Он встал.

Леонсии много раз приходилось видеть, как на молодых действует вино, сдобренное малой дозой гашиша. Такой вот зажатый, злой, обиженный паренек страдает вдвойне: оттого, что унижен, и оттого, что это унижение видят люди. Но если чуть-чуть помочь, избавить от лишних пут, немножко затуманив сознание, душа расправится. В такой миг юное существо освобождается от того зла, что зажимает его комок, извратив неокрепшие чувства в мерзкие пороки...

В самом деле, что за красавчик, одобрительно щурилась леди, пока Роланд вытирал грудь, бедра, ноги. Худой, но сложен прекрасно. И кожа какая чистая, точно и не валялся целый год на гнилой соломе, и никакая зараза не пристала.

А в его голове гудели трубы и барабаны.

Отстраненно, словно издалека он видел себя рядом с ней — что-то в нем с ужасом корчилось, крича: что ты делаешь?!. — но он не обращал внимания. Все казалось неважным, кроме ясных желаний тела, а оно хотело показать себя, дать полюбоваться, пощупать, похвалить — вот, мол, я какое красивое!

Он и впрямь дал ей пощупать. Подошел, совершенно не чувствуя стеснения, так близко, что его орган, встав, коснулся ее бедра.

И это решило все. Роланд утратил контроль.

Он забыл все. Ничто больше не существовало, кроме его плоти и ее женственности. Он обеими руками обхватил изумленную женщину, прижал и не отпускал, а жадным ртом хватал, всасывал и лизал шею, лицо, плечи.

Она сама заставила его лечь. Сама освободилась от платья, хотя это было и нелегко под его объятиями, и позволила делать все, чего он хотел, вернее, хотела его плоть. А она стремилась с совокуплению.

Леонсия не стала сопротивляться.

...Когда утихли яростные животные судороги, Роланд бессильно опал и перестал вообще двигаться.

Глаза его были закрыты. Он тихо стонал и еще несколько минут не приходил в сознание.

Потом сознание вернулось...

...И смертный ужас сковал его.

Он обесчестил графиню Арден.

Между тем, не подозревающий о своем ужасном несчастии граф Конрад Арден спускался в этот момент по узкой потайной лестнице в самый нижний этаж такого огромного подземелья, что правильнее было назвать его подземным этажом дома.

Секрет «выхода вниз», как сказал Торин, оказался столь же простым, как и тот, чтобыл раскрыт прошлой ночью: в крайнем справа спальном покое был обыкновенный люк. Ну, может, не такой уж обыкновенный, потому что крышкой ему служила широченная, с множеством одеял деревянная кровать.

Представьте себе: на дверце шкафа висит замок, совсем небольшой. Он держит вместе две скобы. Правая принадлежит узкой железной полосе, охватывающей дверцу, а левая — очень похожей, только более длинной, вделанной в стенную деревянную панель, которая является одновременно и спинкой ложа. Панель кажется простым украшением стены.

Если снять замок и открыть шкаф, то видно все его содержимое. Ценное, судя по солидной толщине двери.

И никому, в частности, королевскому бейлифу, не придет в голову, что можно потянуть и за левую скобу. Если толкнуть ее вверх — очень сильно толкнуть — то вся кровать вместе с стенной панелью отойдет вверх под прямым углом к полу, открывая широкий люк и лестницу, что ведет вниз.

— Никогда бы не подумал, как это просто. А Джон Баррет! Что за хитрец! И что за молодец!

— А он при чем? — не понял Мак-Аллистер.

— Торин, дорогой, неужели не понимаешь? Он сохранил секрет! Все время держал у себя ключи, наверняка показывал Хоуленду этот шкаф и помогал выгребать графские драгоценности, а люк не показал! Так и осталось там все, что граф Виктор прятал.

— Да нет же, милорд, он еще за обедом говорил о «выходе вниз».

— Это ты о нем говорил. А старый хитрец проговорился только о двух тайных дверях в башни. Неужели он думал, мы не догадаемся?

— Может, хотел с этим подождать. Набить цену. Или даже проверить нашу сообразительность, — предположил Торин.

— Все может быть... А я сразу потребовал ключи.

— Он мог не дать. Я имею в виду, именно этот ключ мог не дать.

— Не мог. Это ведь одновременно и ключ от шкафа в хозяйской спальне, там, может, и золото хранилось... Скорее всего, так и было.

