— Согласен, план пока сыроват и требует доработки, но я над этим усиленно работаю, — фыркнул Степан.

На самом деле особого веселья он не испытывал: задуманное было чистой воды авантюрой, куда более опасной и непредсказуемой, нежели недавняя атака на движущуюся самоходку. Но и оставлять эту батарею за спиной (точнее, на левом фланге, поскольку всерьез штурмовать Глебовку никто не собирался) было никак нельзя — побывав под артобстрелом, он теперь отлично представлял, какая это отвратительная штука. А эти пушки, если память и будущанская информация не врет, отнюдь не единственные!

Плюс еще кое-что: поскольку карту Алексеев запомнил хорошо, сейчас мог со всей уверенностью заявить, что расположение конкретно этой батареи крайне невыгодно для будущего прорыва, в котором он уже практически не сомневался. Если фрицы получат целеуказание и долбанут со всех стволов, мало не покажется. Восемьсот морских пехотинцев — самая, что ни на есть, групповая цель. Накроют в поселке или на марше осколочно-фугасными — и что тогда? Всех, понятно, не положат, но потери окажутся весьма серьезными. И потому эти пушки необходимо любой ценой уничтожить. Нет, оно, конечно, понятно, что по-хорошему следовало бы стребовать с комбата подмогу — усиленная несколькими пулеметами полусотня морпехов с фрицами справилась бы играючи, еще б и пушки, пожалуй, затрофеили. Но времени нет. Пока Ванька до наших доберется, пока Кузьмин решение примет, пока обратно вернутся — немцы уже развернутся в боевое положение. И ударят по поселку.

— О чем задумался, старшой? — с ударением на последний слог осведомился Левчук. — Вот и снова лицо у тебя стало такое… характерное.

— Старшина, ты карту помнишь? — невпопад ответил Степан, продолжая размышлять.

— Извини, командир, не помню… поскольку не показывали, — ухмыльнулся в усы тот. — Но ты можешь и на словах объяснить, я понятливый. Так чего там, с картой-то?

— Да того, Семен Ильич, что когда мы к Станичке рванем, могут нам эти гаубицы много крови попортить. Позиция у них уж больно удобная.

— А мы, значится, рванем? — переспросил Левчук, изучая лицо старлея внимательным взглядом. — Про это ты с комбатом говорил?

— Про это, — вздохнул Алексеев, мысленно выматерившись — ну, надо же, проговорился!

— Значит, правду ты сказал, что помощи нам не будет, и основной удар ребята товарища Куникова проводят. Я-то, признаюсь, вроде, и поверил тебе тогда, но все ж сомневался немного. А комбат, получается, подтвердил? Добро, понял я тебя. Что конкретно делать станем?

— Конкретно? Конкретно, товарищ старшина, ты с бойцами сейчас во-он туда скрытно переместишься и оборудуешь временные позиции. Там, там и вон там. Затаишься и, что бы ни случилось, первым огня открывать не станешь. А я на разведку сбегаю.

— Понял, — нахмурился Левчук. — И дальше что?

— Если мне удастся заминировать склад боеприпасов и тихо уйти, ждете взрыва. Затем лупите по всему, что движется, сеете панику, после чего незаметно отходите тем же маршрутом, что и пришли. Я догоню. На все про все — не больше пяти минут! Иначе вас так или иначе вычислят и зажмут с флангов. Это приказ! У Лехи СВТ с оптикой, потому ему отдельное задание — выбивать командиров и унтеров, на рядовых патроны не расходовать, разве что по необходимости. С одной позиции долго не стреляйте, перемещайтесь, две-три очереди — и меняйте место, пусть фрицы думают, что нас много. Если же у меня не получится… — Степан ненадолго задумался. — Тогда просто незаметно отходите и предупреждаете Кузьмина про эту батарею. Хотя Ванька к этому времени уже всяко до наших доберется. Скорее всего, комбат решит отправить сюда отряд и добить фрицев, вот и проведете их напрямик, чтобы зазря кругаля не давать. Да, вот еще что: идти мне на помощь категорически запрещаю, это тоже приказ, старшина! Живым я им все одно не дамся, так что только зря людей погубишь.

