Наши выходят на ринг под «Калинку‑малинку». Хорошо ещё, перед боксёром не пускают медведя с привязанной к лапе балалайкой. Или с бутылкой водки. Советские боксёры вручают соперникам сувениры – Ваньку‑встаньку в хохломской росписи и вымпел сборной. В ответ получают только американский вымпел. Либо соперники решили сэкономить, либо просто не додумались приобрести ещё какие‑нибудь сувениры.

Толя оказался сильнее своего темнокожего соперника. Тот же негр, что призывал надрать задницу русскому, теперь осыпал его проклятиями, и получил даже замечание от одного из следивших за порядком охранников. Выставил свои розовые ладошки, мол, больше не буду. Понятно, что не будет, иначе могут вывести.

Следующая весовая категория, на ринг поднимаются Виктор Запорожец и Грегори Льюис. Здесь по очкам победа американца. Счёт пока равный – 1:1. Дальше Толя Левищев и Саша Мельников по очкам переигрывают своих оппонентов, создавая неплохой запас для нашей команды. Хромов в равном бою проигрывает сопернику с мексиканскими корнями Хавьеру Муницу. Но Сурен Казарян своей победой восстанавливает статус‑кво. А дальше Тлеубаев и Толков проигрывают нокаутами, оба в 3‑м раунде. И теперь счёт равный. Каждый следующий бой – на вес золота.

Наша сборная боксирует в красных майках с надписью СССР и белых трусах. А вот соперники кто во что горазд. Один был в трусах цветах американского флага. М‑да, рискни я натянуть трусы с флагом СССР, это ж на сколько меня упекли бы в Сибирь лес валить?!

Юозас Юоцявичус тем временем одолел нрекоего Ларри Уорда. А затем Олег Коротаев в 3‑м раунде отправил на настил ринга Натаниела Джексона. Теперь можно было выдохнуть – даже без учёта моего поединка командная победа за сборной СССР. Я видел, какое облегчение мелькнуло в глазах тренерской пары, да и сидевших на трибуне рядышком со специально приехавшей в Лас‑Вегас группкой болельщиков из советского или консульства и торгпредства Петухова с Бегловым.

Однако это не повод подходить к своему бою спустя рукава. Я и не собирался. Для меня это первый шанс заявить о себе на международном уровне, пусть даже и в товарищеской встрече. И я его упускать не собирался.

Мой соперник Рон Лайл был старше меня почти на 10 лет. Он и выглядел нас вой возраст, а солидности ему придавала бородка. Я стоял в своём углу, ожидая команды к началу боя, прислонившись спиной к синей подушке, а Анатолий Григорьевич, разминая мне плечи, говорил:

– Кое‑что Геннадий успел про этого Лайла выяснить. Он любит идти в размен ударами. Удары у него мощные, так что не пренебрегай защитой. Предпочитает открытую стойку, прёт вперёд, как танк, и бьёт, бьёт... Больше двигайся, ты легче его, выматывай, поиграй на дистанции.

Да уж, соперник выглядел мощно. Центнер, думается, в нём есть, но точно не жира, мышцы так и бугрились под тёмно‑коричневой кожей. И выше он меня на полголовы. В груди как‑то слегка похолодело, но внешне я постарался ничем не выдать своего волнения

Судил в ринге поединок наш знаменитый в недавнем прошлом боксёр Владимир Енгибарян, олимпийский чемпион 1956 года. Половину боёв судили американцы, половину – наши рефери.

Соперник приплясывает на месте, нагло пялится на меня плавающими в белках глаз чёрными точками зрачков, и хищно ухмыляется. Видно, не внушаю я ему должного уважения. А он мне внушает, если честно, даже до начала боя. Но сомневаться в своих силах – не в моих правилах. Со щитом или щите, как говорили спартанцы. И я всем своим видом демонстрирую, что и не таких бивали, и тоже растягиваю рот в ухмылке, показывая свою красную капу. Это мне на заказ сделал месяц назад, когда я ещё не знал, что полечу в Штаты, знакомый стоматолог. Использовал акриловую смолу с добавлением безопасного для организма красного красителя. Хотел я, чтобы на капе красовались ещё золотые серп и молот, но технически это сделать оказалось при нынешних возможностях невозможно. То есть в принципе, как сказал протезист, возможно, но у него подобного опыта не имелось, да и вообще он ни разу не художник.

