— Полагаю, слухи об Унге пустил Стивен.

— Возможно. В любом случае это оказалось неправдой. Я разорвал ее платье и ничего не нашел. Но уже не мог остановиться, обозвал шлюхой, сказал, что у нее в животе чужой ребенок, пусть делает с ним, что хочет, я все равно никогда его не признаю, и я… я ее ударил. По лицу, сильно, так, что пошла кровь. Не понимаю, что на меня нашло?! Потом отправился в лавку за виски, а когда вернулся, ее уже не было.

— Как думаешь, куда она пошла?

— Не знаю. Возможно, к Стивену?

— Едва ли.

— Зачем я это сделал? — уныло произнес Барт и обхватил руками голову. — Она вся была гладкой, шелковистой, как вода: кожа, волосы, губы. И я всегда чувствовал, как она улыбается в темноте. Мне казалось, будто внутри нее завязан тугой узел, но когда… когда мы были вместе, этот узел ослабевал, а потом развязывался. И тогда и мне, и ей становилось удивительно хорошо.

Джейк понимал, что чувствует приятель. Можно долго существовать, полагая, что тебе никто не нужен, а после приходит день, когда понимаешь: позади, впереди и внутри тебя — пустота. И не можешь с этим жить.

Он заметил, что все вещи находятся на своих местах. Индианка ушла в той одежде, которая была на ней, и больше ничего не взяла. На полке стояли туфельки из коричневой кожи — хрупкие лодочки, в которых — увы! — невозможно уплыть в волшебную страну.

Прошло несколько дней, потом недель. Унга не вернулась. Поиски не дали результата. Она исчезла, как будто ее никогда не было в их жизни.

Осеннее золото было смыто дождями, деревья стояли голые, и меж стволов проглядывала красная глинистая дорога. Хотя с виду жизнь в Темре шла своим чередом, Саре все чаще казалось, что эта дорога ведет в никуда.

В вышине все также стремительно неслись облака, холмы выгибались навстречу небу, но на земле поселилась печаль.

В первую очередь, в этом была виновата война. Пусть от отца и Юджина приходили бодрые письма (армия Конфедерации продолжала наступать, и все считали, что победа близка), Сара понимала, что и того, и другого в любую минуту могут убить.

Она хорошо помнила лихорадочное время, когда мужчины спешно записывались в добровольцы, женщины шили форму по выкройкам, опубликованным в газетах, и семьи южан собирали деньги для формирования пехотных рот и конных отрядов.

Сара была обескуражена тем, что отец и брат решили оставить ее одну, но Уильям сумел убедить дочь в том, что вскоре они с Юджином вернутся домой и что она отлично справится с делами с помощью мистера Фоера, которого не взяли в армию из-за хромой ноги.

— Мы куда выносливее изнеженных янки! С раннего детства проводим жизнь под открытым небом и учимся владеть оружием! А что могут и на что годны они?! — хвастливо заявлял Юджин.

Как крупный плантатор и мужчина, коему перевалило за сорок, Уильям О’Келли мог избежать воинской повинности, но решил защищать землю, ставшую его второй родиной. Так же, как и сын, он был уверен в том, что солдаты Конфедерации без труда разобьют янки.

Несколько месяцев после начала войны армия южан в самом деле продолжала стремительно наступать. Военный министр Конфедерации заявлял, что к концу лета она войдет в Вашингтон и поднимет флаг над зданием Капитолия.

Тем временем в тылу начались трудности, о которых Сара пыталась сообщить в письме, втайне надеясь на то, что отец и Юджин каким-то чудом сумеют вырваться из армии и прийти к ней на помощь.

Она сидела одна в отцовском кабинете, где отныне проводила большую часть времени, и пыталась как можно понятнее изложить то, что ее волновало.

Сара всегда считала, что с нее довольно вести дом и отдавать распоряжения слугам, а управление плантацией — мужское дело, потому, когда мистер Фоер стал обращаться к ней с требованием разрешить то одну, то другую проблему, она впала в растерянность.

