Как бы то ни было, шестидесятипятилетний портной умирает, истекая кровью. Сержан, получив номер телефона, быстро устанавливает отель, в котором скрывается Шарлотт Шульц. Сержан проникает в номер девушки и оставляет улики, которые, как он надеется, позволят обвинить каскадершу в убийстве, в то время как он сам сумеет скрыться с миллионами, которые рассчитывает получить в тот же вечер. Но он не принял в расчет поразительную интуицию Эжена Тарпона..."

Статья была длинной, иллюстрированной шестью фотографиями. На двух снимках в очень откровенных позах была изображена Гризельда Запата, на одном – Мемфис Шарль, выходящая от судебного следователя Деруссо, еще на одном – Жерар Сержан после прохождения призывной комиссии. Был также снимок с комиссаром Кокле и офицером полиции Коччиоли и, наконец, частный детектив Эжен Тарпон, изображенный в жандармском мундире.

Через неделю я вышел из больницы, потому что мне надо было думать о хлебе насущном. Я вернулся в свою квартиру, где провалялся в постели еще две недели, пока шов не зарубцевался. Я узнал, что чек, выписанный мне Жераром Сержаном на три тысячи пятьсот франков, был без покрытия, так что мои дела не намного бы улучшились, если бы я успел инкассировать его до развязки событий.

Хейман чувствовал себя прекрасно и ежедневно навещал меня. Он давал деньги консьержке, чтобы она приносила мне еду и прочие необходимые вещи. Она, как всегда, была пьяной и рассказывала мне о своей семье. Меня это успокаивало.

Кроме того, благодаря Хейману я заработал две тысячи новых франков за эксклюзивность моих сообщений, благодаря которым он написал блестящий рассказ, напечатанный в газете и переведенный на итальянский для одного из еженедельников. Он сделал мне рекламу, необходимую для того, чтобы Кокле и Коччиоли не слишком донимали меня. Окончательно оправившись, я встретился со следователем Деруссо. Я провел в его обществе несколько неприятных часов, но в конечном счете мне не было предъявлено ни одного обвинения.

Спустя неделю после моей выписки из больницы я получил чек на миллион старых франков от некоего господина Террачини. Я не знал никого под этим именем, но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что речь идет о Мариусе Горизия.

Таким образом, я оплатил расходы за лечение, внес квартплату и прочее. У меня оставалась еще куча денег.

Жизнь в некотором роде была прекрасной.

Когда я почувствовал себя лучше, то решил нанести визит Алэну Люилье, юноше, который приходил ко мне в тот памятный вечер, чтобы попросить меня защитить его от рэкетиров, и которого я ударил, потому что был пьян. Я хотел подбодрить его, сказать, чтобы он не отчаивался и что я буду вести его дело, что мы вместе попытаемся выплыть из этого моря дерьма, в котором все плаваем в одиночку.

Я потратил массу сил, чтобы найти его заведение, так как он не оставил мне своего адреса. Когда в конце концов я отыскал его так называемый клуб, мне сказали, что Алэн все бросил, уехал в горы, но никто не знал, куда именно и чем он теперь занимается, и еще мне сообщили, что этот клуб перешел в руки рэкетиров. Мне было очень досадно, как будто это все произошло по моей вине.

Меня навестила Мемфис Шарль. Она тоже сумела выйти сухой из этой истории. Она снова была обворожительной и шикарно одетой. В течение месяца она не подавала о себе вестей; как я понял, ей помешали сердечные дела. Новое увлечение. Она сообщила, что выходит замуж за звукооператора. Я поздравил ее. Больше я ее не видел.

Вот почти и все.

Нет, я забыл одну вещь: я не знаю, был ли замешан здесь Горизия, или это явилось результатом угрызений совести, или это безумие, или еще что-то, – но, находясь в камере предварительного заключения, Жерар Сержан свел счеты с жизнью, воспользовавшись гвоздем как орудием самоубийства.