– Я не делаю этого, – сказал он. – Я просто хочу уничтожить все обещания, которые могла разбудить та ночь.

– Да, полагаю, что так оно и есть. – Слезы прорвали плотину и ручьем побежали по щекам. – Еще одна ловкая махинация. Каждое твое действие, каждое прикосновение заранее спланировано. Каждое! Когда ты впервые поцеловал меня. Когда ты заставил меня сесть с тобой на Драйвера. Ты специально привел меня в ту церковь, зная, что скажет священник: он знаком с тобой. Почему ты отрицаешь это?

– Я никогда в жизни его не видел. И не планировал того, что там произошло. – Это была чистая правда.

– Ты знал, что Карл будет настаивать на проведении брачного ритуала, и ты хотел исполнить его – от начала до самого конца, – чтобы ни у кого не возникло никаких сомнений. Ведь он вполне мог ворваться к нам среди ночи, не так ли? И прихватить с собой свидетелей. Разве нет?

– Поступало такое предложение, когда меня раздевали. – Еще одна правда, до отвращения горькая.

Губы ее изогнулись. Она была прекрасна, великолепна, бесстыдна.

– Принц Глариена не должен быть обнаружен спящим в кресле в брачную ночь. Нет, уж лучше пусть его найдут забавляющимся со своей невестой. Так почему бы не совместить полезное с приятным? В конце концов, не пропадать же даром тщательно спланированной кампании соблазна, которая привела к этому результату. А потом она уедет в Норфолк, всю оставшуюся жизнь лелея нежные воспоминания – замуж-то ей все равно никогда не выйти. Какая щедрость! Ты даже изобразил нежелание, чтобы я сама тебя попросила. Чертов ублюдок!

– Все это неправда. – Его неистовая страсть дала трещину. Ей на смену пришла необузданная ярость. – Я мог бы изнасиловать тебя, – двинулся он к ней. – И сейчас могу. Я принц Глариена. В моих венах течет кровь монстров. Моими предками были вампиры. Они с грабежами прошлись через всю Венгрию, прокладывая себе путь в Альпы.

– И мои тоже! Мой отец принц Альвии. Или ты забыл? Когда я была совсем крошкой, он прислал мне куклу. Я сломала ее. Это и моя кровь. Это и моя страна. Я здесь не ради тебя. Я здесь по праву своего рождения. – Она отбросила рубашку.

Он сорвал с себя жакет и завернул ее в него, прижав девушку к своей труди, сотрясаясь в горячих конвульсиях.

– Пенни! Любимая! Мне этого не вынести!

Он склонился над ней и снова поцеловал. Ладони побежали по изгибу ее спины. Какая же она красивая! Ярость растворилась без следа перед лицом этой божественной красоты. Может, он стонал, будто его били плетьми. Может, прокусил себе губу, стараясь не завизжать на дыбе. Какое-то мгновение он вел борьбу, пытаясь удержаться на плаву, но обжигающее, всепоглощающее желание накрыло его с головой.

Ее пальцы коснулись его волос и щеки. Ладони прошлись по плечам. Она без слов потянула его рубашку за ворот и прижалась губами к его шее. Солнце горело на ее плечах и груди. Соски топорщились.

Она лежала под ним на расстеленном жакете и рыдала. Он исступленно целовал ее, пытаясь высушить слезы. Жадные ладони согревали ее замерзшую кожу, пальцы рванули пуговицы бриджей и выпустили на волю его петушка. Она храбро ухватилась за него и принялась ласкать, словно это была самая чудесная вещь в мире. Сгорая от желания, он откинулся назад и позволил ей делать с ним все, что она пожелает, страх причинить ей боль клубился и пульсировал вместе со страстью.

– Пенни, я не лгал, – простонал он. – Не солгал тебе. Я люблю тебя, помоги мне Господи!

Она обхватила его лицо обеими руками и улыбнулась, извиваясь под ним. Он без всяких сантиментов раздвинул ее ноги. Горячая влага окутала его. Он яростно ворвался в нее, взяв эту женщину так, как давно мечтал, полностью отдавшись своей страсти. Она изогнулась ему навстречу и закричала. Ее пальцы до боли вцепились в его волосы. Он с диким хохотом погрузился в ее жар. Боль и удовольствие слились воедино, волны экстаза шли по нарастающей, пока не взорвались бурным восторгом.