Из-за блокады южных портов кораблями северян ощущался недостаток в обуви, одежде, медикаментах, бумаге, керосине, мыле, соли. Часть лошадей, мулов, крупного рогатого скота забрали «для нужд армии». В начале войны многие рабы умудрились самовольно покинуть поместье, да и сейчас постоянно пытались сбежать, несмотря на то, что Конфедерация выделила для охраны плантаций сто тысяч солдат.

Вскоре после начала военных действий были созданы органы снабжения армии, которые без конца обращались к населению с просьбой пожертвовать ткань, одеяла, продукты. Между тем имение, как и прежде, должно было кормить и обеспечивать одеждой больше двухсот негров, которые выращивали и собирали хлопок.

Некоторое время тишина в кабинете нарушалась лишь скрипом пера и шелестом переворачиваемых страниц, а после раздался легкий стук, и в дверь вошел Фоер.

Сара не любила этих посещений: ей было неприятно осознавать, что хотя управляющий и вынужден беседовать с ней, как с хозяйкой имения, он явно не воспринимает ее всерьез.

Фоер небрежно поклонился и сел, не дожидаясь приглашения. На нем был наглухо застегнутый черный сюртук, и Саре чудилось, будто под маской старомодности скрывается цепкое, предельно расчетливое существо, видевшее в людях лишь средство для достижения своих целей.

Управляющий долго и нудно говорил о разных мелочах, а потом заявил:

— И под конец самое важное: боюсь, в этом году нам придется сократить посевы хлопка.

Сара посмотрела ему в глаза и ответила:

— Мистер Уильям не одобрил бы этого.

Фоер сделал выразительную паузу.

— Мистер Уильям на войне, а мы — здесь, и именно нам, то есть вам придется принимать решение.

— Полагаю, война скоро закончится.

— Возможно. Однако об этом говорили и месяц, и два, и полгода назад. Война — непредсказуемая и опасная штука.

Сара почувствовала беспомощность, но не хотела подавать виду.

— Почему мы вынуждены сократить посевы?

— Хлопок сейчас не в цене, больший спрос имеют продукты. Стоит посеять больше кукурузы, и приказать рабам выращивать овощи. Кстати, после того, как старший надсмотрщик уволился, а ваш отец и брат уехали, негры явно распустились и перестали работать так усердно, как прежде.

— У Барта было два помощника: кажется, они неплохо справлялись со своими обязанностями?

— Один из них удрал, а за вторым приходится постоянно следить, чтобы он не напился.

— Может, мне выйти и… поговорить с неграми?

Фоер позволил себе усмешку.

— Поговорить? О чем? Взывать к сознательности черных, все равно что выть на луну. Давайте лучше обсудим вот что: необходимо также сократить некоторые расходы, например на питание негров.

Сара твердо ответила:

— Это невозможно.

— В противном случае Темра неминуемо понесет убытки. Вернее, мы несем их с начала войны из-за бесконечных поставок в армию, принудительных займов и прочих вынужденных расходов, и я пытаюсь сделать все, чтобы облегчить это бремя.

— Но рабов необходимо кормить!

— Нормы, установленные мистером Уильямом, слишком высоки. Двенадцать фунтов соленой свинины, два бушеля кукурузы в месяц — уверен, солдаты в армии получают гораздо меньше!

Сара выпрямила спину и высоко подняла голову с тяжелым узлом волос на затылке.

— Разве мы не богаты? Мы можем позволить себе с честью пережить трудные времена. Отец говорил, что ежегодно мы зарабатываем на хлопке больше двухсот тысяч долларов! Где эти деньги?!

— Мисс Сара, я уже говорил, что хлопок подешевел, к тому же с начала войны Конфедерация выпустила слишком много бумажных денег, которые постоянно обесцениваются.

Фоер смотрел на нее в упор, смотрел изучающе и, как ей чудилось, — осуждающе. Сара занервничала. Ей приходилось признать, что в некоторых вещах она разбирается далеко не так хорошо, как хотелось бы.

— Деньгами в нашей семье всегда занимались мужчины. Право, отцу и Юджину не следовало оставлять меня одну!

— Вы не одна. Я преданно служу вам и интересам Темры. Что касается необходимости разделения мужских и женских занятий, в этом вы совершенно правы. Кстати, мисс Сара, позвольте… неделикатный вопрос: вы не думали о том, чтобы выйти замуж?