милиция проводит, но уж лучше подстраховаться. Клейкую полоску смачивал не слюной, а мокрым, в перчатке пальцем – намочил под краном. Обратный адрес написал от балды, а адрес Конторы я прекрасно знал. Почтовый ящик присмотрел у Главпочтамта, туда после тренировки вечерком, по тёмному, и опустил письмо рукой, так же затянутой в резиновую перчатку, перед этим нахлобучив кепку на самые глаза. Надеюсь, не спалился. И не спалюсь. Тем более сделал всё правильно, вроде бы нигде не накосячил, а технические средства, используемые милицией и комитетчиками, весьма далеки от тех, что использовались в моём прошлом‑будущем. Тех же камер наблюдения нет и в помине.

Домой я пришёл с чувством выполненного долга. Если экипаж Добровольского погибнет – то их смерть будет на совести тех, кто не дал ход письму. Или самого Королёва, если до него доведут эту информацию, а он посчитает её провокационной и не заслуживающей внимания.

Брежнев и в самом деле позвонил в обком партии, похлопотал за меня. Это мне сказал председатель нашей первичной организации, а ему лично первый секретарь обкома партии товарищ Рябов. Так что с рекомендациями теперь полный порядок, осталось в течение года нигде не накосячить. Да и как косячить, когда за тебя сам генеральный секретарь ЦК КПСС поручился?!

Не прошло и недели с момента приезда из Москвы, как позвонил Силантьев. Не очень оптимистичным голосом сказал, что отдал бобину лично Пахомову, тот перезвонил ему на следующий день и сказал, что альбом неплохой, несколько песен он уже слышал – это про мои – но у него очередь на год вперёд. И он с этим ничего поделать не может. Есть ещё студии звукозаписи и заводы по выпуску грампластинок в Ленинграде и столицах союзных республик, но там очередь не меньше. Так что если руководство филармонии, которую представляет ВИА «Свердловчанка», согласится подождать год, а то и два – то ансамбль поставят в очередь. При этом нужно будет ещё приехать и сделать профессиональную запись, эта почему‑то звукорежиссёра фирмы, который тоже прослушал магнитоленту, не слишком устроила.

Я передал наш разговор Полине, та, понятно, расстроилась, пришлось отвлекать её от грустных мыслей напоминанием о грядущей свадьбе. Оказалось, она успела выклянчить обещанную подругой подборку модных журналов, и в одном из них был раздел свадебной моды осени 1970 года. Одна платье Полине очень уж понравилось, я одобрил, и завтра же она отправится в ателье, договариваться о пошиве.

А потом и традиционным способом, который заключается в тесном контакте двух тел противоположного пола. Правда, в моём будущем уже и однополые контакты станут считаться традиционными, но это на загнивающем Западе, у нас, в России, с этим не спешили. И правильно делали, нечего всякую гадость разводить. А эти у себя в гейропах пусть вырождаются, туда им и дорога. Правда, на их место придут миллионы беженцев с Ближнего Востока, что тоже не сахар… Главное, что не к нам. В России холодно и нет таких пособий, чтобы хреном груши околачивать, а со скуки насиловать местных девок и избивать толпой стариков, зная, что тебе за это ничего не будет, так как общественное мнение сочувствует несчастным мигрантам и обижать их – себе дороже.

На воскресенье запланировали поездку в Асбест – знакомить Полину с моими родителями. А в понедельник я позвонил в приёмную первого секретаря горкома партии, которым в это время являлся Геннадий Андреевич Студенок. Помнится, в этом году он перейдёт на работу директором завода транспортного машиностроения, и я подумал, есть ли смысл с ним вообще заводить этот разговор… Может, дождаться, пока нового назначат?

Ладно, попытка не пытка. Секретарше я сказал, что прошу встречи по вопросу, касающемуся рацпредложения, а какого именно – скажу Студенку при личной встрече. Может быть, рядовому гражданину и отказали бы, но мне перезвонили через полтора часа, сказав, что день приёма по личным вопросам у Геннадия Андреевича в четверг, он сможет меня принять в 16.30. На всё про всё мне выделили 10 минут, просили не опаздывать.

Я пришёл в 16.15, но в кабинет зашёл в 16.40. Предыдущий посетитель, коим оказалась солидная женщина, тоже зашла с опозданием. Что, впрочем, неудивительно, в плане точности нам есть чему поучиться у «загнивающего» Запада.

Первой, впрочем, в кабинет заглянула секретарша, оповестившая о приходе товарища Покровского, после чего уступила мне дорогу.

– Здравствуйте!

– Добрый день! – кивнул Студенок. – Проходите, присаживайтесь. Что у вас? Что за рационализаторское предложение?

– Геннадий Андреевич, вы, наверное, слышали какие‑то мои песни? «И вновь продолжается бой!», – напомнил я, – «Аист на крыше», «Этот город», «Я не могу иначе»… Сейчас на правительственном концерте прозвучал моя новая вещь «Малая земля»,