— Сан Саныч, вот он, штурман с подлодки, поговори с ним.

— Откуда!?

— С подводной лодки U-215, фашистской Германии.

Делаю жест рукой, чтоб остановить встречный вопрос, готовый сорваться с уст Сан Саныча. Тот молчит, обводит всех взглядом, думая, что его разводят, и кто-то смехом сейчас это выдаст. Но все были предельно серьезны. А наш комиссар уже находился в прострации под действием лекарства, которое успел ему вколоть Князь.

— Что как рыба на суше рот раскрываешь, но нечего не слышно? Вот и мы в таком же положении были, когда все это услышали.

— Командир, какая на хрен Германия, да еще фашистская, когда на дворе две тысячи двенадцатый год? Они что, где-то до сих пор все скрывались? Я слышал, как будто у них база где-то в Антарктиде подо льдом была. Они что, оттуда приплыли?

— Нет, Сан Саныч, это мы сюда.

— Как сюда, куда сюда, я что-то не пойму.

— А вот так. Как в книжке твоей — только всерьез. Сегодня третье июля тысяча девятьсот сорок второго года.

— Ну не ху… себе девки пляшут.

— Вот-вот, и у нас такое мнение. Давай, Сан Саныч, порасспроси это немца, нам надо знать, где именно мы вынырнули.

Штурман, начал расспрашивать немца, а мичман переводить. Узнали наконец последнее место и время, когда он определялся, а также примерное место столкновения.

— Командир, теперь мы знаем примерную точку нашего нахождения с погрешностью в полмили. В пятнадцати милях восточнее Бостона, в заливе Массачусетс. Я предлагаю осторожно спуститься южнее на шесть миль, там есть очень приметный мыс с маяком, и вот тогда у нас будут точные координаты.

— Давай спустимся, посмотрим, где мы очутились. А то я до сих пор не верю, что такое может быть.

Я до последнего надеялся, что это ошибка. Нет, мы находились на расстоянии видимости с тем самым мысом. Да, это Атлантика, и вот оно побережье США. В какой-то паре миль от нас прошел, коптя небо угольным дымом, старинный пароход. Это для нас старинный, а для этого времени, может, и нет. Я наблюдал в перископ и все не мог поверить, что все это правда. Но надо было — верить, решать, жить и делать свое дело. В чем это дело теперь заключается? А вот сейчас и решим!

Это верно, что командир, а особенно в автономке — царь и Бог. Его слово, его воля — закон для подчиненных. Но и отвечает он в случае чего тоже один за всех.

Вот только перед кем и за что сейчас отвечать?

— Товарищи офицеры!

Все смотрели на меня. Петрович, Сан Саныч, командиры всех БЧ, Князь, Сидорчук, а также Большаков — все, кто знал. Прочие, конечно, активно обсуждают происходящее — после такого-то, да и верхняя вахта, видевшая и теплое солнце, и берег вдали, и «спасение утопающего», не станет молчать. Но вот точной информацией о том, что именно случилось, не владел никто, кроме присутствующих здесь.

Еще, конечно, немец, сейчас запертый в изоляторе, у двери которого был поставлен кто-то из ребят Большакова с категорическим приказом: никого не пущать! И дежурный радист, который сейчас ловил на перископную антенну все, что удавалось выловить из эфира, также со строжайшим приказом — ничему не удивляться, молчать как рыба и доложить после лично мне или старпому.

— Примем как данность: сегодня третье июля тысяча девятьсот сорок второго года. У кого-нибудь есть соображения по поводу, как мы сюда провалились и можем ли вернуться обратно?

Если не знаешь, что делать — действуй по уставу и инструкции. Если нет инструкции — делай, как учили. Хуже нет, чем метаться без плана, попав в переплет — огребешь гарантированно, по полной, причем со всех сторон. А потому надо выработать план, которому неукоснительно следовать.

— А что тут может быть? — подал наконец голос Петрович. — Да что угодно! Умники на коллайдере могли чего-то запустить — а мы побочный результат. Или умники из какого-нибудь тридцатого века на своем коллайдере, который там у них, доигрались! Или вообще какая-то природная аномалия. Гадать можно до бесконечности.

— Что-то на массу завязанное, — добавил Сан Саныч, — отчего мы в немцев так «удачно» въехали.

Все молчали, но видно было, что они полностью согласны.

— Тогда принимаю решение, — говорю я. — Надеяться, что нас выкинет обратно, нет смысла. Во-первых, ждать можно до ишачьей пасхи, а во-вторых, где гарантия, что повторно нас не бросит куда-то в палеозой? Мы остаемся здесь. В смысле, в этом времени.

Смотрю на Сидорчука. Принять у него доклад — а впрочем, зачем? Я не хуже него знаю, что у нас принято на борт. А так как наш поход лишь начался — то почти все должно и остаться. На четыре месяца, штатно — а если растянуть, так и на полгода хватит.

У нас полный боекомплект. Включая шесть ядерных боеголовок в «Гранитах». И две такие же торпеды.

— Надеюсь, у нас не будет разных мнений, к какой стороне присоединиться?

— Обижаешь, командир, — говорит Сан Саныч. — А что, у нас есть выбор? К фашистам, что ли, или к тем, кто через десять лет план «Дропшот» разработает, чтобы атомные бомбы на Москву кидать? Даже хотели бы в какую-нибудь Аргентину или на экзотические острова — так ведь и там достанут! Отечество, какое-никакое — но одно. Не нам его менять!

— Вот только как бы не в ГУЛАГ, — буркнул под нос Три Эс, командир БЧ-2, капитан третьего ранга Скворцов Сергей Степанович.

— А кто у нас Сталина больше всех ругал? — вскинулся Саныч. — Новодворская и прочие «правозащитники». Ты их словам веришь, или напомнить, что это за публика? Что они там про Россию и русских говорили? Ну а если это все вранье, так значит…

— И впрямь, командир, — поддержал Петрович, — это ж было, «принял разоренную страну с сохой, оставил сверхдержаву с ядрен батоном». Одним самодурством такого не сделаешь. Крут был мужик, к врагам беспощаден, но все ж человек серьезный, вполне адекватный и вменяемый. С таким можно дело иметь. Ну, если только не под горячую руку…

— Присоединяюсь, — сказал Большаков. — Саныч, ты вот мне книжку дал, «Красный монарх». Я Бушкова уважаю, про Пиранью он здорово написал! Если хоть половина того, что он про Сталина написал, правда… то он и Лаврентий Палыч — и впрямь вожди, нашим дерьмократам, строителям капитализма, не чета! Вдруг и в самом деле историю переиграем? Что бы стоило социализму еще двадцать лет продержаться, до кризиса, когда вся их система в штопор ушла? Хотя там они нас в девяностые здорово ограбили — а так свалились бы раньше…

— Погоди, а как же будущее? — спросил Бурый, капитан третьего ранга Буров Сергей Константинович, командир БЧ-3. — Или ты считаешь, что это параллельный мир?

— А какая разница? — повернулся к нему Большаков. — Наш это мир, если мы сейчас здесь! А параллельный он или перпендикулярный — мне это по барабану! Посмотрю, как он под нас гнуться будет.

Я подвожу итог:

— Со вторым вопросом решили. Теперь конкретика: куда и как?

— Ну, тут выбора нет! — отвечает Петрович. — Черноморские проливы для нас закрыты, Балтика тоже — тяжело с нашим размером по мелководью. И мин там — суп с клецками.

— И гогландский противолодочный рубеж, — добавляет Сан Саныч, — не пройдем! Так что остается север.

— Ну, еще во Владивосток можно, — задумчиво произносит Бурый. — Вокруг мыса Горн и наискосок. Они там на Гуандаканале рубятся — хрен нас перехватят! А если по дороге встретим «Саратогу» или «Энтерпрайз», как раз для нас цели!

— Погоди, не понял? — едва не вскакивает Петрович. — Ты что, хочешь за японцев сыграть?

— А что, за штатовцев? — огрызнулся Бурый. — Они ж такие союзники, что с ними и врагов никаких не надо. Пусть застрянут на Тихом еще годика на два. Чтоб после Япония была как Финляндия — и никакой корейской войны! Тихо утопим — и уйдем. Спишут все на японцев — доказывай, что мы вообще там были!

— Ты во Владике был? — спрашиваю я. — А мне вот приходилось. Если придется, зайди на Светлановский бульвар. Там памятник стоит нашим морякам торгфлота, погибшим в Отечественную. На постаменте доски — много. На каждой, рисунок корабля и список экипажа, кого самураи утопили без войны. Последний, «Трансбалт» — в июне сорок пятого. [5]Ладно, это эмоции, но вот по жизни там наши отлично справились сами. Без чьей-то помощи. И это будет через три года. А немцы наших бьют сейчас!