Перекрёстный огонь продолжался бесконечно долгое время. Возможно, он занял не больше минуты, но казался сражением на весь день. Смельчаки бежали вперёд с шашками наголо и останавливались в нескольких шагах от оборонявших тоннель. Разрывая в клочья плоть, вылетали кишки, а мозги залепляли стены, потолок и даже лица. Казалось, нет тому конца и края, как откуда-то к Чулок вышел Костя с изрешечённой Алей на руках. Девушка была жива, но она, как и её жених, не понимала, что для них всё закончено. Глаза Али смотрели на того, кто должен был стать её мужем. Взор обратился в потолок, чтоб отныне не созерцать этот безумный в квадрате мир. Клокот, вырывавшийся из остервеневшего бойца, затмевал звуки выстрелов. Костя взял гранату и, выдрав зубами чеку, пошёл с ней в тоннель.
На мгновение всё стихло. И всего в один момент несколько десятков человек наблюдало за индивидом, в одночасье потерявшим всё, ради чего тот жил. Первыми продолжили огонь тоннелевские. Сотни пуль градом обсыпали тело Костяна, но они его не останавливали. По шажку он двигался вперёд, так и держа в руках лимонку. Тело представляло решето, одна рука отлетела в сторону, но ноги несли вперёд: осилили то расстояние, до которого не добегали солдаты с шашками. Раздался взрыв, после чего сепаратисты уже в упор добивали последних защитников. Литовка глянула на часы. 7:19.
Времени на то, чтоб разгребать тела не оставалось в виду того, что выстрелы эхом должны были пронестись по всей питерской подземке. Чулок с Мамонтом отнесла в сторону Алю: туда, где не было тел. «Покойся с миром», — произнесли девушки в унисон. Тело Кости найти не представлялось возможным, разве что оторванная рука говорила о том, что перед бойцами частица человека, ставшего героем неизвестной войны. Борис крикнул, чтоб поторапливались, и лидеры вновь сели в вагонетку. Но теперь ехали втроём, так как старика с ровной дырой во лбу пришлось выбросить из дрезины. Где-то без пятнадцати восемь вагонетка подъезжала к стене из трупов. Машину пришлось оставить здесь. Ещё какое-то время заняла переправа через глухой пост КПП.
На Волковской остатки взвода в количестве шестидесяти, от силы семидесяти человек оказались к восьми утра. Всё шло по плану. Своеобразную рокировку пришлось совершить на Бухарестской, оставив там часть войска, а с собой прихватить тех, кто решили сражаться на стороне повстанцев. Чулок смотрела себе под ноги и была не в силах сдержать злости. На рельсах в кругу каких-то непонятных марсиан лежало тело Рипли, словно её мёртвую тащили от поста. Грязные свиньи! Бухарестские не удосужились даже похоронить своего президента, хотя знали, где тело. А тут как тут со стороны эскалаторов, выводивших на Касимовскую улицу, выбегало несколько уродцев без кожи, которых солдаты без труда положили. Последнему, юбилейному тридцатому, Белый Чулок снесла голову позаимствованной казачьей шашкой. Макушка взлетела в воздух, а из обрубка шеи ещё долго хлестала кровь. Пользуясь случаем, девушка приберегла для себя саблю.
Похоронив Рипли в стене из тел, ограждавших станции, которые придётся вскоре рассекретить, толпа поспешила на Обводный. На сей раз Чулок, Борис и Мамонт по праву взяли на себя роль полководцев, ведя толпу, как к победе, так и к тому, чтоб просрать своё Ватерлоо. Диггерша, ловко орудуя шашкой, разрубала на части неправдоподобно огромных крыс, то и дело преграждавших дорогу. И вновь стоило дивиться, из каких таких берлог они повылезали? В счёт же записывать грызунов литовка не стала. Так, сохраняя тишину, в половине девятого купчинская армада вторглась на территорию Обводного Канала.
Как и предсказывал Молох, в тоннеле Ахмету составил компанию жмурик-каннибал. На протяжении всего пути просветовский не давал покоя кавказцу, всякий раз удирая от луча света, настигавшего его. Солдат пожалел, что не оставил себе оружия, так бы путь занял куда меньше времени. Путник ждал, пока слепой подберётся поближе, чтоб всадить нож тому прямиком в кадык. Но у врага быстрая смерть не входила в планы, потому тоннель выдался напряжённым, как тогда, на Дунайском проспекте. Но каннибал, ровным счётом, не представлял никакой угрозы.
