– Это долго не делается.

Катерина зашла в туалет, накинула крючок и вдруг услышала, что возле двери негромко, почти шепотом, переговариваются. Значит, Леднев на всякий случай послал за ней девчонок, чтобы она не сбежала.

Катерина посмотрела вверх. Окно маленькое, забранное толстым матовым стеклом. Не пролезу, даже если выбью, трезво прикинула Катерина. Неужели нет выхода? Ведь она читала и видела в кино, как убегают даже из тюрем, как делают подкопы. Но подкопа здесь не сделаешь, пол был залит цементом, на подкоп уходят месяцы, а у нее оставались минуты. И тут в дверь застучали.

– Кать, выходи! Срочно требуют. Очень срочно!

И Катерина вышла. Ее подвели к режиссеру. Та осмотрела Катерину и приказала:

– Сними косынку!

– Не положено по технике безопасности, – отрезала Катерина.

Режиссер глянула на часы.

– На репетицию не остается времени. Ведите ее на вторую линию, – и полезла в автобус, где находился пульт.

Катерина дошла до второй линии, остановилась там, где ей показал помощник режиссера. Увидела камеру и за ней Рудольфа. Он надел наушники и прильнул к камере. Развернулся круг, на котором были объективы. Катерина увидела, как Рудольф посмотрел на нее поверх камеры, увидела его настороженное лицо и поняла, что он узнал ее. Теперь терять было уже нечего. Как будет, так и будет, решила она и сразу успокоилась.

Она сделала все, как ее просили. Прошлась между станками, обернулась, заметила красную лампочку над камерой Рудольфа. Значит, ее снимали. Линия заготовок вдруг остановилась, и Катерина дальше не пошла, как и было договорено, достала из сумки ключи. К ней шла, улыбаясь, дикторша.

Рудольф подкатил камеру ближе к ним, и на его камере снова зажглась красная лампочка. Теперь дикторша стояла рядом с ней, улыбалась, но улыбалась не ей, а камере, и смотрела не в ее глаза, а выше.

– Это Катя Тихомирова, – начала она. – Единственная девушка в цехе, которая работает наладчиком, а недавно стала бригадиром наладчиков. Вы сами могли убедиться, какие сложные станки на фабрике. Так вот Катя может определить и исправить любую неполадку. Катя, почему вы выбрали эту профессию?

Катерина не видела лица Рудольфа за камерой, но была почти уверена, что он посмеивается. Она помнила, как он ей рассказывал, какую чушь несут передовики производства, приглашенные на студию, как они заучивали заранее написанные тексты. По-видимому, она затягивала ответ, потому что дикторша, улыбаясь, переспросила:

– Так почему именно эту профессию вы выбрали?

– Я не выбирала, – ответила Катерина. – Так получилось. У нас постоянно ломаются станки – они старые, изношенные. А наладчики – или мальчики из ПТУ, которые еще ничего не знают, или пьянь, которая уже ничего не может. Вначале я ремонтировала и налаживала свой станок, потом стала помогать другим.

– Но вы ведь сознательно выбрали именно эту фабрику? – спросила дикторша.

Катерина почувствовала, что дикторша чем-то озабочена, хотя по-прежнему улыбается.

– Случайно, – ответила Катерина. – Вернее, по необходимости. На фабрике были места в общежитии, а мне негде было жить.

– А вы не москвичка?

– Я из Псковской области, – ответила Катерина и добавила: – В общем, лимита.

Красная кнопка на камере Рудольфа погасла, и загорелась лампочка на другой камере.

Дикторша выдохнула. Режиссер давала ей передышку, чтобы сориентироваться. Интервью явно шло не по намеченному плану. Дикторша глянула быстро в листок с вопросами, спрятала его, и на камере Рудольфа зажглась красная лампочка.

– Значит, вам не нравится просто механическая работа? – снова бодро улыбаясь, спросила дикторша. – Вы хотите работать творчески. И вы сознательно выбрали этот труд.

– Никакой сознательности не было! Попросил Михалыч, это начальник нашего цеха товарищ Леднев, и я согласилась. В зарплате я проиграла, на штамповке больше получала. Вообще-то это непорядок! За квалифицированную работу надо больше платить.