Но и так, как мне казалось, я выгляжу с этой капой более устрашающе, чем с обычной белой. Во всяком случае, когда я наблюдал своё отражение в зеркале в гримуборной, превращённой в раздевалку.

Енгибарян на английском приглашает нас с Лайлом в центр ринга, звучит гонг и команда «Бокс!», после которой соперник сразу же прёт на меня, сокращая дистанцию и выбрасывая удар за ударом. Я уклоняюсь, снова разрываю дистанцию, зрители свистят, но я не собираюсь ввязываться в обмен ударами, в котором заведомо проиграю. Лучше побросаю джебы, благо что оппонент не особо заботится о защите, и одиночные левой прямой раз за разом достают его бородатую физиономию с вывернутыми губами и приплюснутым носом. Тот в ярости, бегает за мной, но я блокирую его удары, выворачиваюсь из углов и канатов, снова разрываю дистанцию… И так два или три раза.

Хотя один удар справа у него зашёл. Чувствую, как под левым глазом набухает гематома. Надеюсь, она не закроет глаз окончательно.

– Тридцать секунд! – слышу крик Степанова.

Что ж, концовку раунда можно и поработать. Включаю «солнышко Демпси», совмещая уклоны с нырками, обрушиваю на опешившего от такой наглости град ударов, не таких тяжёлых, как хотелось бы, но всё равно довольно чувствительных. К чести Лайла, тот довольно пытается работать на встречном курсе, но попасть в меня не так‑то просто. Однако разочек прилетает довольно чувствительно, но я однозначно попадаю больше, надеюсь, боковые судьи – а среди них на этом поединке двое наших – подсчитают всё правильно.

Гонг… Я не спеша иду в свой угол, не плюхаюсь, а с аристократическим видом сажусь на вращающееся сиденье, всем видом демонстрируя, что для меня первый раунд – всего лишь лёгкая разминка. На ринг тут же взбирается девица в бикини, с белозубой улыбкой, вихляя задом, демонстрирует зрителям квадратный щит с номером следующего раунда.

Геннадий Степанов вытирает мне лицо влажным полотенцем, а его брат прикладывает мне к глазу пакет со льдом и, стараясь перекричать зрителей, говорит:

– Нормально всё пока, продолжай в том же духе.

– По‑кров‑ский! По‑кров‑ский!

Это прорываются редкие голоса наших болельщиков. Хоть какая‑то, а поддержка. Красная капа после промывки снова отправляется в рот, братья‑тренеры напутствуют меня, и мы снова остаёмся с темнокожим соперником один на один. Второй раунд становится копией первого. Лайл бегает за мной две минуты, а когда Степанов кричит, как мы договаривались: «Минута!», я выдаю финишный спурт. В этом раунде пораньше, решив измотать своего визави перед заключительной трёхминуткой. Из его груди вырываются хрипы, я же лёгок и бодр, дышу так, словно бегу трусцой, а не провожу напряжённый, изматывающий поединок.

И удары проходят один за другим. Мой соперник, похоже, просто не привык защищаться, или, в любом случае, не умеет этого делать, поэтому перчатки то и дело достигают цели. Работаю преимущественно в голову, иногда перевожу на корпус. От каждого прошедшего в голову удара во все стороны летят брызги пота – с Лайла он течёт буквально ручьём. Мелькает где‑то краешком мысль, вдруг Енгибарян остановит бой за моим явным преимуществом? Хотя не такое уж оно и явное, соперник время от времени огрызается, да и гонг прозвучит с секунды на секунду.

Бах!.. В голове что‑то взорвалось, и в глазах потемнело, ноги стали ватными, колени подогнулись… Я почувствовал, как оседаю на канвас. Крики в зале слились в один густой, плавающий под черепной коробкой гул. Спина прижалась к канатам, не давая мне растянуться на покрытии ринга. Взгляд чуть прояснился, однако картинка никак не хотела обрести чёткость. Но всё же в моё сознание ворвались окружающие звуки.

– …Три! Четыре! Пять!

Я мотнул головой, и зрение сфокусировалось на Енгибаряне, отсчитывавшем мне нокаут. Или нокдаун? Это зависит от того, как быстро я приму вертикальное положение. Вцепившись в канат, я начал подъём, и в этот момент на счёте: «Восемь» спасительным набатом звучит гонг.