Единственного раненого на утесах нельзя было перенести на «Крачку», и потому леди сопровождала Эльфторна и фальконеров, когда те отправились на берег, чтобы осмотреть склады и то, что в них находится.

Уна много времени провела с этим раненым, но была очень расстроена. Ей удалось успокоить его, и он заснул, но вылечить его она не сможет. И никто не сможет. Солдата пронзило копье, попав в живот и пройдя наискось через все внутренности, в нескольких местах перерезав кишки.

Сокол раненого сидел над койкой, на которую положили его хояина. Он тоже знал, что хозяин ранен смертельно, знал ещё до того, как Уна осмотрела раненого, и теперь жалобно плакал. Его горе разрывало сердце Уны. Будет ли также горевать Брейвери, если с ней что-то случится? И будет ли сама так же страдать, если потеряет котенка?

Она взяла птицу на руки, погладила её перья, попыталась утешить, передать свое сочувствие и понимание, но не пыталась уговорить покинуть умирающего. Они останутся рядом, пока хозяин не умрет. Потом, как рассказывал Тарлах, сокол объединится с другим воином после нескольких дней траура. Воина он выберет сам.

Поскольку она ничего больше не могла сделать, женшина поручила умирающего заботам товарищей и вернулась на «Крачку». Этому человеку она уже не могла помочь, а на борту корабля были раненые, которым она нужна.

Эльфторн помог разместить раненых на корабле, постарался обеспечить их всем необходимым для обратного пути в гавань Морской крепости, потом доложил командиру наемников, что все готово, хотя знал, что отплыть сразу они не смогут. Тарлах запретил двигаться в темноте. «Крачка» должна была выйти из залива на рассвете.

Это было вынужденное решение. Несколько раненых были в тяжелом состоянии. Задержка в пути грозит им смертью. Однако Тарлаху пришлось пойти на это: никто не снимал с него ответственности за исход всего дела.

Тарлах смотрел на стоявшую на якоре «Крачку». Он думал, переживут ли раненые эту ночь и путь домой. Командир знал, что несколько следующих часов будут для них критическими.

Дорогой ценой досталась им победа. Семь воинов погибли, вдвое больше ранены, двое очень тяжело. Если отряд будет и дальше нести такие потери, вскоре он потеряет боеспособность.

Наемник вздохнул. Им ещё повезло, что они служат Морской крепости. Мало где так заботливо обращаются с ранеными, и он не опасался плохого отношения к ним со стороны людей Уны.

Сердце его неожиданно дрогнуло, потом он нахмурился. До рассвета ещё несколько часов. Почему же оба корабля так хорошо стали видны?

Почему небо на западе покраснело?

Он уже догадался в чем дело, и следующие несколько мгновений подтвердили его предположение. В черноте над Колыбелью появилось жидкое красное свечение. Оно быстро разрасталось, превратилось в яркий огонь, потом в злое, лишенное жизни, пламя, оскверняющее природу.

Это видели все. Никто пока не подозревал, что происходит перед их глазами, но все поняли, что происходящее связано с великой Силой и происходит оно не от Света. Люди испугались, но обнажили мечи и ждали. Даже соколы пока не понимали масштаба всей катастрофы и криком бросали вызов Тьме.

И тут Тарлах увидел леди Морской крепости. Она целеустремленно шла по берегу. И не останавливалась, пока не достигла места, где суша глубже всего вдается в море. Здесь она остановилась и стояла, глядя на врата, раскрывшиеся над Колыбелью.

— Уна, нет!

Фальконер почти не сознавал, что бежит, пока не оказался рядом с ней.

— Что ты хочешь сделать? — хрипло спросил он.

— Что смогу. Сестра говорила мне, что у меня есть Сила…

— Спящая и неподготовленная!

— Нужно сделать попытку, Тарлах. Лучше умереть, пытаясь остановить эту тварь, чем корчиться перед ней в ужасе. Клянусь Девушкой и Женщиной!

В центре неестественного пламени они увидели что-то, похожее на огромную бесформенную голову, казалось, состоящую из одной пасти, а в ней ряды острых зубов. Даже с этого места они отчетливо были видны.

