А это что еще за непонятная ребристая штуковина в основании станины, чем‑то смутно напоминающая вертикальный стеллаж для CD‑дисков, только размерами в несколько раз больше и металлический? Хотя, понятно, это ж стойка под запасные магазины и есть, для ускорения перезарядки. Отчего‑то больше всего старлей переживал именно за саму перезарядку, но и тут все оказалось достаточно просто: чуть изогнутые двадцатизарядные магазины вставлялись горизонтально, по два с каждой стороны, ничего сложного. Вот только попотеть придется обоим, и ему, и Федору: в одно рыло эту раскорячившуюся по центру капонира четырехствольную каракатицу быстро никак не перезарядишь. А боеприпасов она жрет, как он понимает, о‑го‑го сколько. Хотя, можно ведь и не все стволы одновременно задействовать, в их ситуации это не столь и принципиально: самолет на земле и в полете – две большие разницы. Как минимум, на упреждение и рассеяние снарядов уж точно тратить не придется…

– Федя, с магазинами закончил?

– Так точно, – сдавленно прошептал запыхавшийся до испарины сержант, отирая тыльной стороной ладони влажный лоб. – Все, что имелись, притащил. Куда их дальше?

– А вот видишь эту штуковину? Запихивай вертикально в каждую ячейку, так и бегать особо не придется, выдергивай отстрелянный, да пихай полный. Давай помогу, быстрее справимся. Сколько их, кстати?

– По четыре на каждый ствол, итого шестнадцать. Получается, триста двадцать патронов, не считая тех, что уже заряжены. А вместе с ними – ровно четыре сотни выходит. Маловато, но остальные, видать, где‑то в другом месте.

– Ого, это ты в уме подсчитал? И секунды ж не прошло! – удивленно хмыкнул Алексеев, аккуратно, чтобы ненароком не звякнуть металлом о металл, загружая увесистые, килограмм по восемь каждый, магазины в левую стойку.

– Ну да, – равнодушно пожал плечами сержант, занимаясь тем же самым с правой стороны оружия. – Да и что тут считать‑то? У меня в школе по арифметике твердая пятерка была, учителка наша чуть не на каждом уроке хвалила. Мне вообще учиться нравилось.

– Ничего, фрица победим – пойдешь высшее образование получать, тебе с такими способностями прямая дорога в институт или университет. Глядишь, известным математиком станешь, или физиком каким.

– Может, и пойду, я ж разве против? – меланхолично согласился парашютист, тяжело вздохнув. – Ежели сегодняшнее утро и день переживем.

– Так, Федор Батькович, я вот не понял, что еще за настроения такие?! А ну, отставить упадничество разводить! Понятно, переживем, куда нам деваться‑то? Закончил? Тогда давай я тебя с пушкой кратенько познакомлю, пока еще свободная минутка имеется. После уж точно некогда будет…

Наведя зенитку на стоянку пикирующих бомбардировщиков, Степан нащупал подошвой педаль спуска и глубоко вздохнул.

Ну, вот, собственно, и все – момент истины, как говорится.

Вспомнив еще кое о чем, старлей вытащил из‑за пазухи сигнальный пистолет, на ощупь проверяя загнанный в казенник патрон – все верно, ракета тройного зеленого огня, сигнал к отходу. Если, конечно, будет, кому отходить. Поскольку вся их атака на этот аэродром с первого момента откровенно попахивала авантюрой. Но иначе было никак нельзя. Он – все они – должны были это сделать.

И неожиданно осознал, что просто подсознательно тянет время.

Зло скривившись (да пошло оно все!), Алексеев приоткрыл рот и решительно надавил на спуск.

И вполне ожидаемо напрочь оглох от одновременного грохота четырех автоматических пушек – в точности так же, как уже бывало в его курсантской юности во время учебных стрельб из ЗУ‑23‑2. А ведь там одновременно работало всего два ствола, а не четыре, как сейчас!

Беззвучно потекли на землю дымящиеся стреляные гильзы. А подсвеченные трассерами снаряды рванулись к спящим самолетам, под крыльями и фюзеляжами которых висели осколочно‑фугасные смерти десятков и сотен защитников Малой земли. Бойцов и командиров, санинструкторов и врачей, моряков, везущих на плацдарм подмогу, боеприпасы и провизию, и забирающих обратно раненых.