— Между прочим, под кухней есть еще и другой подвал. Погреб, иначе говоря. Все просто, законно: люк, замок, лестница. И немалый — почти во всю ширину донжона.

— Ты и там побывал?

— А как же! Еще вчера. Я думал, ход находится там. Это ведь очень просто: один подвал, тайный, прикрыт другим, явным. Но там ничего нет, все стены глухие.

— Собственно, так и есть: явная дверь прикрывает тайную, — граф присмотрелся к стоящей торчком кровати и поставил ногу на ступень.

— Пошли, Торин. Посмотрим, что же такого прятал этот несчастный.

Лестница оказалась длинной.

Спустились они на глубину, похоже, целого этажа, но оказавшись на твердом полу, ничего особенного не увидели. Торин нес с собой только свечу, а она могла осветить очень небольшое пространство. И оно было совершенно пустым.

— Зажги факел, — приказал сэр Конрад. — Сходи за ним, я подожду.

— Не стоит. Я, кажется, что-то вижу... — Торин шагнул пару раз в сторону и нащупал скобу в стене. В ней торчал факел, и оставалось только зажечь его.

Загорелся свет.

Конрад изумленно огляделся вокруг.

Помещение было очень большим. Казалось, они попали в нижний зал крепости: высокий сводчатый потолок, длинные столы, множество разной посуды. Только камина не было. А задняя стена тоже, как и наверху, плотно завешена одеялами.

— Это была его лаборатория, — полуутвердительно произнес Торин. — Он что-то изучал. Алхимик? Его осудили за колдовство. Но никаких ведьминских атрибутов нет.

— Атрибутов? — фыркнул сэр Конрад. — Это каких же?

— Ну, там, летучих мышей, жаб в банках...

— Расчленненных младенцев? Дьявольской пентаграммы?

— Не смейтесь. Когда я маленький был, у нас ведьма по соседству жила. Так у нее нетопыри в избе жили, чуть в огонь не залетали.

— За год и нетопыри могли вымереть. А если серьезно, он, кажется, и впрямь был ученым. Я вижу тут кое-что знакомое... Да, это похоже на медный купорос. А это вроде селитра. Бертолетова соль... Гм... Хорошо, что тут нет очага.

— Почему? — удивился Торин. — Холодно же. Особенно зимой. Да и смеси эти химические, разве их греть не надо? Вываривать, кипятить...

— Я вижу, вы разбираетесь в науках, барон Мак-Аллистер, — весело хмыкнул сэр Конрад. — Откуда такие знания?

— И нечего смеяться! Живешь на свете — все знаешь. Особенно если пришлось служить у ученого господина, — не остался в долгу и тот.

Графа интересовала занавешенная стена. Он заподозрил, что и тут есть что скрывать.

Он оказался прав. Окон в прямом смысле там не было, но была пара узких щелей, через которые, когда сорвали завесы, проник дневной свет. Его было достаточно, чтобы погасить факел.

— Вот оно что... — потрясенно протянул граф Арден. — Теперь ясно.

— Ясно — что? — удивился Мак-Аллистер.

— Почему его обвинили в колдовстве.

— Я не понимаю. Ну, есть щели в скале. Это часто бывает. Полая скала, достаточно прочная, чтобы на ней строить дом. Естественную пещеру превратили в подвал... В чем тут колдовство?

— Ни в чем. Колдовства не бывает, Торин, не будь ребенком. А вот обвинить человека в колдовстве, женщину или мужчину, так легко, что иногда оторопь берет. Достаточно малейшего повода, вот хотя бы такого, — он кивнул на щели.

— Ты только представь. Ночь. Какой-то мужик вышел на луг сено косить. Там ведь луг, за распадком, не так ли? Или пастух на ночь с коровами остался.

— Ну и что?

— Поднимает этот пастух глаза, смотрит на замок...

— А сквозь каменную скалу свет виден?!. — догадался Торин наконец.

— Вот именно. Причем по-разному. Иногда он мог зажечь свечку, иногда факел, а пару раз, может, и большой огонь разводил.

— Свечу сквозь стену вряд ли заметят.

— Его погубила неосторожность. Обыкновенная неосторожность. Кто-то из мужиков увидал свет, проболтался священнику... Или кому там еще.