— Добрый день, милорд,

— Добрый. Хотя и пасмурный. Ты с прогулки? Что, снова в деревне кому-то чего-то не хватило? Ячменя на пиво или соломы на крышу? Пускай ждут до осени.

— Нет, милорд, — мотнул головой Роланд, — Пиво, при нужде, Вулидж и так поставит. Даже если у кого свадьба или что другое... В долг. Ему тех денег, что вы на расширение выдали, надолго хватит, а он человек не жадный. А солома у старосты в сарае и так гниет, пока сын избу не достроил... Осенью свежие снопы будут. Я велел ему, если кто чинит крышу, поделиться запасом. Потом отдадут, а пока что дыры заделают.

— Молодец! — с искренним восторгом похвалил граф. — Настоящий хозяин. Давать, дарить — это каждый умеет. А уметь справедливо и по-хозяйски разделить то, что есть — это искусство управления, которое, как я вижу, ты быстро постигаешь. Так же успешно, как воинскую науку... Торин сказал, ты вчера одолел Гарета в поединке. Это немалый успех, у этого парня боевой опыт побольше, чем у некоторых вдвое его старших. Ему будет двадцать в конце мая, я бы с радостью зачислил в войско такого рыцаря, но он уедет. Его мать с сестрой ждут в Эссексе, у какого-то высокородного негодяя в замке. Как бы не пришлось силой их вызволять. Я думаю дать ему пару десятков золотых для выкупа, но надо будет послать с ним и людей... Но об этом речь будет потом. Есть еще время. А что за дело у тебя нынче? Или просто зашел поболтать со стариком?

Прищуренная усмешка лорда Ардена до сих пор нагоняла не него страх. Но Роланд преодолел недостойное воина чувство и, глубоко вздохнув, начал издалека:

— Милорд. Вы доверили мне... Поручили мне ваших рабов. С вашего разрешения, некоторые их них служат в замке.

— Я помню, — кивнул сэр Конрад, — плотники, печники и садовники. Которые за зиму вычистили замковый ров. А что они думают дальше делать? Сажать деревья на мощеном дворе?

— Милорд, — поморщился Роланд от насмешки, — у них еще будет много работы, а пока они предлагают не заполнять ров водой, как было, а засадить чертополохом. Грязи меньше, а такое препятствие любого злоумышленника остановит. Во-первых, большое количество колючек любую кожу прорвет, даже железо поцарапает, а во-вторых, засохший чертополох, если его задеть, издает такой шум, что даже спящий дозор услышит. Если засеять густо, не прорвется ни пехота, ни конница.

— А прорвется — так без штанов! — расхохотался сэр Конрад. — Что за великолепная идея! Море колючек даже на лодке не одолеть. Придется нашим врагам строить мост. Или заняться сенокосом с помощью своих мечей... Только ради этого стоило выпустить двух парней на волю.

— Так вы одобряете? — уточнил Роланд на всякий случай.

— Еще бы! Озеро грязной воды под стенами — худшая из мер обороны.

Да еще над таким глубоким оврагом... Воду просто не удержать, стечет вниз, да еще речку замусорит. Интересно, а как было здесь раньше? Ты помнишь этот ров полным? Там же, я полагаю, имеется источник, а не то все высыхало бы еще до лета.

— Полным он никогда не был, — пожал Роланд плечами, — как вы и сказали, вода просачивалась сквозь запруды и стекала по склону. Ключ там есть, слабый такой, только дно и смачивает. Но там всегда было полно грязи, матушка терпеть не могла этот ров и запрещала мне подходить к нему. Помню, она еще как-то смеялась, что строитель Арден-холла — его имя Тудор Муратор — пал жертвой старого обычая...

— Вот мы и нарушим этот обычай, — с удовольствием решил граф. — Вели своим людям найти подходящие семена и засеять так густо, как только сумеют!

— Моим людям? — переспросил с усмешкой Роланд Арден.

— Разумеется, твоим. Ты ими командуешь, кормишь их, одеваешь. Ты для них господин. Я же, точно король, существую, но к ним не касаюсь.

Это тоже один из принципов управления. Когда господ много, служить им невозможно. У каждого человека должен быть один командир, как в римском войске: у солдата — один центурион, у центуриона — один легат, а легаты подчинены полководцу, назначенному императором. А император командует не десятками тысяч, а лишь двумя дюжинами людей... Что, конечно, тоже не легкий хлеб. Сколько императоров так и не справились с таким простым делом... Ну ладно, это меня потянуло на философию. С чем все-таки ты пришел? Дело с чертополохом могло подождать. А что не терпит?

— Это... трудный вопрос, милорд.

— Роланд, забудь, наконец, свою нерешительность. Говори прямо.

— Хорошо! — он сжал зубы. — Я пришел говорить о пленных женщинах.

Вы ведь сказали, что я должен заботиться о всех рабах? Значит, и о них тоже. Сэр Торин сказал мне, что они все — ваши невольницы. Это так?

— Так! — к изумлению Роланда, на губах графа расплылась радостная улыбка. — Все так. Я так и знал, что рано или поздно ты придешь ко мне с этим вопросом. Я в тебе не ошибся, сынок.

— Благодарю за похвалу, милорд, но...

— За тех бедняжек ты не беспокойся. Они сыты, одеты, трудятся, и их уже не запирают. Замки и засовы у них внутри. Когда хотят, они могут и выходить во двор, но со двора их не выпустят. Хотя бы потому, что им некуда идти. А что, какая-то девица хотела выйти, и ее задержали? Потому ты и пришел?

— Нет, милорд. Я пришел, потому что вообще не люблю рабства...

— Вот оно что... Ну, что ж. Значит, пришло время поговорить и об этом. Садись поудобнее и налей себе из графина.

— Я вашего вина боюсь.

— Да ладно тебе. Ничего в нем нет, просто легкое пальмовое вино из моих старых запасов. Никак не отвыкну. Попробуй, тебе понравится!

С минуту оба молчали, смакуя вино Востока. Потом граф заговорил:

— Видишь ли, друг мой. Так повелось, что люди между собой воюют, спорят, никак им не поделить божий мир и божью благодать... И друг у друга отнимают то, что, в общем-то, принадлежит одному богу: жизнь. Выдирают один у другого землю, что уж вовсе нелепо. Она ведь одна на всех. Господь терпелив. Ему люди с их тупой алчностью — глупые несмышленыши. Им невдомек, что каждому из нас принадлежит одно— единственное из благ земных: свобода воли. Остальное в руце божией, как говорят святые отцы.

— Это благо, свобода... Не каждый поймет, что это и каково на вкус. И зачем оно. Откуда берется, куда уходит. Но кто его хоть раз ощутил, ни с чем не спутает и ни на что не променяет.

— Но его можно отобрать! — процедил Роланд вполголоса. — Бог дал, а человек в два счета отнимает, что это за благо? Ошибка божьего промысла!

— Нет, сынок. Не бог ошибся. Ошибаешься ты. Свободу невозможно отнять!

— Можно только забить человека в колодки, запереть в клетку или приковать к веслу. Или бросить в темное подземелье... — скривил губы Роланд.

— Можно. Но свободный человек в этом подземелье не останется. Ты сам отыскал подземный ход, добрался до своего дома. Решился забрать свою заветную книгу. Сам выбрал свою дальнейшую судьбу. Ты — свободный человек, Роланд Арден!

— Вы меня освободили. Иначе я до сих пор сидел бы в каменоломне. А другие люди и сейчас там сидят!

— Ты дважды ошибся, сынок. Во-первых, эти пятнадцать каменотесов остались в пещере по своей воле. Могли бы уйти, как те шесть человек, о которых ты мне не говорил. А что касается бывших бандитов Фиц-Борна, для них воля будет, когда станут людьми! Она только людям дана, не забывай. Бешеным зверям ее не положено.

— А во-вторых, я тебя вовсе не освободил, Роланд Арден. По закону ты и сейчас — раб.

— Что?!. — вскричал он, вскакивая с табурета. Его ладонь ухватилась за рукоять меча. Если бы лорд Арден сделал хоть одно угрожающее движение, молодой человек убил бы его без колебаний.

— Успокойся! Роланд, это всего только слово. Оно ничего не значит.

В голосе сэра Конрада прозвучало нечто, от чего пальцы медленно отпустили меч. Не сводя глаз с хозяина Ардена, юноша присел.

— Слово?.. — прошептал он.

— Вот именно, слово. И больше ничего. Успокойся и давай обсудим, что оно означает.

Дождавшись, пока его настороженный собеседник немного остынет, лорд Арден задал вопрос: