- Здравствуй Ульяна, спасай, если можешь, соли нет, а щи вот-вот переварятся.

Она улыбнулась – весело так, задорно и отвечает:

- Отчего не спасти, идем! – зашли мы в дом, я чуть не ахнула – чистота кругом, ни пылинки, ни соринки. В кухне на столе – пироги под салфеткой белоснежной, на плите в кастрюле что-то булькает, да так вкусно пахнет, что я думала слюнями подавлюсь. Вот тебе и неряха-лентяйка!

- Вот, держи, - протянула она мне солонку в форме грибочка, а это ребятам – гостинец. Дала мне что-то еще Ульяна в полотняном мешочке. Малышам это нельзя, но твоим мальчишкам должно понравиться.

- Спасибо. – Только и сказала я, даже не посмотрев, что лежит в мешочке.

Только дома уже посмотрела, что там – пирожки с земляникой и черникой. А какие вкусные оказались! Мои ребята ко мне всю неделю приставали: испеки, да испеки такие же. Пришлось в лес за ягодами сходить, тесто замесить. Испекла, наконец-то. А младший мой и говорит:

- Знаешь, мам, у тебя, конечно, вкусные пирожки получились, но у тети Ульяны все равно вкусней…

Ну, думаю, может она тесто как-то, по особому, заводит или с ягодами что-нибудь делает. Пойду, спрошу у нее, может, скажет свой секрет. На следующее утро, как увидела в окно, что Макар на работу ушел – я к ней. Только я в калитку зашла, а она уже на крыльце:

- Здравствуй, Марина, - говорит она мне.

- Здравствуй, Ульяна. Пирожки твои ребятам дюже понравились. Все приставали испеки, а испекла, говорят – не такие. Если не секрет твой фирменный – расскажи, как делаешь.

- Не расскажу, - говорит, - что толку рассказывать- смотреть надо. Если есть время - заходи, я как раз собираюсь их печь.

Пошли мы с ней на кухню. На столе в одной мисочке земляника лежит, в другой – черника.

- Сейчас тесто поставим, - начала Ульяна и достала большую эмалированную чашку. Потом приготовила нужные продукты: вода, молоко, дрожжи, яйца, мука – собственно все то же самое, чем пользуюсь и я. Потом одела голубой, накрахмаленный передник, на голову – голубую косынку и, улыбнувшись, сказала:

- Начнем! – и тут все замелькало, продукты, ее руки, ложки, венчики для взбивания. Не успела я оглянуться, как в чашке уже лежало пухлое, белое тесто, а Ульяна вытирала руки об кухонное полотенце. Я посмотрела на часы: прошло ровно пять минут.

- Теперь оно должно постоять с пол часа, подойти, - сказала Ульяна, ставя чашку поближе к плите. – А мы с тобой, если дела не гонят домой, посидим, поговорим.

- Сегодня у меня отдых. Обед еще вчера сварен, мальчишки мои с утра в лес усвистали, а малыши спят, посапывают.

- Вот и замечательно, пойдем в гостиную.

В гостиной, да впрочем, и во всем доме была вполне городская обстановка: мягкая мебель, телевизор. Компьютер, а по стенам висели картинки – поделки из природных материалов.

- Телевизор посмотреть хочешь? – поинтересовалась у меня Ульяна. – Дома, поди, не удается.

- Не получается смотреть, - согласилась я.- Да только я совсем из-за этого не переживаю, не хочу его смотреть, даже когда свободная минута появляется.

- Вот-вот и я его совсем не включаю, - обрадовано подхватила Ульяна. – Что там смотреть? Макар, бывает, только по вечерам новости посмотрит и все. А мне даже новости не интересны. Зачем смотреть что-то искусственное, когда такая природа вокруг. Вышел за ворота – вот тебе и фильм. Гораздо приятнее погулять, полюбоваться закатом, полетом облаков, послушать игру ветра в листве, шорох дождя в лесу… Там, где я жила раньше люди воспринимали это все вполне естественно… Никто не удивлялся, что я могу часами смотреть на облака или проводить целый день в лесу, если все домашние дела выполнены, конечно. А здесь… Здесь только Макар понимает… Он-то знает, что я все успеваю, а все остальные… Мне даже на улицу не хочется выходить. Все на меня смотрят, как на овцу, забредшую в волчью стаю. – С горечью проговорила она и замолчала, но тут, словно отбросив тяжелые мысли, она улыбнулась и сказала:

- Что ж, пойдем лепить пироги.

