Видяев давал взбучку своим орлам, те вяло оправдывались, признавая вину. Старший майор, как-то незаметно возникший на палубе «Щуки», пока лишь стоял и смотрел, замечая все, и взвешивал последствия. Немец, о котором будто забыли, тоже смотрел с видом заносчивым и высокомерным, как человек в зоопарке на дерущихся обезьян. Что меня и взбесило.

Я ведь сошел сюда лишь за одним: взглянуть немцу в лицо, убежденный он фашист или просто мразь? Он же выглядел единственным белым человеком среди туземцев — не раскаивался ни в чем. Здесь он не успел совершить свое преступление? Неважно — был к этому готов.

В общем, я, вспомнив курсантские годы, подошел к нему и со всей силы влепил в морду. Наверное, все ж отвык — потому что немец не упал, а лишь отшатнулся. И заорал, размазывая кровь.

Меня тут же оттер плечом один из большаковцев. А я и не видел, что наш главдиверс приставил ко мне двоих, как бы чего не вышло — вот и второй, у меня за спиной ситуацию контролирует. Молчание, немая сцена. Все смотрят. Даже немец заткнулся.

— Ну зачем вы так, товарищ капитан первого ранга, — произносит наконец старший майор. — Это все-таки пленный.

Тоном таким, что не понять — издевается или говорит всерьез. Ладно.

— Этот пленный приказал утопить триста наших мирных, — отвечаю я громко, чтоб слышали все. — В их числе женщин и детей в воде расстреливал из пулеметов.

Судя по виду «щукарей» — сейчас немца порвут на ленточки для бескозырок. Как в ящике видел, в две тысячи восьмом — «грызуны» в Цхинвале мирных танком давили, и тут в них кто-то из РПГ, они выскочили, прям в толпу тех, кого только что… Лежат тушки-головы-руки-ноги, все по отдельности — вот и немца сейчас так.

— Назад все, твою…!! — орет Кириллов. И уже спокойно: — Не беспокойтесь — за все он получит. По закону и справедливости. Пока же его надо в разведотдел доставить. Он командир лодки — а вдруг знает что-то, что вам или товарищам вашим жизнь спасет? Федор Алексеевич, распорядитесь!

Видяев отдает приказание — подскакивают двое матросиков и без церемоний ссыпают немца в люк. Старший майор пишет что-то на листке блокнота, отдает бумажку Видяеву и обращается ко мне:

— Пошли, Михаил Петрович. И нам пора уже.

И первым лезет по трапу на «Волка».

Москва, Кремль.

— Значит, все жэ наши потомки, Лаврэнтий?

— Так точно, товарищ Сталин. Кодовый сигнал от Кириллова однозначен. Встреча состоялась, наши потомки из две тысячи двенадцатого года к нам полностью лояльны. Он пока остается там, для координации и подробного ознакомления. Связь — как условились, на волне подплава СФ, нашим шифром и кодом.

— Можэт, всэ жэ настоять, идти им сразу в Архангельск? Комиссию по встрече мы подготовим. Ну а «Шээр» — нэ так уж он нам и нужэн. Вэдь на этот раз флот готов? И в Диксонэ — ждут?

— Во-первых, несколько дней по большому счету ничего не решат. Во-вторых, предоставился уникальный случай взглянуть на наших гостей «изнутри», как они воюют. В-третьих, не факт, что сейчас они будут безоговорочно слушаться Кириллова: они пока нам союзники, а не подчиненные. И в-четвертых, от них уже идет важная информация стратегического значения, могущая оказать серьезное влияние на ход Сталинградской битвы.

— Насколько сэрьезное, Лаврэнтий?

— По их словам, послезавтра, двадцать третьего, немецкие танки едва не ворвутся в Сталинград. Чисто случайно на их пути окажется наш 1077 ЗенАП, и девушки зенитчицы погибнут все — но сумеют задержать танки на пару часов. Что позволит нашим организовать хоть какую-то оборону. Тогда немецкая авиация нанесет массированный удар силами до двух тысяч самолетов. Город будет полностью разрушен, погибнет очень много жителей и беженцев. Эти сведения были переданы нам потомками еще раньше — тогда мы рассматривали это как один из возможных сценариев. Теперь же Кириллов настаивает — надо полагать, имея на то основания, — что это случится, если мы не примем меры. Особенно после того, как потомки указали нам на достаточное количество упущенных возможностей и прямых ошибок. Так, например, наш 282-й стрелковый полк, передаваемый в другую дивизию, будто бы простоял в эшелоне, в ста километрах от Сталинграда целых пять дней. И тому подобное — все было в моей записке, товарищ Сталин!

— Это очэнь нэ хорошо, что дэвушки погибают за Родину, в то время как бойцы прохлаждаются в тылу из-за чьей-то халатности, глупости… или вредительства. Надеюсь, ты уже принял мэры, Лаврэнтий, — чтоб сэйчас такого нэ случилось?

— Так точно, товарищ Сталин. Вот перечень самого необходимого — и еще указания местным товарищам, что произойдет послезавтра, может, найдут что-то еще. Также я взял на себя ответственность показать Шапошникову информацию, якобы полученную нашей разведкой.

— Мы удэржим Сталинград?

— По словам потомков, удержим — после полугода упорного сражения, перед которым померкнет Верден. И это будет нашей победой, поворотной точкой войны — после чего начнется наше наступление на запад, еще два года войны, Курск, Украина, Белоруссия, от Вислы до Одера, Берлин. Мы возьмем Берлин в мае сорок пятого, и Гитлер примет яд в бункере, окруженном нами. Но наши потери будут страшными, двадцать шесть миллионов. Что ослабит СССР перед нашими бывшими «союзниками», которые после сорок пятого станут нам врагами и начнут замышлять против нас новую войну. О последующих политических событиях, в отличие от хода этой войны, потомки говорят очень мало — можно предположить, что последует или новая война, или контрреволюционный переворот с реставрацией капитализма и монархии. По крайней мере, нам известно, что в момент встречи наши потомки были под Андреевским флагом и с царской символикой — двуглавым орлом. Что также заставляет нас с осторожностью относиться к отдаче им прямых приказаний.

— Что ж, Лаврэнтий, будэм ждать дальнэйшэго развития событий… А вот указания в Сталинград — отправь нэмэдлэнно!

Приписано карандашом: