Она взяла книги, которыми интересовался Алан, и прочла их от корки до корки. Ей казалось, что таким образом она сумеет постичь его мысли, прикоснуться к его душе.

Случалось, она целыми днями в одиночестве бродила по имению, предаваясь воспоминаниям.

Одним из поздних вечеров им с Аланом удалось встретиться за пределами усадьбы. В те минуты в ее жизни не было ничего, кроме пустых черных небес с редкими звездами, далекого крика ночных птиц, биения собственного сердца, близкого дыхания Алана и ощущения того, что он проникает не только в ее тело, но и в ее душу. Как жаль, что их счастье было таким коротким и от него не осталось ничего, кроме памяти и надежды.

Однажды на одной из тропинок, ведущих к негритянскому жилью, Айрин столкнулась с Джейком Китингом. Лила говорила, что после истории с Аланом Джейк словно разрешил все сомнения. Он утверждал, что со временем выкупит ее и увезет в Новый Орлеан, где к цветным относятся намного лучше, чем в Южной Каролине.

Джейк заметил, что она похудела. Ее шея стала почти такой же тонкой, какой была в тот день, когда он впервые ее увидел. Однако грудь налилась и выпирала под платьем. Ее тело казалось хрупким, и вместе с тем в нем будто поселилась неведомая тяжесть. Выражение глаз Айрин тоже стало другим, неподвижным, глубоким, словно она смотрела не на внешний мир, а в себя.

Они поздоровались и вместе пошли по тропинке.

— Я давно хочу попросить у вас прощения за то, что доставила вам неприятности, — сказала Айрин.

— Вам не за что извиняться. Благодаря этой истории я сумел избавиться от некоторых иллюзий.

— Разве это хорошо?

— Иногда это приносит пользу, — заметил Джейк.

— Вы правы. Если б я была уверена в том, что Алан жив и что он на свободе, я чувствовала бы себя счастливой, даже если б знала, что мы никогда не увидимся. Но я ни в чем не уверена и ничего не знаю.

— Вы обязательно встретитесь, мисс Айрин. Судьба не бывает такой жестокой, — сказал он, желая подбодрить ее, но при этом не веря в свои слова.

Она сжала пальцы.

— О нет, я знаю, какой она может быть!

— Вы похудели, — заметил Джейк.

Айрин улыбнулась призрачной улыбкой.

— Я почти ничего не ем. Кто бы сказал мне раньше, что наступят времена, когда я не захочу даже думать о еде!

Джейк задумался. Потом предложил:

— Давайте ненадолго зайдем ко мне. Барт на работе.

Я хочу поговорить с вами не как друг, а как врач.

— Вы думаете, я больна?

— Посмотрим, — уклончиво произнес он, хотя ответ вертелся на языке.

Когда они вошли в дом, Джейк усадил ее на стул и задал несколько вопросов. Потом расправил покрывало на своей постели и предложил лечь. Она слегка напряглась, когда он осторожно провел руками по ее бедрам. Джейк помрачнел. У нее был узкий таз, и он сразу подумал, что ее ждут трудные роды, особенно если плод окажется крупным.

— Так что со мной? — спросила Айрин, глядя на него снизу вверх.

Он понятия не имел, надо ли ее подготавливать, огорчится ли она или обрадуется сверх всякой меры, ибо еще не сталкивался с таким случаем: свободная белая женщина забеременела от цветного раба!

— Вы ждете ребенка.

На мгновение в ее мире наступила полная тишина. Джейк подождал, пока она вдоволь наслушается себя, потом осторожно сказал:

— Надо подумать, как к этому отнесется ваш дядя.

— Тут не о чем думать; главное, что это значит для меня! — промолвила Айрин и положила руку на живот.

На смену ощущению жестокой потери пришло сладкое ожидание грядущего обладания. Айрин казалось, что перед ней внезапно рухнула стена, и она увидела горизонты будущего. Надежды были, как половодье, они затопили ее душу до самых краев.

Она казалась отстраненной и тихой, исполненной нежности к неведомому, еще не родившемуся существу. Полуопущенные веки, слегка разомкнутые губы, глубокое и ровное дыхание.

Джейк подумал, что она не понимает, что ее ждет. Теперь ей понадобятся мужество и храбрость иного рода, чем те, что помогали ей раньше.

— Вы расскажете дяде?

— Почему нет? Неважно, как он это воспримет. Я буду думать только о себе и о ребенке. Я давно не видела ничего красивого; быть может, потому, что не хотела видеть? Мне нужны новые вещи. И я хочу побывать в церкви, посмотреть на зажженные свечи! Послушать службу. Дядя может отвезти меня в Чарльстон; он ведь тоже католик.

Айрин говорила лихорадочно, возбужденно, горячо, и Джейку почудилось, будто ею владеет не только радость, но и страх. Страх перед тем, что ее будет некому защитить.

Она в самом деле очень быстро призналась дяде; как подозревал Джейк, не потому, что не могла держать эту весть в себе, а оттого, что ей не терпелось узнать, что ее ждет.

На сей раз мистер Уильям был мрачнее тучи. Он не стал ни порицать, ни утешать Айрин и только сказал, что ему придется сообщить эту новость своим детям.

Уильям предвидел череду бесконечных разрушительных неприятностей. Им придется поплатиться положением в местном обществе. Юджин прав: теперь не только Айрин, но и Сара никогда не сможет выйти замуж. Друзья и соседи перестанут посещать Темру. Отказы последуют один за другим — под благовидными предлогами, хотя на самом деле всем будет известно об истинных причинах. Надежные люди из числа белых не захотят им служить. Доходы тоже могут пострадать.

— Прогони ее отсюда, пока не поздно! — сходу заявил Юджин. — Пусть убирается вместе с цветным младенцем в животе. Скажи, что ты не желаешь ее знать, что она нам никто! Быть может, нам еще удастся замять эту историю.

— Я не могу выгнать ее из дому, потому что она дочь моего брата и потому, что ей некуда идти, — в тысячный раз повторил Уильям и, не сдержавшись, признался: — Хотя я не в силах понять, как девушка, близкая нам по крови, сумела заварить такую чудовищную кашу!

— Она нам чужая, отец! — вскричал Юджин. — Почему ты не хочешь это признать!

— Надо спрятать ее до родов, — вздохнул отец, игнорируя реплику сына, — чтобы ее не видела ни одна живая душа. Потом мы увезем отсюда ребенка, а ей скажем, что он заболел и умер.

— Нельзя сделать так, чтобы этот ребенок вообще не появлялся на свет?

— Это против религии, — укоризненно произнес Уильям, бросив тревожный взгляд на смущенную дочь.

— А то, что она совершила, — не против религии?! — вскипел Юджин. — Даже священники утверждают, что Господу никогда не пришло бы на ум вложить душу белого человека в тело, в котором течет хотя бы капля африканской крови! Надеюсь, все понимают, что она родит!

— Я уже сказал, что намерен сделать с ребенком, — отрезал Уильям.

— А как заставить негров молчать?!

— Никак. Рано или поздно все узнают, — нарушила свое молчание Сара. — Такое нельзя утаить.

Она выглядела потерянной, поникшей. Лицо окаменело, взгляд потух. Отныне в Темре никогда не наступит покой, из нее не уйдет вражда, ее обитателям всегда придется быть начеку!

— За какие прегрешения Бог послал нашей семье эту тварь! — в сердцах вскричал Юджин.

Уильям О’Келли ничего не ответил. Кажется, впервые в жизни он чувствовал, что находится в тупике.

Прошло несколько месяцев. Объявления о бегстве Алана исчезли из газет. Полосы пестрели сообщениями о выходе из Союза одиннадцати штатов и об образовании Конфедерации. Назревала война. Аграрный Юг с его рабовладением и промышленный Север, который использовал наемный труд, были готовы сцепиться друг с другом не на жизнь, а на смерть. Всюду шли разговоры о высоких налогах, о том, что Север душит Юг и не дает ему свободно торговать.

Все это хотя бы немного помогало мужчинам семейства О’Келли отвлечься от мыслей о том неминуемом событии, что назревало в их семье. Куда сложнее приходилось Саре.

Она никогда не думала, что будет вынуждена смотреть на жизнь новыми глазами и пытаться облечь свою душу в броню. Она ненавидела Айрин, которая невольно отняла у нее беззаботную юность и в определенной степени — будущее.