— Дык, как-то оно неправильно, командир? — неуверенно пробормотал, пряча взгляд, Левчук. — Ты ж на верную смерть идешь…

— Да как раз нормально, — хмыкнул старший лейтенант, проверяя автомат. — Если все получится, я их немного отвлеку, чтобы вы нормально ушли, а сам потом крюк дам и присоединюсь. Главное не задерживайтесь, про пять минут боя я не просто так сказал. Не согласен? Ну и зря. Сам посуди — все, что нужно, мы разведали, переброску сил в район поселка подтвердили. Дальше идти в любом случае не собирались. Сейчас или просто возвращаться, или попытаться нанести противнику ущерб. Если вернемся, с батареей все равно придется что-то решать. А умирать я не собираюсь, честное… комсомольское! Коль уж не потонул, да от холода не загнулся, сейчас точно не помру.

— Ну, ежели комсомольское, тогда ладно… — со вздохом согласился Левчук. — Так с одним автоматом до ножичком и пойдешь?

— Нет, конечно. Гранаты давайте, чем мне снаряды подрывать, матом, что ли? У тебя «эфочек» сколько, две? Вот обе и отдай. И у парней по одной забери. Не, эту не возьму, с ней даже нормальной ловушки не соорудишь.

— Я уж заметил, командир, что не любишь ты «тридцать третью»! — прокомментировал старшина, передавая морпеху пару Ф-1. Отмахнул остальным бойцам.

— Да не в том дело, что не люблю, просто в разведке от них пользы ноль, «эфка» или РГ-42 куда как полезнее. Потом объясню, некогда сейчас. Все, ушел, не поминайте лихом. Двигайте, куда я сказал, замаскируйтесь и сидите тихонечко. И Леху прикрывайте, снайпер в подобном случае порой главнее всех остальных оказывается…

Пока Степан, где короткими перебежками, а где и ползком, добирался до примеченной «точки», продолжал размышлять, правильно ли поступил. По всему выходило, что, несмотря на откровенную авантюрность плана, правильно. Батарею нужно уничтожить в любом случае. В идеале — наглушняк, что хилыми силами разведгруппы никак ли получится. Значит, необходимо сделать так, чтобы фрицы не смогли обстреливать Южную Озерейку и подступы к ней в течение нескольких ближайших часов. Кузьмин — толковый командир, и потому должен понять, отчего старлей принял именно это решение. Зато преследования можно особенно не опасаться: артиллеристы — не пехота, следом вряд ли рванут, поскольку не их профиль. Да и не учили их подобному. Ну, а насчет помощи? Нет, оно, конечно, понятно, что взвод морпехов справится с немецкими артиллеристами без особого труда, вот только время будет окончательно потеряно.

Собственно, весь расчет Алексеева как раз и строился на том, что занятые установкой пушек фрицы пока не озаботились безопасностью батареи. Большая часть обслуги сейчас, скинув шинели и разобрав шанцевый инструмент, сгрудилась вокруг гаубиц, меньшая — заканчивает выгружать из тупорылых тентованных грузовиков боеприпасы. Полугусеничные арттягачи — как именно они называются, морпех понятия не имел, но явно не «Ганомаги», хоть и похожи ходовой, — стоят под крайними деревьями лесной опушки, водители неспешно перекуривают или копаются в движках. Командир батареи с несколькими младшими офицерами что-то обсуждает возле похожего на мыльницу вездеходика с запасным колесом на покатом капоте, рядом с которым застыл еще один полугусеничный бэтээр, размерами раза в полтора поменьше старших собратьев. Над угловатым колунообразным корпусом, вымазанным белилами и изрисованным хаотичными темными полосами зимней маскировки, торчит прямоугольная рамочная антенна и несколько штыревых. И четырехосная «мыльница», и броневик с целью маскировки загнаны еще глубже в лес…

Осознав увиденное, Алексеев на миг замер: так, стоп, а вот это уже не просто интересно, это вообще пипец как важно! Это что еще за пепелац? Машина связи? Артразведки?[1] Впрочем, какая разница, главное-то другое: внутри имеется радиостанция, причем, наверняка, достаточно дальнобойная! Или, если судить по количеству антенн, даже несколько! Твою ж мать, вот это трофей! Всем трофеям трофей! Да что ж за невезуха-то, если б он раньше это бронечудо разглядел, весь его план оказался бы совсем другим! Вернуться? Нет, поздно — Левчук увел бойцов на позиции, да и стоит ли что-то менять? Радиостанция — это, конечно, офигеть, как круто и нужно, вот только опасность-то представляет не она, а гаубицы. Которые, так или иначе, примерно через полчаса, максимум час окажутся готовы к стрельбе.