— Хиро, ты к этому причастен?

— Совсем спятила? — он останавливается, и его глаза блестят диким зелёным огнем. — Ты за кого меня принимаешь?

— Прости. Нет, конечно, нет. Ты не способен на такое, — бормочу я, жалея о своем вопросе.

— По-моему его настигла карма, — грубо отзывается он.

Остальная дорога до дома проходит в полном молчании. Кажется, я обидела Хиро своим подозрением. Он держится слегка отстранённо и избегает моего взгляда. Но не отталкивает, когда я беру его за руку, а переплетает свои пальцы с моими.

Дома Хиро принимает душ, одевается и уходит. Он ещё вчера предупредил, что у него сегодня внеплановый кастинг на фильм и встреча с каким-то там модельером, кажется Карлом фон Роттенбергом, который хочет сделать его лицом своего бренда American Highway.

На часах полдень, а я уже не знаю, куда себя деть. Я пытаюсь отвлечься на дипломную работу, но у ноутбука Хиро лишь английская раскладка, что для меня совершенно не годится. И потом из головы никак не выходит новость о Дилане. Он, конечно, тот ещё подонок, но я не желаю ему зла.

Промучившись от безделья ещё час, я ищу в интернете адреса и телефоны всех местных клиник и начинаю обзванивать их в поисках Дилана Фостера. Я запомнила его фамилию, когда слышала разговор Хиро и Донны. Мне везёт на пятом пункте моего списка. Недолго думая я вызываю такси и отправляюсь по указанному адресу.

В регистратуре больницы я представляюсь подругой Дилана, и ко мне выходит его лечащий врач.

— Доктор Рейчел Грин, — представляется невысокая брюнетка лет сорока. — Вы первый посетитель к мистеру Фостеру, а ведь он уже здесь два дня, — она смотрит на меня с небольшим осуждением.

— Я только сегодня узнала, — оправдываюсь я. — Понимаете, мы недавно познакомились. Дилан сложный человек и у него мало друзей. — Я думаю, что абсолютно точно описала его. — Но кто-то должен его поддержать, поэтому я здесь.

— Сложный, это ещё мягко сказано, — она вдруг улыбается. — Пойдёмте со мной.

Мы идём по коридору, и по дороге она рассказывает мне о состоянии Дилана.

— Ему очень повезло на самом деле. Переломы рёбер, множественные порезы и ссадины различной глубины и локации, ожог правой руки второй степени, лёгкое сотрясение мозга. Сложнее всего с правой ногой. Оскольчатый перелом голени, а также раздробленная стопа. Было сложно, но мы его починили, — она снова улыбается.

— Ничего себе повезло! — удивляюсь я.

— Поверьте, после такой аварии обычно повреждения значительно больше, если человек вообще остаётся жив. — Доктор останавливается возле палаты, у двери которой висит карта пациента, и я вижу на ней имя: Дилан Фостер. Она берёт карту в руки, листает её и читает вслух: — Так, томография: в головном мозге изменений нет. Анализы в порядке. Показатели стабильные.

— Это же хорошо? — спрашиваю я.

— Это прекрасно, — кивает она. — Дело вот в чем: после выписки ему понадобится серьёзная реабилитация и соответственно помощь и поддержка близких. — Она делает многозначительную паузу. — Так как мистер Фостер совершеннолетний, без его согласия мы не можем сообщить его семье, а он наотрез отказывается, — она хмыкает. — Причём в очень грубой форме. Может у вас получится его убедить?

— Боюсь это невозможно, — вздыхаю я, прекрасно понимая, что я вообще последний человек, который как-то может повлиять на этого отморозка. — Но я попробую.

— Попытайтесь, — она улыбается и дотрагивается до моего плеча. — Удачи, — снова хмыкает доктор Грин, разворачивается и уходит.

Я стою у палаты и глубоко дышу. Зачем я здесь, я и сама не знаю. Жалюзи на окне палаты опущены и мне не видно, что внутри. Я ещё раз делаю вдох-выдох и открываю дверь.

Вздрагиваю, когда вижу его. Дилан лежит на кровати, на бледном лице много резаных ран, над правой бровью повязка, под которой, скорее всего, шов. Синяки под глазами, сбитые щеки. Правую руку полностью покрывает повязка, в левой — капельница. Торс перетянут то ли бинтами, то ли специальными повязками. На груди прикреплены провода. Правая нога, лежит поверх простыни, из неё торчат какие-то железные штуки.

Я подхожу ближе, его глаза закрыты, на лоб прилипла влажная прядь волос. Его кожа очень бледная, он практически сливается с белыми больничными простынями. Я оглядываю пространство рядом с его кроватью. Здесь стоят какие-то приборы, которые издают своеобразный пищащий звук. Дышит он сам, никаких трубок нет, как обычно показывают в кино.

Возвращаю взгляд на лицо Дилана и встречаюсь с его злобными тёмными глазами. Он смотрит на меня точно так же, как в последнюю нашу встречу. Дыхание сбивается, я, будто, снова ощущаю хватку его пальцев на моей шее. Медленно и тихо дышу, стараюсь сохранять спокойствие, не хочу, чтобы Дилан видел, что я его боюсь даже сейчас.

— Пришла позлорадствовать? — его голос такой хриплый и слабый. — Проваливай.

И мой страх уходит. Его место занимает банальная жалость и сострадание. Вот так просто. Стоило лишь увидеть перед собой слабого, уязвимого, беспомощного Дилана. Возможно, его настоящего.

— Вовсе нет. — Я уверенно беру стул, ставлю его рядом с кроватью и присаживаюсь. Он следит за мной. — Хотела узнать как ты.

— Не сдохну, даже не надейтесь, — хрипит он.

— Дилан, — начинаю я, — друзьями нам не стать, но и врагами быть незачем.

— Что за херню ты несёшь? — обрывает он меня.

— Я просто хочу сказать, что не желала и не желаю тебе зла. Мне жаль, что это случилось с тобой.

— Добренькая, да? — он кривится в усмешке. — Я же оттрахать тебя хотел, чуть не придушил… А ты такая Мать Тереза? Пошла вон, мне твоя жалость не нужна. Ничья не нужна, — он прикрывает глаза, тяжело дышит. Я вижу, как разговор отнимает у него силы.

— Знаешь, зависть, злоба и обида, в конце концов, разрушат и тебя, и твою жизнь. — Я встаю со стула, он снова открывает глаза и смотрит на меня. — Посмотри, что с тобой происходит. Мне сказали, авария была страшная, ты не задумывался, почему ты вообще в ней выжил? Может это судьба даёт тебе шанс оглянуться назад и сделать выводы? Типа «Эй, парень, хватит вести себя, как последний подонок, хватит гробить свою жизнь и марать жизни других людей. Встань, расправь плечи и живи достойно!» Подумай об этом, Дилан.

Я подхожу к двери, берусь за ручку и оглядываюсь на парня, в надежде, что мои слова дошли до него. Он не сводит с меня взгляда. Грудь часто вздымается от дыхания, губы сжаты, но в глазах я больше не вижу гнева. В них растерянность.

— Выздоравливай и возвращайся в строй. Я думаю, есть люди, которые любят тебя и беспокоятся о тебе, — я открываю дверь и тут же слышу горькие слова.

— Нет таких, — он делает паузу и неуверенно добавляет: — Можешь побыть здесь пару минут?

Я закрываю дверь палаты и возвращаюсь на стул.

— Зачем ты на самом деле пришла? — тихо спрашивает он.

— Я же сказала, узнать как ты, — Дилан непонимающе на меня таращится.

Как так, что за два дня никто не пришёл к нему? Почему его семья абсолютно не в курсе, что с ним? Хорошо, он отказывается им звонить, но почему они сами не звонят? Не ищут его? У него вообще есть хоть кто-то?

Дверь палаты распахивается и влетает молоденькая улыбающаяся медсестра.

— Ну, как сегодня себя чувствует наш «идите все к чёрту» пациент? — Она подходит, проверяет капельницу, смотрит на меня. — Да у нас сегодня гости? Вот это сюрприз! Неужели у этого демона есть друзья? — она улыбается ещё шире.

— Идите к… — Дилан осекается, а медсестра посмеивается. Она не выглядит сердитой или обиженной. Уверена, ей даже нравится этот вызов Дилана. Я сама начинаю невольно улыбаться, глядя на то, как они препираются между собой.

— Меня зовут Карен, — она протягивает мне руку, — я медсестра этого ворчуна. Терплю его выходки уже третий день. Но мы уже почти подружились, да, мистер Фостер?

Вижу, как он еле сдерживается, чтобы не послать к чёрту нас обеих.

— Лара, — представляюсь я. — Я недавняя знакомая этого ворчуна, — не могу не улыбнуться, когда вижу, как Дилан закатывает глаза.