Интересно, кто приготовил кассеты, и не попали ли они сюда после того, как Прайор спросил, какие стимы она любит? Мона показала ему собственную улыбку и отошла к окну. Муравейник выглядел в точности так, как в стимах; окно было похоже на голографическую почтовую открытку, за ней – знаменитые здания, названий которых она не знала, знала только, что они знаменитые.

Серый цвет куполов. Белизна снега оттеняет путаницу решеток геодезиков, а за всем этим – серый фон неба.

– Счастлива, детка? – спросил Эдди, подходя сзади и кладя ей руки на плечи.

– А душ у них тут есть?

Прайор рассмеялся. Передернув плечами, она сбросила руку Эдди и с сумкой в руках скрылась в ванной. Заперла за собой дверь. Слышно было, как Прайор опять рассмеялся, а Эдди снова завел шарманку о своих аферах. Присев на унитаз, Мона открыла сумку и выкопала косметичку, где хранился “магик”. У нее осталось четыре кристалла. Должно хватить. Хватило бы и трех, но когда число их уменьшалось до двух, она обычно начинала соображать, как сравнять счет. Она не слишком часто закидывалась, во всяком случае, не каждый день, разве что в последнее время, но это потому, что Флорида начала ее доставать.

Теперь можно и сократиться, решила Мона, вылавливая кристалл из пузырька. Кристалл напоминал твердую желтую карамельку, сперва ее надо раздавить, потом растереть между двух нейлоновых пластинок. Измельченный стимулятор издавал слабый, чем-то схожий с больничным, запах.

К тому времени, когда она покончила с душем, оба они ушли. Мона долго нежилась в ванной, пока это ей не наскучило. Во Флориде она пользовалась в основном душами возле общественных бассейнов или на автобусных станциях – и в тех и в других требовались жетоны. Она предположила, что и в этот, в отеле, встроен приборчик, который отмеряет расход воды и заносит потом в счет – как это было в “Холидей Инн”. Здесь, под пластмассовым распылителем, висел большой белый фильтр, а наклейка на кафеле – глаз и слеза – означала, что во время мытья старайтесь, чтобы вода не попала в глаза, – совсем как в бассейне. В кафель был встроен ряд хромированных краников, и если по очереди нажимать на кнопку под каждым, получаешь шампунь, гель для душа, жидкое мыло, масло для ванны. После этого возле кнопки загорается красная точка, потому что это включается в твой счет. Или в счет Прайора. Мону только порадовало, что они ушли. Так хорошо остаться одной, да еще под кайфом и чистой. Ей редко удавалось побыть в одиночестве, разве что на улице, а это совсем не то. Она завернулась в огромную купальную простыню, где на махровой стороне было выбрито какое-то слово. Наверное, название отеля. Прошла к окну, оставляя за собой мокрые следы на ковре.

В квартале от отеля стояло старомодное здание. Уходящие вверх уступы стен были стерты и изрыты так, что придавали фасаду видимость горного склона – с валунами, травой и водопадом. Водяной поток падал, разбивался о" камни, падал дальше. Это вызвало у нее улыбку: с чего бы им так выпендриваться? Там, где вода падала на камни, поднимались струйки пара. Но не может же вода просто так течь на улицу, подумала Мона, это стоило бы слишком уж дорого. Она решила, что воду насосами закачивают обратно наверх и используют вновь, гоняя по кругу.

Что-то серое пошевелило головой там, наверху, вскинуло большие изогнутые рога, словно хотело посмотреть на нее, Мону. Отступив на шаг по ковру, она моргнула. Какой-то баран, но это, должно быть, дистанционка – голограмма или вроде того. Животное тряхнуло головой и принялось жевать траву. Мона рассмеялась.

Приход. “Магик” прошелся волной по внутренней стороне лодыжек, закопошился в лопатках. Холодное стягивающее покалывание, и больничный запах где-то в нёбе.

Раньше она боялась, но со временем страх ушел.

У Прайора нехорошая улыбка, но ведь он пешка, просто мерзкий пиджак. Если у него и есть деньги, то принадлежат они кому-то другому. И Эдди она больше не боялась; скорее она боялась за него, поскольку теперь ясно видела, как его воспринимают другие.

Ладно, подумала Мона, это неважно. Она больше не выращивает сомов в Кливленде, и никто никогда не вернет ее назад во Флориду.

Она вспомнила спиртовку, зимний утренний холод, старика, нахохлившегося в своем огромном сером пальто. Зимой он утеплял окна вторым слоем пластика. Тогда тепла печурки хватало, чтобы обогреть помещение, потому что стены были обиты листами жесткого пенопласта, а поверх них – древесно-стружечными плитами. Там, где проглядывал пенопласт, его можно было ковырять пальцем. Если старик тебя за этим застукает – разорется. Содержать в тепле рыбу холодной зимой значило только то, что у Моны прибавлялось работы: приходилось накачивать воду на крышу, где стояли солнечные зеркала, отбрасывающие свет в такие прозрачные пластиковые трубки. Отчасти помогали и гниющие по стенкам баков водоросли... Когда идешь ловить сетью рыбу, поднимается пар. Старик обменивал рыбу на всякую еду, на то, что выращивали другие люди, на кофейные зерна; отбросы шли на корм рыбам.

Он не был ее отцом, он повторял это очень часто, когда вообще открывал рот. И все же время от времени она задумывалась: а может быть, он ей все-таки отец? Когда Мона впервые спросила, сколько ей лет, он ответил, что шесть, так что она отсчитывала от этого.

Услышав, как за ее спиной открывается дверь, Мона обернулась. В дверях стоял Прайор с золотой пластинкой ключа в руке. Борода раздвинулась, чтобы показать “улыбку”.

– Познакомься, Мона, – сказал он, переступая порог, – это Джеральд.

Высокий, китаец, серый костюм, волосы с проседью. Джеральд мягко улыбнулся, проскользнул мимо Прайора в комнату и направился прямо к буфетной стойке – что она, черт побери, здесь делает? – напротив изножья кровати. Положил черный чемоданчик и нащелкал на замке код.

– Джеральд – наш друг. Он медик, наш Джеральд. Ему нужно тебя осмотреть.

– Мона, – подал голос сам Джеральд, вынимая что-то из чемоданчика, – сколько тебе лет?

– Шестнадцать, – ответил за нее Прайор.

– Шестнадцать, – повторил Джеральд. Штуковина, которую он держал в руках, походила на черные защитные очки, этакие затемненные линзы со зловещими шишками сенсоров и проводками.

– Значит, чуть-чуть набрасываем? – обернулся он к Прайору. Тот улыбнулся. – Сколько вам не хватает? Десяти лет?

– Ну не совсем, – отозвался Прайор. – Совершенства не требуется.

Джеральд перевел взгляд на Мону.

– Вы его и не получите. – Он зацепил дужки очков за уши и на что-то нажал; под правой линзой загорелся огонек. – Но есть степени приближения.

Луч скользнул к Моне.

– Речь идет всего лишь о косметических процедурах, Джеральд.

– Где Эдди? – спросила Мона, когда врач подошел ближе.

– В баре. Позвать его? – Прайор взялся за телефон, но тут же положил трубку назад, так и не набрав номер.

– Что это? – Она сделала шаг назад.

– Медицинское обследование, – сказал Джеральд. – Больно не будет.

Он загнал ее к окну, лопатки над полотенцем вжались в холодное стекло.

– Кое-кто собирается предложить тебе работу и очень хорошо за нее платить. Им нужна полная уверенность в том, что ты совершенно здорова. – Луч вонзился ей в левый глаз. – Она на каких-то стимуляторах, – сказал он Прайору уже совершенно другим тоном. – Постарайся не моргать, Мона. – Луч переместился на другой глаз. – Что это, Мона? Сколько ты приняла?

– “Магик”. – Она сморщилась от света. Холодные твердые пальцы взяли ее за подбородок, наклоняя голову вправо.

– Сколько?

– Кристалл...

Луч погас. Гладкое лицо китайца оказалось близко, очень близко, защитные очки утыканы всякими линзами, прорезями, маленькими бляшками из черных стальных петелек.

– Знаешь ли, нет никакой возможности определить, насколько он чист, – пожурил медик.

– Он чистый, совсем чистый, – сказала она и захихикала.

Отпустив ее подбородок, Джеральд улыбнулся.

– Ну это не будет проблемой, – сказал он. – Ты не могла бы открыть рот? Пожалуйста.