Он без сил скатился с нее и поднялся на ноги. Привел в порядок одежду, осознав наконец, что занимался любовью с ней, абсолютно голой, даже не раздевшись. Она свернулась калачиком и накрылась его жакетом. На ее губах играла улыбка.

– Мне кажется, это было честно, – сказала она. Волна стыда захлестнула его. Мигрень взяла в тиски его голову, правый глаз дергался и горел огнем. Перед глазами, словно демоны, плясали яркие блики.

– Это было честно, – проговорил он. – Это катастрофа, для нас обоих. Не вини меня, Пенни, за то, что я пытался лгать тебе. Я нарушил свою клятву, которую дал твоей матери и себе самому. Господи, прости меня!

Он поплелся обратно в хижину, стараясь побороть приступ дурноты, содрогаясь от ужаса и раскаяния. Она не понимала. Она все еще лелеяла в душе глупые романтические фантазии. Он понятия не имел, как разбить их, да и стоит ли вообще это делать. Еще несколько дней, и он отошлет ее обратно в Англию. Навсегда. Ничего, он продержится. Должен продержаться.

Она вошла в хижину уже одетая. Такая хрупкая в полумраке.

– Я считаю, – серьезно уставилась она на него, – что ты должен дать мне свободу в этом вопросе.

Он старался не обращать внимания на разрывающую голову боль.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда ты только объявился в Раскалл-Холле, я не хотела помогать тебе. Меня вполне устраивала моя жизнь в деревне.

– Больше не устраивает?

– Я взялась за благородное дело. Дело, которое теперь уже больше, чем просто «эрцгерцог Николас». Что ты думаешь? Что я могла играть с русским царем и при этом остаться прежней? Я здесь, чтобы сделать для Глариена то, что могу. Ты считаешь, что обязан уберечь меня от напастей, я это знаю. Но мне наплевать. Как ты собираешься остановить Карла? Как мы освободим Софию?

Значит, она пытается сделать вид, что ничего не произошло. В душе шевельнулись предательские мыслишки и нечестивые соблазны.

– Даже не знаю, – ответил он. – Давай я объясню тебе кое-что, одну маленькую, но весьма неприятную деталь. Карл распускает обо мне слухи. Впрочем, как всегда. Просто теперь он утроил свои усилия. Вполне возможно, народ разорвет меня на клочки, стоит мне объявиться.

– Слухи? Какие еще слухи?

Он рассмеялся, но смех этот был полон горечи.

– Что я отступник, насквозь прогнивший, продажный извращенец. Что я зверь. Что я практикую черную магию.

– В таком случае мы погибли, – хохотнула она. – В конце концов, я точно знаю, что черную магию ты действительно практикуешь. Как еще ты мог сделать со мной то, что сделал?

Они ехали козьими тропами по Штрайтаксту и Оксенхорну. Эрхабенхорн остался позади – гора Бога, окутанная облаками и тайной. С нестерпимо синего неба светило яркое солнце. Напоенный ароматом горных цветов воздух звенел льдинками. Когда коровьи колокольцы – и один раз человеческий смех – звучали слишком близко, Николас прятал лошадь за деревья и укрывался за валунами. Пенни слепо следовала его примеру. По пути им никто не встретился, и она понятия не имела, где они находятся и куда направляются. Она не видела и не ощущала ничего, кроме зияющей раны в своем сердце. Господи, что случилось с благоразумной и рассудительной Пенни Линдси?

Она отправилась за чародеем в страну чудес, причем плата за это путешествие была просто чудовищной – он раз и навсегда завладеет всеми ее мечтами. Его спина завораживала ее. И его руки тоже. Его мужская сила, и грация, и властность. Вся эта красота, призванная терзать ее. Он погрузился в гробовое молчание, будто онемел.

Один раз она попыталась достучаться до него, томимая воспоминаниями о его поцелуях. Воспоминаниями о той ночи в кровати из лепестков роз. Воспоминаниями о той неистовой страсти, с которой он взял ее на рассвете среди холода и горных цветов. Они остановились перекусить хлебом и сыром. Хлеб зачерствел, сыр тоже. Он сел на камень и поделил порцию, протянув ей большую половину и чашку вина.

– Почему тебе было бы лучше, если бы я не проявляла желания? – не выдержала она. – Неужели сгорающая от страсти женщина настолько ужасна? Я хочу быть искренней, потому что считаю, что притворство никуда не ведет.