Мы пришли на кухню, и она дала мне скалку. Только пока я слепила два пирога – она десять, я пять, а она уже все остальные. Сейчас я уже точно засекла время – прошло три с половиной минуты… Это было невероятно, но тем не менее факт. Пироги перекочевали в духовку, а через пятнадцать минут на блюдо.

- Теперь ты видела весь процесс приготовления, будешь и сама такие же печь. Вот эти забирай с собой – угостишь своих ребят – сказала она и протянула мне блюдо, заполненное пирожками.

- Но, вам тоже… - начала я.

Нам с Макаром и этого хватит, - махнула она рукой в сторону небольшого блюдца с пятью пирожками.

Я не стала спорить, взяла блюдо, поблагодарила хозяйку и, сказав, что занесу блюдо завтра, ушла.

Так изредка мы с ней общались. Я всегда была рада нашим встречам. С Ульяной было как-то спокойно, хорошо, уютно, словно сидишь в дождливый день около печки с чашечкой крепкого чая с молоком и ешь горячие булочки. Мне почему-то на ум именно такое сравнение приходит. Ульяна мне нравилась, и я никак не могла понять, почему практически все жительницы ее ненавидят. Да, да именно ненавидят, причем ненависть с каждым днем все росла и росла. Единственное объяснение, которое я находила – зависть, зависть к красоте. Я ведь уже говорила, что Ульяна была настоящей красавицей.

Сначала деревенские балы и девки отворачивались от нее, переходили на другую сторону улицы, потом стали сыпаться оскорбления, ругательства, поползли сплетни. Макар на сплетни не обращал внимания. А на улицу Ульяне советовал ходить только с ним – при нем даже самые языкастые бабы рот не открывали. Только ведь не мог Макар с ней всегда ходить – почти целый день на работе. Тогда она по деревне совсем перестала ходить – или на крыльце сидит или через огород, да в лес – благо он у них сразу за забором начинался. Так ведь нет! Все равно от нее не отстали! Стали под забором ходить, ругать, а то возьмут на заборе какую-нибудь гадость напишут, во двор тухлых овощей подбросят. Одна баба – скверная до ужаса – сварливая, склочная – даже муж от нее сбежал на север куда-то, на вахту укатил. Она больше всех ненавидела Ульяну – дочка у нее была перезрелая, но, в общем, не дурнушка, все за Макаром увивалась. Думали, что захомутает она его, да вот не вышло. Вот однажды подошла эта баба к забору, а забор-то невысокий, по грудь где-то и давай на Ульяну браниться, а она на крыльце сидит – побледнела вся, но молчит. А та – надрывается, зло ее берет, что никак пронять не может. Тут баба рассвирепела, схватила пробегавшую мимо кошку (была в деревне бездомная, неказистая с виду кошка, но ласковая к людям), размахнувшись, треснула беднягу о забор, перекинула во двор и прошипела:

- Тебя бы так же, гадина! Не будешь чужих женихов уводить!

Что тут с Ульяной сделалось! Вскочила с крыльца, волосы растрепались, глаза зеленым огнем пылают, ноздри раздуваются.

- Не смей! – кричит – Не смей животных мучить! Убирайся!

Баба-то опешила, глаза выпучила и, что-то бормоча, убралась восвояси. А Ульянка подобрала кошку, у той кровь из головы хлещет, прижала к себе и унесла в дом. Выходила ее и у себя оставила. Из дома не выпускала, да и кошка от нее никуда не уходила, словно на веревочке за ней всюду ходила. Но это так, к слову. На следующее утро нашли ту бабу с перегрызенным горлом по дороге на станцию. Сын ее сказал (дочка, как Макар женился, в город уехала, там себе жениха искать), что мамаша ушла вечером на станцию в магазин и не вернулась. Он и не беспокоился – думал, у подружки своей заночевала. Милиция приехала разбираться. Эксперт, врач какой-то, решил, что зверь ей горло перегрыз: внезапно прыгнул на спину и перекусил сонную артерию. Зверь – скорее всего небольшой – меньше собаки, хорек может. Только, говорит, ни разу не видел, чтобы хорьки на людей нападали. В общем, списали все на несчастный случай, да позабыли на какое-то время.

У нас в это время дома напасть какая-то случилась – мышей море развелось. Один раз даже из детской кроватки Светка жирную мышь вытащила. Слава Богу, еще малышей не успела перекусать. Мы и мышеловки ставили, и отраву клали, ничего их окаянных не берет. Прихожу как-то вечером к Ульянке, а сама грустная сижу.