Сидя в студии, Джек размышлял о том, что его слишком часто стали использовать в представительских целях все кому не лень. И его бесстрашный начальник, и Главное управление департамента — бастион законности, и пресса, и четвертый канал телевидения. Проклятущее телевидение! Монстр, способный в одну минуту вознести человека на вершину славы, удачи, богатства или ввергнуть в бездну клеветы, бедности и отчаяния.

Кто-то в высших сферах органов правопорядка вбил себе в голову, что Эйхорд — лучший буфер между прессой и консерваторами. Джек, однако, считал, что он слишком часто мелькает в телевизионной чечетке.

Некоторое время назад криминальные сообщения носили весьма уклончивый характер, чтобы дезориентировать преступников и облегчить их поиск. Но преступность росла и становилась все более жестокой. Теперь обитатели даже самых фешенебельных загородных особняков не чувствовали себя в безопасности. Началась паника.

Преступный мир непрерывно подпитывался мигрантами с запада и востока, соблазненными и обманутыми рекламой о дешевых распродажах. Преступления становились все более наглыми. Уму непостижимо, как удалось похитить известную активистку Тину Хоут прямо от церкви Бакхеда. Потом ее, видимо, привезли в парк, недолго помучили, а затем всадили пестик для колки льда через ухо прямо в мозг. И лишь потом, что свидетельствует о последней стадии деградации, изнасиловали ее безжизненное тело, оставив следы спермы во рту жертвы.

— Мы обещали мистеру Эйхорду не задавать вопросов о ходе расследования, — сказала хорошенькая рыжеволосая ведущая с легкой улыбкой, — значит, мы не можем поинтересоваться, есть ли какой-нибудь сдвиг в деле о так называемом убийце-Мороженщике?

— Боюсь, что так, — ответил Джек, плотно сжав губы.

— Это очень досадно, поскольку данный вопрос занимает сейчас умы наших зрителей, и все мы чувствуем полную беспомощность в тисках насилия, которого становится все больше. Никто не понимает, как могли похитить Тину Хоут, такого известного в городе деятеля, прямо здесь, напротив церкви. Неужели у вас нет до сих пор ни единой зацепки? — Эйхорд не ответил. — Все ждут от полиции решительных действий. Мы больше не чувствуем себя в безопасности.

Маленькая аудитория студии громко зааплодировала.

— Мне понятны ваши чувства.

— Вы можете их понимать, выражать соболезнования, но тем не менее не видно никаких реальных сдвигов. Неужели вы не можете сказать, как идет расследование убийства Хоут и есть ли у вас подозреваемый?

После короткой паузы слева от Эйхорд а прозвучал твердый голос:

— Разрешите мне ответить на заданный вопрос, — это был Биссел, член муниципального совета, заклятый враг полицейского департамента. — Я думаю, мы знаем, каков прогресс у полиции в деле убийства Хоут. И, кстати, каков прогресс в прекращении потока насилий. Нулевой! Они забыли присягу и свои обязанности защищать честную законопослушную публику, исправно платящую им жалованье. Человек на улице больше не чувствует себя защищенным от маньяков и убийц.

Раздались громкие аплодисменты.

— Джек, мистер Биссел говорит правду? Неужели мы полностью беззащитны?

— Я не могу с этим согласиться. Полиция делает все, что в человеческих силах, чтобы защитить законопослушных граждан, но мы живем не в фашистском государстве. Нельзя арестовать человека, попавшего под подозрение, только за то, что он мог совершить преступление. Основа нашей деятельности по законам общества такова, что, пока преступление не совершено, мы можем только наблюдать. Но вот когда преступность растет, в наш огород летят камни. Поэтому утверждение члена муниципального совета Биссела, что мы не выполняем наших задач по охране населения, ошибочно.

— А правда ли, что преступлений, связанных с насилием, сейчас больше, чем за все время истории, даже если принять во внимание значительный прирост населения?

— В некоторых местах большая преступность, в других — меньшая. Насилие есть повсюду.

— Но достаточны ли меры, принимаемые полицией для противостояния растущей волне насилий? Похоже, что нет.

— Иногда мы добиваемся успеха, иногда терпим неудачу. Я считаю, что максимум, что может полиция, — это хорошо выполнять свою работу. Все относительно. Мы живем в обществе, где низкооплачиваемые, работающие и днем, и ночью, без праздников и выходных, офицеры правопорядка стоят между честными людьми и преступниками. С увеличением народонаселения возрастает и преступность, естественно, работа становится более трудной. Кроме того, иногда и закон бывает на стороне преступников.

— Что вы имеете в виду?

— Насильник, рецидивист должны находиться в тюрьме. Однако современное правосудие слишком снисходительно к ним. Этому способствуют и прокуратура, и адвокаты, и то, что тюрьмы переполнены. Такая атмосфера позволяет опасным преступникам очень быстро возвращаться на улицы. Иногда их поспешно и бездумно освобождают под честное слово, под залог, приостанавливают приговоры, которые никогда...

— Современная система тюремной изоляции ненадежна, — перебил Биссел. — А известно ли вам, что полный пансион постояльца в самом фешенебельном отеле Бакхеда обходится дешевле, чем содержание одного уголовника, составляющее восемьдесят четыре доллара в день. Вы вслушайтесь, что предлагает полицейский, чтобы остановить преступность! Построить больше тюрем! Можно подумать, что у налогоплательщиков бездонные кошельки. Нет, тюрьмы — не решение вопроса.

Эйхорд взглянул на Биссела и заговорил:

— Действительно, тюрьмы сами по себе не решают вопроса радикально, ну а какова альтернатива? Рабочие программы? Психиатрические учреждения? Консультации? Насильники, опасные преступники, рецидивисты должны содержаться в тюрьмах. Нам необходимо большее тюремное пространство для изоляции преступников. Сейчас, в связи с ограниченностью тюремных площадей, перед нами стоит масса проблем. Когда нас — систему правосудия — вынуждают принять решение об условном наказании, мы попадаем в очень опасное положение. Антисоциальные элементы возвращаются на улицу к прежним занятиям. К сожалению, реальность такова, что нам необходимо больше мест, где можно изолировать преступников. Но никто не хочет строить больше тюрем, никто не хочет тратить доллары налогоплательщиков, но все хотят улучшения правоохранительной системы, большей помощи от полицейских, безошибочных решений. И всего этого хочется без увеличения затрат. Такова природа любого в этой студии, Джинджер. — Он взглянул на журналистку.

— Как так? — спросила она.

— Очень просто. Мы все хотим попасть на небеса, верно? Но никто не хочет умирать.

— Вам необходимо обратиться к частному адвокату, — сказал Эйхорд человеку на другом конце телефонного провода. — Нет, я не могу. Отлична. Так и сделаем. Я позвоню вам позже. — Он повесил трубку как раз вовремя, поскольку со ступенек лестницы донесся гулкий звук шагов толстого Дана. Заслышав их, Монрой Тукер, сидевший в комнате вместе с Эйхордом, проворчал:

— Паршивый идиот, а не полицейский. Опять мне сегодня работать в паре с этим кретином. — Он передал Эйхорду захватанную банку кофе.

В кафе на противоположной стороне улицы так называемый кофе был жуткой бурдой, а картонные стаканчики делали его еще хуже, но все-таки он был лучше, чем то пойло, которое они варили в дежурной машине.

— А что тот двести второй номер, который я дал тебе вчера? — обратился Эйхорд к спине Дана, пока тот копался в своем мешке, доставая вещи.

— Мрак, — ответил Дан, оставив наконец в покое мешок и протягивая напарнику картонный стаканчик с кофе.

Выпив его, Тукер кивнул и добавил:

— Точно.

Но Эйхорд не унимался:

— Дан, найди мне номер частной адвокатуры.

— По-твоему, я похож на паршивую телефонную книгу?

— Ты похож на плавающее дерьмо с летающей лодки «Каталина», но речь не о том, дай номер двести два, который ты вчера получил от меня.

— Сейчас. Жди. — Он, не обращая внимания на Эйхорда, тяжело уселся за свой стол, перекосив своей тяжестью треснутый, готовый развалиться стул, и с упоением занялся едой.