За двадцать метров до поста КПП, когда отчётливо виднелся свет соседствующей станции, Ахмет остановился, вслушиваясь в тишину. Не хотелось оставлять заблудшую душу в живых. Брат Вано понимал, что преимущество в слухе далеко не на его стороне, но оставалось же зрение. Каннибал подошёл совсем близко, обогнув бойца сзади. Ахмет, выставив нож, резко обернулся, и свет фонаря выхватил покорёженную рожу того, кто когда-то являлся человеком. Абсолютно белые глаза, не моргая, смотрели в упор на кавказца. И как только такие смогли вышвырнуть бордюрщиков за пределы Чёрной Речки? Боец хотел было покончить с мыслями, оборвав жизнь слепому, но рука не поднималась.
— По-о-о-мо-ги — раздалось из уст каннибала. Ахмета как парализовало, ведь он почему-то думал, что просветовские, как и веганы, физически не способны к речи.
— Кто здесь? — теперь кавказец ни на шутку переволновался при наличии нового источника звука, доносившегося со стороны КПП. Опасения оправдались, когда один из патрульных шёл навстречу им, перезаряжая М-4.
— Не стреляйте! — поднимал Ахмет руки, не спуская глаз с каннибала. Тот же, в свою очередь, последовал примеру бойца, вытянув вверх конечности.
— Кто вы? — дневальный приблизился вплотную. При виде жмурика, он нацелил ему дуло в грудь, держа палец на спусковом крючке.
— Постой! — не дал путник спустить курок. — Я — Ахмет, брат Вано. А это мой пленный. Мы с братом давно не виделись, вот хочу его повидать, да заодно живой трофей доставить. Каннибал не представляет опасности.
— Не представляет, говоришь? — долго смотрел москаль на непрошеных гостей. — Ладно, так и быть, я вас конвоирую на станцию для дальнейшего расследования.
Так даже было проще, разве что просветовский, свалившийся на голову, путал карты. Ахмет не хотел становиться своим братом, убивая каждого безоружного, пусть тот не от мира сего. Втроём они без труда пересекли пост КПП, где впереди встречала долгожданная Площадь Восстания. Но времени любоваться обителью не нашлось, к тому же Ахмет в своё время и так всё повидал, а каннибал, кроме необъятной чёрной пустоты физически ничего не мог лицезреть.
Отрезок, на время которого кавказец чувствовал на себе колкие взгляды резидентов, заканчивался на середине станции. Впереди эскалатор, выводивший к Маяковской. Поначалу жмурь споткнулся о первую ступеньку, вызвав волну хохота со стороны местных ублюдков, затем, получив пинок от конвоира, одолел все имевшиеся ступеньки. Маяковская — станция закрытого типа, находящаяся на Третьей ветке: между приморскими и веганами. Агрессивное оформление станции придавали красные тона. Справа на стене портрет поэта, перечёркнутый какими-то вандалами чёрной свастикой. И здесь не обошлось без ненавистных взглядов и разговоров за спиной. Но длились те недолго, ибо нужный домик оказался почти на границе с Площадью Восстания.
Дневальный ушёл, позлорадствовав ролью Павлика Морозова, оставив пленных в компании военных. Ахмет чувствовал, как жмурика колотит с пят до головы. Никто не хочет умирать, пусть даже образ жизни напоминал землеройный. Брат Вано глядел на прокуренные лица москалей, в надежде найти знакомую рожу, и, хула Богу метро, нашёл. Игнат, с которым прошло детство как Ахмета, так и нынешнего властителя, улыбался во все тридцать два зуба от нежданной встречи. Остальных, за время своего изгнания, боец так и не узнал, хотя понимал, что перед ним собрались все шишки, кроме самой главной.
С чувством, с толком, с расстановкой, кавказец объяснял Игнату и всем присутствующим, в том числе напуганному до остервенения жмурю, о том, что против Площади Восстания готовится война. Причин называть не стал, ибо никому не доверял, кроме как своему брату. В знак преданности Ахмету, якобы, пришлось взять в плен каннибала, который владеет секретной информацией. Но поведает он её только Вано. После окончания легенды воцарилась тишина. Даже просветовский, понимая, что есть ещё шанс на пощаду, более-менее успокоился. Наконец, посовещавшись, Игнат изрёк.
