— А вот это — правильное решение, лейтенант. Посему, слушай боевой приказ: бери своих ребят — и дуй на поиски КП майора Куникова. Группа у вас боевая, воюете отменно, справитесь. Доложишь о нашем прибытии и трофейной машинке. А мы уж тут как-нибудь продержимся. Пулемет только оставьте, нам он нужнее. И трофейные боеприпасы тоже. Все ясно?

— Так точно, понял. Сделаем.

— Сделай, старлей! Не сомневаюсь в тебе. Да, вот еще — шифромашину мы в подполе спрячем, для надежности. Вдруг что с нами — вернетесь, отыщете.

Приказ Степану не понравился, но и смысла спорить он не видел. Правильный приказ. Сидеть в доме с раненым комбатом, дожидаясь у моря погоды, глупо, нужно поскорее установить связь с местным командованием, скоординировать дальнейшие действия. Равно, как и вообще понять, что вокруг происходит. Послевоенные мемуары — это, конечно, здорово, но хорошо бы и самостоятельно обстановку оценить. Хотя, и без того понятно, что поселок сейчас — самый настоящий слоеный пирог, в котором немцы чередуются с нашими, и наоборот.

— Мужики, приказ понятен? — морпех оглядел сосредоточенно выслушавших его Аникеева с Левчуком.

— Чего ж тут непонятного? — спокойно пожал плечами старшина. — Нормальное задание. Сейчас выходим?

Ванька же в ответ только кивнул, сильно, аж костяшки пальцев побелели, сжав приклад пистолета-пулемета. Глаза рядового тревожно посверкивали из-под низко надвинутой исцарапанной каски, и Степан отчего-то не мог понять, чего в этом взгляде больше — упорно скрываемого страха, или наоборот — отчаянной решимости и желания действовать.

— Считай, уже ушли. Снарягу подгоните и попрыгайте на всякий пожарный, шуметь нам никак нельзя. Двинулись…

К тому времени, когда тройка разведчиков покинула хату, окружающий бой понемногу утих, сместившись куда-то на соседние улицы. Дымящиеся, с провалившимися крышами, дома хмуро провожали бойцов темными провалами окон, чадно догорал бронетранспортер. Ночное небо перечеркивали разноцветные трассеры, с разных сторон слышалась ружейно-пулеметная стрельба, над головой повисали уже успевшие вызвать у старлея стойкую неприязнь осветительные ракеты. Вдалеке рокотали танковые моторы, хлестко бухали башенные орудия, но определить, чьи именно, Степан не мог. Может, советские легкотанки все еще воюют, может, немецкие панцеры. Как их разобрать, если он всего-то вторые сутки на войне? Винтовочный выстрел от автоматного, что нашего, что фашистского, морпех уже научился отличать, а вот с танковыми пушками сложнее. Да и какая разница? В глубине души Алексеев отлично осознавал, что долго три «Стюарта» в уличных боях не провоюют, тем более ночью. Сожгут, скорее всего — как это происходит, он и в Южной Озерейке насмотрелся. Не штурм Грозного в середине девяностых, конечно, но тоже впечатлило. Одна у танкистов надежда, на пехотное прикрытие. Которое в темноте тоже плохо видит, и по которому фрицы долбят из всех стволов да из-за каждого забора. А уж от замаскированной ПТО или удачно подобравшегося вражеского танка — так и вовсе не защитит. Так что с неизбежной потерей «брони» он мысленно смирился, хотя, конечно, и надеялся на лучшее: в реальном бою чего только не случается.

Порой грозовым фронтом накатывали гулкие разрывы мин и тяжелые удары фугасных снарядов, отбрасывающие на низкие тучи короткие огненные всполохи. Насколько понимал Алексеев, ошарашенные неожиданной атакой с тыла гитлеровцы отступили к центру поселка, но дальше не пошли, отсекая преследование плотным минометным и артиллерийским огнем. Лупили в том числе и по своим, поскольку все пристрелянные накануне координаты внезапно потеряли актуальность. Многие здания и позиции на окраине Станички так и остались занятыми фашистами, превращаясь в очаги жарких боестолкновений, победа в которых оставалась за советскими бойцами. Немцы попытались давать целеуказание сигнальными ракетами, но морские пехотинцы мгновенно раскусили эту хитрость, запуская аналогичные, но в других направлениях, порой весьма непредсказуемых. Оказали поддержку и советские береговые батареи, дав несколько залпов по заранее разведанным целям, где десантников оказаться точно не могло. В конечном итоге, ко второму часу ночи стрельба начала понемногу стихать. Обе стороны дожидались рассвета, надеясь, что утром ситуация так или иначе прояснится.

Вот только старшему лейтенанту Алексееву с боевыми товарищами до этого момента еще предстояло дожить…

— Давай к подбитому танку, старшина, осмотримся, — старлей указал направление. — Дуй первым, мы с Ванькой прикрываем. Затем ты нас. Вперед.

Бежать до раскорячившегося поперек улочки немецкого танка было недалеко, метров пятнадцать, так что добрались без проблем. Танк, рыже-черный от огня, с сорванной с погона, съехавшей набок угловатой башней, вонял перекаленным металлом, горелой резиной и краской — и еще чем-то смутно знакомым. Башенные люки были приоткрыты, но не распахнуты — экипаж остался внутри. Вероятнее всего, бронемашину подбили удачно брошенной гранатой, после чего сдетонировал боекомплект и загорелось топливо. Ну, или наоборот — сначала бензин полыхнул, а затем уж и укладка рванула. Морпех уже видел у бойцов эти похожие на консервную банку от тушенки гранаты, тот самый знаменитый «Ворошиловский килограмм»[2], вот только в руках пока так подержать и не довелось.

— Поджарились фрицы, не успели выбраться, — между делом прокомментировал Левчук. — Ну, да так им и надо, сволотам. Поделом.

Степан ощутил, как к горлу подкатил тошнотворный комок — теперь и он понял, чем именно пахнет сожженный панцер. Желудок подпрыгнул и, не будь он практически пуст, Алексеева наверняка бы стошнило. Да твою ж мать! Хорошо, хоть сдержался, икнул только сдавленно, а то от стыда перед товарищами бы сгорел…

— Ничего, лейтенант, — старшина бросил на командира понимающий взгляд. — На войне это еще не самый страшный запах, поверь. Хотя, знаешь… Когда мы в сорок втором годе деревеньку одну у германцев отбили, да до сожженного сарая добрались, меня тож наизнанку вывернуло. Ироды эти в нем всех жителей живьем пожгли — баб, деток малых, стариков. Всех. И блевал я тогда дальше чем видел, верно тебе говорю. Ну, успокоился? Или травить за борт, как наши морячки говорят, будешь?

— Не буду, — сдавленно буркнул старлей, стараясь дышать поглубже. Невпопад подумалось, что предложи ему сейчас кто отведать свежего, с пылу, с жару шашлыка, он, не задумываясь, свернул бы радушному угощателю челюсть. А то и шею. Аникееву, судя по кислому выражению лица, исходящее от сгоревшего панцера амбре тоже пришлось не по вкусу, и он сдерживался из последних сил. — Нормально все. По сторонам приглядывайте, осмотрюсь.

Алексеев поднес к глазам бинокль. Задержав взгляд на сараюшке с просевшей крышей, несколько секунд наблюдал, затем протянул трофейный прибор старшине:

— Погляди-ка, Семен Ильич, во-он на тот сарайчик. И сообщи, что углядел.

Присмотревшись к полуразрушенному строению, подсвеченному резким светом очередной взмывшей в небо фашистской ракеты, старшина пожал плечами:

— Есть там кто-то, командир, точно есть. Только таятся, не хотят, чтобы заметили. Думаешь, германцы?

— Скорей наши, я каску успел разглядеть, когда «люстра» повисла. И винтовка у него характерная, СВТ, скорее всего. Что-то мне подсказывает, что это и есть бойцы товарища Куникова.

— Почему так думаешь? — заинтересовался Левчук.

— Да просто сомневаюсь, что наши ребята так далеко продвинулись, мы ж перед этим танком целых две улицы прошли. И чем ближе сюда, тем меньше по нам стреляли. Немцев к центру поселка оттеснили, потому и предполагаю, что это куниковцы. Не забыл, как нас фрицы с полчаса назад едва не отоварили?

Левчук мрачно мотнул головой: забудешь такое, как же!..

С пятеркой гитлеровцев они столкнулись совершенно случайно, когда пробирались через фруктовый сад, от которого после полутора суток обстрелов и бомбардировок остались лишь стволы с нелепо торчащими обрубками сучьев. Ну, или это фрицы с ними столкнулись. Но опешили одинаково и те, и другие — настолько, что даже за оружие схватились не сразу. Напуганные неожиданной ночной атакой, да еще и поддержанной танками, фашисты то ли меняли позицию, то ли драпали вглубь поселка. И меньше всего ожидали встретиться с советскими морпехами.