Тарлах в страхе закрыл глаза, но сразу же открыл снова. Он не поддастся ужасу, который внушает это чудовище.

Пес ещё не освободился. Тарлах видел, как он напрягается, пытаясь разорвать последние путы, удерживающие его от мира жизни. Он так давно жаждал прорваться сюда. И скоро, может, через несколько минут, обретет наконец свободу.

Уна из Морской крепости взглянула на фальконера. — Ты должен быть со своими товарищами, — попросила она. — Иди к ним.

— Моя клятва — защищать тебя.

— Я освобождаю тебя от нее, Тарлах. С таким чудовищем ты не обязан сражаться. — Голос её звучал безнадежно.

— Меня привязывает к тебе большее, чем эта клятва.

— Да, я знаю, — спокойно согласилась она.

— Тогда позволь мне хотя бы встретить смерть здесь, на берегу, рядом с тобой.

Он снова повернулся к морю и судьбе, которая все отчетливее вырисовывалась перед ними. Он умрет, но ради Уны, пытаясь защитить её в то короткое время, которое ему осталось. И прежде всего он поклялся, что не позволит ей встретить свой ужасный конец за вратами, а освободит раньше, дав ей легкую смерть.

О Бросающем Вызов Буре и других соколах он старался не думать: крылья помогут им выжить или, по крайней мере, продлят жизнь, но они все прочно привязаны к своим товарищам. И тоже попытаются отстоять этот мир от Тьмы.

Врата подавались!

Тарлах увидел, как Уна рванулась вперед, и едва не бросился вслед за ней: в последний момент ощутил, что владелица долины по-прежнему рядом с ним.

Уна-дух!

Та, кого его леди называла сестрой, двигалась по воде, над волнами. Шла уверенно, пока не преодолела половину расстояния между берегом и открывающимися вратами. Здесь она остановилась.

Мгновение постояла, как каменное изваяние, а затем, в тот миг, когда ворота окончательно пали, бросилась вперед. Не женщина устремилась туда, а сам свет, огонь, сверкающая стрела зеленого пламени. Она попала точно в середину раскрывшихся врат и ударила того, кто пытался оттуда выбраться. Ночь взорвалась светом и звуком, зеленое и красное пламя схватились над морем, пытаясь поглотить друг друга. Гром расколол небо, а воздух вокруг изменился, стал не горячим, а страшно холодным.

Но вот все кончилось, и никто из свидетелей не мог сказать, сколько продолжалась битва: минуты или часы. Сверхъестественные огни исчезли, красный резко, зеленый сначала поколебался в воздухе над Колыбелью, прежде чем мягко погаснуть, и снова бархатная чернота ночи закрыла мир.

Уна, обессилив, держалась за Тарлаха и чуть слышно плакала.

— Мы не дали ей силы, к которой она стремилась, а она отдала свою жизнь за нас.

Тарлах молчал. Он только ещё крепче прижимал её к себе, и из глаз его текли слезы, но не от яркого пламени.

Только через некоторое время он решился взглянуть на океан. По-прежнему поддерживая Уну, воин пошел назад, к своим товарищам.

Эльфторн заторопился к ним, чтобы позаботиться о леди, но взгляд Тарлаха заставил его отступить. Фальконер не убирал руку, пока Уна не выпрямилась и уверенно не пошла сама.

Необходимо было объяснить людям происшедшее, и женщина поведала о полученном ими предупреждении, а так же причину, по которой они ничего не рассказали воинам. Хозяйка долины извинилась за это. О своих отношениях с другой Уной до этого последнего рокового посещения она ничего не сказала.

Несмотря на явное сходство между духом и ею, ей задали всего несколько вопросов, и скоро она смогла оставить бойцов, чтобы отдохнуть. Ее тело и душа в этом очень нуждались. Но по отношению к Тарлаху такого милосердия не проявили. Товарищей очень обидело молчание командира. И тот знал, что если не даст им удовлетворительное разъяснение, отряд перестанет существовать как воинская единица после этой последней службы.

Он терпеливо повторил то, что уже сказала Уна, объяснил причины, по которым они решили не сообщать истинные размеры опасности.