Когда дымно взорвался, завалившись на хвост, первый «Юнкерс», Степан лишь криво ухмыльнулся. Зато Федор, дожидающийся момента перезарядки сразу с двумя магазинами в руках, не сдержался, во весь голос заорав «ура». Следом полыхнул второй, третий… четвертый так и вовсе скрылся, разбрасывая в стороны клочья изодранного дюраля, в огненном облаке мощного взрыва – видимо, снаряд угодил в одну из бомб на внешней подвеске. И тут же рвануло еще раз, и еще. А зенитка продолжала стрелять, превращая стоянку, теперь уже бывшую, в огненную круговерть.

И практически одновременно с противоположной стороны взлетной полосы запульсировали огненные фонтанчики: Мелевич и Ивченко тоже справились со своей задачей, открыв огонь сначала по третьей зенитной позиции, а затем по аэродромному хозяйству на лесной опушке.

И когда, вслед за самолетами, вспыхнул сначала один, а затем и второй заправщик, Степан с какой‑то небывалой, пронзительной остротой осознал, что они выполнили самими же и поставленное задание.

И совершенно неважно, дотянутся ли скорострелки до неизвестно где расположенного склада боеприпасов – наверняка, не дотянутся, не гаубицы все ж таки, хоть и от последних в лесу особого толка бы не было, – фашистского полевого аэродрома больше не существовало.

И, значит, боевым товарищам на плацдарме станет пусть и ненамного, но все же полегче…

[1] Фамилии старшего сержанта и остальных десантников изменены автором из этических соображений…

[2] БАО – батальон аэродромного обслуживания.

ПЛЕН

Абрау‑Дюрсо, 7 февраля 1943 года

Обе расстрелявшие боеприпасы зенитки замолчали почти одновременно.

Если бы Алексеев читал какой‑нибудь военно‑приключенческий роман, в этот момент наверняка прозвучала бы расхожая фраза насчет «неожиданно обрушившейся звенящей тишины». В реальности ничего подобного, понятное дело, не было и в помине. Во‑первых, в пламени разлившегося авиационного бензина продолжали гулко бухать, раскидывая в стороны рваные полотнища дымного пламени, детонирующие бомбы, во‑вторых, после нескольких секунд оглушительного грохота уши были напрочь забиты несуществующей в реальности ватой. И даже эти взрывы доносились в виде негромкой, словно отдаленный праздничный фейерверк, канонады.

Сквозь которую внезапно прорвался голос Карасева:

– Тарщ командир, давайте шустрее! Я уж почти перезарядился!

Стряхнув внезапную оторопь, Степан соскочил с неудобного сиденья, огибая пушку с правой стороны. Отсоединил, отбросив подальше, чтобы не мешался под ногами, отстрелянный магазин, дернул из стеллажа новый. Щелчок – и кассета встала на место. Теперь повторить операцию. В ноздри лез до боли знакомый запах сгоревшего пороха и горячего металла; увенчанные раструбами пламегасителей стволы курились дымом. Все, готово дело, можно дальше пулять.

Запрыгнув обратно на место стрелка, старший лейтенант крутанул маховик горизонтальной наводки, уже привычным движением нажав на спуск. Flak 38 забилась короткой дрожью, высаживая по охваченным огнем, и без того разбитым самолетам все новые снаряды и довершая разгром, на сей раз – полный и окончательный. Все, хватит, пожалуй. Хорошего, как говорится, понемногу.

Убрав ногу с педали, Алексеев переместил стволы левее, нащупывая третью зенитку, по которой должны были отработать Ивченко с Мелевичем. Попали ли товарищи, еще далеко не факт, а получить в ответку порцию смертоносных двадцатимиллиметровых подарков не хотелось категорически. Если пушка еще жива, от них с Федором только кровавые клочья полетят – фрицы подметут позицию в три секунды, поскольку с профессиональным наводчиком разведчикам не тягаться. А о том, что оставалось от моджахедов после работы «Шилки» по живой силе, он слышал неоднократно, и от бати, и от его афганских однополчан.

Снова оглушительный грохот одновременно работающих автоматов и кувыркающиеся по земле гильзы. И короткие высверки попаданий, когда снаряды накрыли вражескую позицию. Все, пипец четырехстволке, больше из нее не постреляешь, сразу в переплавку. А неплохо он отстрелялся, особенно для первого‑то раза! Практически, снайпер, блин! И патроны как раз закончились, пора перезаряжаться.