Это было уже совсем не запланировано, и дикторша поспешила задать последний вопрос:

– Катя, а какая ваша мечта? Вы, наверное, собираетесь учиться дальше, чтобы вернуться на свой родной завод инженером?

– У нас фабрика, – поправила дикторшу Катерина. – Вряд ли я сюда вернусь. В этом году я уже во второй раз провалилась на экзаменах в химико-технологический институт. В следующем году буду поступать в третий раз.

– Удачи вам, Катя! – улыбнулась дикторша.

– И вам удачи, – пожелала Катерина. – Вы ведь недавно на телевидении, с полгода, мы все смотрим телевидение и каждого нового диктора запоминаем.

Дикторша не готова была к такому повороту, тем более у камеры Рачкова стояла помощник режиссера и описывала круги – закругляйся, мол. Так на смущенной улыбке дикторши и закончилась передача.

И уже никто не обращал внимания на Катерину. Теперь быстро выйти из цеха, подумала она, и подождать, когда все уедут. И уже никогда не позвонит Рудольф, и она не осмелится позвонить ему. И вряд ли они когда-нибудь встретятся: в многомиллионной Москве, когда живут в разных районах, вероятность встречи – незначительная.

Рудольф зачехлял камеру и не смотрел в ее сторону. И она решилась. Подошла к нему и сказала:

– Здравствуй!

– Привет, – ответил Рачков. – Интересная у нас с тобой встреча получилась.

– И вправду интересная, – согласилась Катерина.

– А ты, оказывается, героиня!

– Тебя в этом что-то не устраивает?

– Нет, я даже польщен.

– Рудольф, грузимся, – крикнули ему.

– Ну что ж, пока! – сказал бодро Рачков. – Куда же теперь тебе звонить?

– Туда же, куда и звонил, – ответила Катерина.

– Но ведь, насколько я понимаю, этот телефон – липа!

– Это нормальный телефон, – ответила Катерина, – если ты позвонишь, мне передадут.

Рудольф катил камеру к автобусу. Он ни разу не оглянулся, и Катерина вдруг поняла: все закончилось, он никогда не позвонит.

Потом к ней подошел Леднев. Он пожал ей руку и сказал:

– Спасибо. Ты всех выручила.

Прибежали девчонки из бухгалтерии, которые смотрели передачу по телевизору. Они говорили, что Катерина была красивой, даже красивей дикторши. Вдруг все затихли. В цех вошел директор фабрики. Он подошел к ней, улыбнулся и сказал:

– Молодец! По-человечески отвечала!

Заметил ее отстраненность:

– Переволновалась?

– Да вроде нет…

– Наверное, все-таки было, – предположил директор. – Я, когда выступаю на всяких собраниях, все равно волнуюсь, хотя сколько у меня этих собраний было, может, сотни уже. – Он полуобнял ее за плечи и сказал: – Пойдем на воздух. Тебе надо успокоиться.

Они вышли из цеха, и все смотрели на них.

– На той неделе мы тебя переведем в мастера. Месяца за два освоишь нормы, заполнение нарядов, а к зиме поставим на участок. Карьеру сделаешь. А закончишь институт, директором станешь, вместо меня.

– А вы куда? – улыбнулась Катерина.

– Мне место найдется. А ты подумай хорошенько. Почему обязательно химия? Поступай в политехнический. Там у меня есть связи. Пройдешь вне конкурса, с производства все-таки. – Директор остановился, посмотрел на нее и спросил: – Что-то у тебя все-таки случилось?

– У меня все нормально, – бодро ответила Катерина.

– Если что, обращайся прямо ко мне. Смоленские всегда выручали псковичей.

Катерина смотрела на коренастого, длиннорукого, с мощной грудью директора, и ей вдруг захотелось уткнуться в эту грудь и поплакать, поэтому она поспешно добавила:

– Спасибо. До свиданья, – и бросилась в цех.

В цехе была подсобка, где хранили ветошь. Она забралась в самый угол подсобки, поплакала, услышала, что остановился транспортер, по которому подавали заготовки, вытерла слезы, подождала: а вдруг заработает, но, по-видимому, это была поломка. И она вышла из подсобки.

Еще несколько дней в общежитии говорили о ее показе по телевизору, потом это забылось. Она звонила Тихомировым, Изабелла понимала, что ее интересует, и, не ожидая вопроса, говорила: